— Не могу… Не могу петь. Я надеялся, что смогу, поэтому и не отменил концерт, но не подчиняется голос. Но вы сохраните билеты. Я к вам очень скоро приеду и обещаю, что первый концерт будет по этим оторванным билетам. Я буду петь столько, сколько вы захотите.

Кто-то из зала крикнул:

— Пой, Володя!

— Вот видит Бог, не кобенюсь. (Это его слово — «не кобенюсь».) Не могу.

Потом он как-то естественно перешел к рассказу о театре… Стал читать монолог Гамлета, потом стал рассказывать о работе в кино, о том, что сам собирается снимать «Зеленый фургон» на Одесской студии… Пошли вопросы, Володя стал отвечать. И вот целый час он простоял на сцене: рассказывал, читал стихи, отвечал на вопросы… Вечер был просто неожиданным. К сожалению, не было записи, я потом узнал об этом».

Во время этого последнего концерта за кулисами происходили «драматические» события. В. Гольдман: «А с нами в Калининграде работали «Земляне»… И они должны были заканчивать концерт. Володя — на сцене, а они за кулисами стали бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:

— Ребята, потише, Владимир Семенович плохо себя чувствует.

Раз подошел, второй, а один сопляк говорит:

— Да что там… Подумаешь, Высоцкий?!

— Что?! Ах ты— мразь! Ничтожество! Если услышу хоть один звук!

И только я отошел, он снова — дзиньк! Я хватаю гитару и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня. Я один отбиваюсь от четверых этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице, увидел, бросился ко мне!

— Сейчас Высоцкий скажет в зале только одно слово — от вас ничего не останется!

Ну, тут они опомнились, разбежались…»

О том, как закончился концерт, есть два, почти совершенно противоположных, рассказа. Один— слегка беллетризированный — Николая Тамразова:

«Володя закончил словами из песни: «Я, конечно, вернусь…» Зал скандировал: «Спасибо! Спасибо!»

Володя уходил со сцены, еще не дошел до кулисы — вдруг в зале зазвучала его песня! Это радисты включили запись. Володя— ко мне:

— Тамразочка, это ты срежиссировал?

— Нет, Володя, я здесь сижу.

Володя вернулся к кулисе, нашел щелку и, наверное, песни три, не отрываясь, смотрел в зал. Потом подошел ко мне — в глазах чуть ли не слезы.

— Тамразочка, они все сидят! Они все сидят!

Действительно, ни один человек не ушел, пока звучали песни Высоцкого».

И вторая версия, она принадлежит человеку, который в этот день побывал на всех концертах Высоцкого.

«На последнем концерте Высоцкий не пел, много рассказывал о театре, о себе… Читал стихи. Потом стал отвечать на вопросы… И вдруг какая-то записка. Он повернулся и ушел со сцены».

По некоторым сведениям записка была следующего содержания: «Кончай трепаться — пой!»

Косвенно это подтверждает и Н.Тамразов:

«После этого последнего концерта нам принесли угря — здоровый, жирный. Горничная сварила картошки. Сидим, едим — пальцы жирные… Заходят люди:

— Владимир Семенович, мы просим прощения, что некоторые в зале кричали: «Давай пой!» И мы здесь не одни…

Мы посмотрели в окно, там стояла целая делегация».

В этот день, 22 июня, в Москве В. П. Янклович идет к отцу В. В. — Семену Владимировичу Высоцкому.

В. Янклович: «В Калининграде Володе было очень плохо. Каждую ночь он мне звонил— с Володей были Гольдман, Тамразов и еще кто-то… Я иду к отцу и рассказываю ему все… Что мы были у врача и тот сказал, что Высоцкому осталось жить два месяца. Единственный выход — Володю надо как-то изолировать.

(Для того чтобы попасть в такую специальную больницу, нужно разрешение близких родственников. — В. П.)

Семен Владимирович говорит:

— Все! Я берусь за это дело! Он приедет, и я с ним поговорю! И пусть Володя на меня не обижается. Буду действовать — вот Эдит Пиаф погибла из-за этого. Я все возьму на себя!

При моем разговоре с отцом присутствовала Евгения Степановна…

Из Калининграда приезжает Володя. Я говорю:

— Вот отец берет на себя ответственность… Мы положим тебя в больницу. Тебе надо в больницу.

Мне на всю жизнь запомнилось, что тогда сказал Володя:

— Валера, я тебя предупреждаю. Если ты когда-нибудь подумаешь сдать меня в больницу— в каком бы состоянии я ни был, — считай, что я твой враг на всю жизнь. Сева попытался однажды это сделать. Я его простил, потому что — по незнанию.

И тут же звонит отцу по телефону. Говорит с ним в довольно резкой форме. Через некоторое время приезжает отец и разговаривает с Володей как-то смущенно, совсем в другой тональности, чем со мной.

— Да что ты, Володя… Я и не собирался…

Тут я понял, что и отец ничего не сможет сделать».

За концерты в Калининграде В. В. получил шесть тысяч рублей. Марине он пообещал устроить пробы в кино. На прощание она подарила В. В. янтарный ромб, который должен храниться в квартире на Малой Грузинской, если только не исчез — среди некоторых других вещей — в день смерти.

23 июня — день, насыщенный событиями — и драматическими, и трагическими.

Н.Тамразов: «Мы вернулись в Москву… Нас встречал в аэропорту Валера Янклович. Они завезли меня домой — я тогда жил на улице 26 Бакинских Комиссаров — зашли ко мне. На кухне Володя взял два грецких ореха, раздавил в кулаке, стал есть. Говорит мне:

— Я уезжаю в тайгу к Вадиму Туманову. Много накопилось работы».

Высоцкий и Янклович едут на Малую Грузинскую.

В. Янклович: «Володя приезжает из Калининграда… А два месяца, «отпущенные врачом», уже прошли. Дома Володя говорит мне с усмешкой:

— Ну что? Где же ваши врачи?»

(Напомним, что еще в марте 1980 года В. Янклович со слов В. Абдулова передал Высоцкому мнение знакомого врача, будто В. В. осталось жить не более двух месяцев.)

Оксана: «Из Калининграда он приехал уставший, злой…»

Пытается помочь и Евгения Степановна Высоцкая:

«В июле я сама позвонила Володе:

— Ну Володя, надо лечь в больницу!

— Нет, тетя Женя. Лягу — снова продержат месяц, как тогда…

Тогда я каждый день ходила, потом прилетела Марина… Не любил — боялся больниц…»

23 июня умерла сестра Марины Влади — Татьяна (Одиль Версуа). Звонит рыдающая Марина, и Высоцкий готовится вылететь в Париж.

Марина Влади: «Наши тяжелые телефонные разговоры, твои многодневные отсутствия (В. В. не предупредил, что уезжает в Калининград? — В. П.) и потом 23 июня— смерть Одиль, мой крик о помощи, твое желание приехать меня утешить, преступный отказ в визе — и ты падаешь в пропасть».

Михаил Шемякин: «Я вам расскажу такой эпизод… У Марининой сестры — Танюши был рак крови. Она боролась восемь лет. А я уже просто боялся за Володю И однажды… Я работаю ночью, укладываюсь спать под утро. И вот однажды меня будит супруга:

— Миша, проснись!

Раз будит, значит, что-то экстраординарное. Я спросонья вылетел из кровати и сразу заорал:

— Володя?!

Она говорит:

— Нет-нет. Володя жив. Танечка умерла. Надо ехать в госпиталь».

Ревекка Шемякина: «Когда умерла Татьяна, мы все вместе хоронили ее… Мы с Мишей ездили в больницу, где она умерла, и на похороны. Марина все время повторяла:

— Господи! Хоть бы Володька не умер! Хоть бы не умер…

Меня поразило, что она так это говорила… Наверное, у нее было какое-то предчувствие…

Таня была удивительная женщина. По-моему, она болела лет семь-восемь и знала, что обречена. Ходить уже не могла — передвигалась на костылях — и еще играла в театре! Ей делали какие-то сильные уколы, и она играла!

Марина рассказывала, что последнюю ночь они с Татьяной провели вместе — лежали рядышком, обнявшись…»

В. Янклович: «У него все было — и виза была, и билет был заказан… Не полетел он на похороны Одиль Версуа, потому что не было наркотиков. А еще он боялся встречи с Мариной — все это время жил на грани… Поэтому он и говорил:

— Марина мне не простит двух вещей: не полетел на похороны Татьяны, и что у меня — Оксана…»

Нина Максимовна Высоцкая узнает о смерти Одиль Версуа в Польше. По польскому телевидению показали фильм с ее участием.