— Не христианская это казнь, а басурманская, ваша милость. Лучше их зарубите или моим парням отдайте, то совсем другое будет. Они все грехи свои сразу вспомнят.

— По-христиански грабить и убивать беззащитных? Насиловать маленьких девочек, изгаляться над стариками и детьми? Что же ты молчишь?! Какие с них христиане, басурмане они и есть вонючие, и точка! Так что кару себе такую вот давно заслужили, вон какие морды отъевшиеся и похабные. Сажайте их на колья, ребята, только рот заткните, а то вопли будут. А тишину нарушать нельзя!

— Ваша милость!!! — дико заорали в один голос стражники, смертельно бледные от ужаса. — Помилуйте нас, помилосердствуйте, ради Христа!!!

«Хм, быстро же они дозрели для душевного разговора, — подумал Андрей. — Что я, идиот совсем, языков без допроса убивать. Надо же — все в это поверили, и селяне, и мои хлопцы. Ладненько, отыграем чуток назад, пусть они дозревают для дальнейшей беседы».

— Прокоп! Эту сволочь к соснам привязать, да рты им заткни. Позже казнь для них будет. Придумаю что-нибудь интересное, чтобы умирали эти сучьи дети долго и очень погано.

Сказано — сделано: пленные были живенько отволочены к стройным соснам и сноровисто приторочены к ним. Прокоп от себя еще добавил — Андрей видел, как парень от всей широкой души сильно попинал их по мужскому «хозяйству», будто старые счеты с насильниками имел. Мало ли кто из его родственниц от подобных тварей пострадали…

На ограбленном панскими стражниками хуторе проживало почти полсотни человек — трое мужиков еще раньше ушли в Притулу, а десяток ребятишек проворно удрали в лес, когда незваные грабители заявились.

Произошедшее на хуторе оказалось что ни на есть самым житейским в этих местах делом: свободных селян грабили все кому не лень.

За спиной таких крестьян не стояли вооруженные до зубов панские ратники, которые наезды на смердов хозяина пресекали железной рукой. Немало охотников до чужого добра из местных «джентльменов удачи» покачивалось на крепких ветвях зеленых дубрав.

Зато все «черносошные» являлись, как знал Андрей из истории и своего малого опыта пребывания в этом мире, для феодалов и лесной братии лакомой добычей.

Шляхта пыталась «обрядовать» их, а перед этим, для лучшей сговорчивости смердов, хорошо их пограбить и запутать. Процесс этот, безжалостный и кровавый, орденцы застали в самом разгаре и вовремя прервали творящуюся вакханалию.

Местная «братва» же просто и без всяких изысков резала, насиловала и беспощадно грабила хуторян.

Но тут, как говорится, палка о двух концах — свободные селяне имели полное право мочить своих притеснителей, несмотря на серебряные или золотые цепи, висевшие на их шеях. Вот только реализовать данное право было весьма затруднительно.

По решению коло им запрещалось иметь арбалеты и сложноклееные боевые луки, а также мечи и тяжелые доспехи. Они могли заполучить, и то при стечении благоприятных для них обстоятельств, хорошие охотничьи луки и кожаные доспехи.

Первые можно было купить у купцов тех мест, где в изобилии произрастал требуемый материал — вяз, ясень и прочие, а вторые смог бы изготовить любой деревенский кузнец, но вот только цена «кусалась». Ведь даже десяток грошей для смердов являлся большими деньгами, пахотную лошадку на них было можно купить на ярмарке. Так что покупка оружия довольно дорогостоящее дело, и не всякое крестьянское хозяйство могло это себе позволить.

Оставалась только единственная надежда — уходить всей семьей в горы или леса, туда, куда доступ панским ратникам затруднителен. Но опять же — там много земли для пашни не поднимешь, а, следовательно, количество селян ограничено, ведь ртам жевать надо и мяско, и хлебушко.

Но даже такие отдаленные заимки являлись лакомой добычей для разбойников — шайка в десяток рыл для хуторян была нешуточной угрозой.

Отбиться и от панского воинства, и от прочих грабителей свободные крестьяне могли только в случае многолюдства. Такое большое село было почти рядом — Бяло Гуру, где и удобной земли для пашен много, и по лесам зверье бегает.

В соседней с ним Притуле, куда ушли мужики из хутора, жило около трех сотен смердов, в основном поляков, но было и немало ушедших из родных мест словаков. А такое название, как объяснил брат покойного Ракиты, Мартын, мужик лет пятидесяти, тот, который протестовал против казни на кольях, от слова «притулилось» появилось. Все сельцо так на склоне горушки и разместилось…

— Ваша милость! — Новый старейшина хутора в пояс поклонился командору и со скрипом выпрямился. — По гроб жизни мы все ордену обязаны и в долгу у вас не останемся надолго. Как твое имя, благородный рыцарь? Моя младшая дочь на сносях первенцем, и твоим именем мы младенца назовем.

— Его милость является командором рыцарей ордена Святого Креста! — по предварительной договоренности с Андреем за него ответил Арни своим жестким голосом. — Андреас фон Верт!

— Командор фон Верт?!

Мужик опешил, машинально отшатнулся, его лицо вытянулось:

— Так вы не погибли в Каталаунской сече? Бог ты мой! Силко, седлай коня и скачи в Притулу, пусть сюда немедленно прибудет Грумуж. Он старый орденец, дрался вместе с вами в той битве, в вашем «копье» был мечником, там его и ранили. Он наш двоюродный брат, а живет в Притуле потому, что двух панских стражников восемь лет назад здесь зарубил, на грабеже их поймав. А третьего повесил согласно орденскому обычаю. Пан Сартский за его голову целых десять злотых награды обещал! — с нескрываемой гордостью закончил свою речь Мартын.

Никитину поплохело от таких слов — и здесь, оказывается, мир тесен. И надо же напороться на крестоносца, который настоящего фон Верта знает как облупленного.

Андрей принялся лихорадочно соображать, как ему из очередной передряги выбраться и под каким «соусом» свое наглое самозванство получше припрятать…

На хуторе жизнь кипела вовсю. Снующие туда-сюда селяне — мужчины, женщины и дети — грузили на повозки домашнее имущество, полевой инвентарь, кур и поросят. Небольшое стадо коров и овец женщины погнали по лесной дороге.

Причина такого переполоха была ясна — местные хуторяне надумали переселяться в Притулу. Пусть там заново строиться придется, да лес под пашню корчевать, зато живыми останутся — не надо в воду глядеть, через недельку-другую воины пана обязательно карательный поход против хутора предпримут, и месть их будет ужасна.

Если всех не поубивают, так вечными холопами сделают, а тут все строения пожгут. Это уж точно произойдет, тут оракулом быть не нужно. За истребление дюжины своих воинов пан Завойский при помощи магната Сартского здесь все вдребезги разнесет. А уж кого поймают, то даже подумать об их участи страшно!

Слишком близко от владений пана стояла их усадьба — и выбор был для них невелик: или переселиться дальше в глухие леса, или в рабство идти. Понятно, что свобода была селянам больше по нраву, и уже сейчас они начали потихоньку увозить имущество и угонять скот.

Да и крестьяне, что в соседней Притуле живут, обязательно им помогут, тем более их родственники тоже там обитают. Один из которых, кстати, старый орденец…

Андрея внутренне передернуло. Ему было не по себе — мало приятного будет, если его открыто в самозванстве при всех уличат. Все будут потрясены, а уж про сына и подумать страшно.

Но и тут Никитин не планировал опускать руки — у него тоже были «козыри» в руках.

Во-первых, орденская татуировка на груди; а во-вторых, присутствует некое внешнее сходство его самого с настоящим командором, это признал искалеченный им же кастелян. Причем мнение нынешнего инвалида очень важно, ведь он вживую общался пятнадцать лет тому назад с командором.

Третий же аргумент Андрея тоже весом — длительная и полная «амнезия», чуть ли не на пятнадцать лет, которую косвенно подтверждали многочисленные шрамы на голове и теле. Плюс то обстоятельство, что на вид нашему лже-командору можно было дать смело весь «полтинник» годов, с учетом обильной седины по всей густой шевелюре…