Знаменательно, что, радуясь победе своей страны, славя первого покорителя космоса Ю. А. Гагарина, поэт первые слова обращает к Ильичу:

И в другом стихотворении:

Естественно обращение поэта к американцам, которые всегда кичились своим техническим прогрессом.

пишет он о «Востоке-1».

В «Зимних посланиях друзьям», книге, как бы примыкающей к «Звезде над рекой», Гитович прежде всего обращается к своим побратимам. Книга открывается циклом «Солдаты». Но понятие «солдаты» теперь значительно расширилось. Это уже не только однополчане по артполку, и не только фронтовики. Это — все соратники, те, у кого есть «свой корпус, и дивизия, и полк, где мы должны по-прежнему сражаться и жизнь окончить, выполняя долг». Борьба остается естественным состоянием его музы, впрочем, как и для подавляющего большинства его сверстников. Поколение не сломили нелегкие испытания, выпавшие на его долю. Достаточно вспомнить пример Я. Смелякова, Л. Мартынова, Б. Ручьева, К. Кулиева и других. У Гитовича, как оказалось, тоже не было

«Верен многолетней дисциплине», продолжает начатый поход «караван неторопливых строк».

писал он. Поэт не откладывал в сторону перо, когда ему было что сказать: у него перед глазами был скрепленный «грозной печатью» Совнаркома и ленинской подписью декрет,

Всегда хорошо чувствовавший пульс времени, всегда осознававший себя воином, несущим службу в боевом охранении, Гитович сохранил все качества впередсмотрящего. Оценивая сегодняшнее, он все больше задумывался над будущим, вел «бой за грядущее».

В ящике письменного стола Гитовича после его смерти лежало стихотворение, названное «Объяснение верности». Оно действительно очень важно для понимания всего, что делал поэт.

Все чаще поэт обращается к Ленину, к ленинской гвардии — носительнице славных традиций нашей партии:

Он пишет цикл стихов «Глаза старых большевиков». Глаза ленинской гвардии — это суд совести, грозный и добрый трибунал. Об этом идет речь в стихотворении, посвященном Агриппине Ильиничне Кругловой, члену партии с 1905 года, хорошо знакомой всем ленинградцам. Они избрали ее в народные заседатели.

А. И. Круглова рассказывала мне, что она очень любила беседы с Гитовичем, хотя они далеко не всегда были идилличны.

— У Александра Ильича был острый, колючий, ироничный ум. На первых порах это отпугивало от него, затрудняло общение с ним. Но стоило преодолеть первое чувство настороженности, внимательно прислушаться к тому, о чем он ведет речь, и беседа захватывала, собеседник оказывался интересным, спорщик — многоопытным, и у него было чему поучиться. Уже потом от других людей я узнала фронтовую биографию Гитовича, но и раньше не сомневалась в том, что он всегда вел себя достойно. И еще одно замечу: для меня было большой неожиданностью то, что Александр Ильич — не в партии, и никогда не состоял в ней. Со мной он говорил как коммунист, и стихи его посвящены борьбе за коммунизм.

Дружба со старыми большевиками, общение с ними были очень дороги поэту. Они помогали ему лучше понять историю партии, государства, не торопиться с оценками разных явлений, иметь перед собой ориентир, который не позволит сойти с правильного пути. К старому другу, кстати сказать и старому коммунисту, К. Демину он обращался с самыми сокровенными словами:

Этот «огонь беззаветный» всегда светил ему, и хотя случалось, поэт ошибался, делал что-то не так, как хотел, ленинский свет оставался для него маяком, помогал преодолеть трудности.

Все эти годы Гитович жил трудно. Болезнь мешала работе, печатался он не часто. Но никогда «бог бескорыстья» не покидал его, никогда он не завидовал баловням успеха, тем, кто пытался нажиться на конъюнктуре. «Наша нищета богаче вашего богатства», — говорил им поэт.

Хотя сам он не часто в последние годы откликался на разные события, тем не менее его комаровские стихи предельно злободневны. Поэт по-прежнему чутко улавливал самое важное, писал об этом, но нередко складывал стихи в ящик письменного стола, отшучиваясь: «Хорошие стихи, как доброе вино, должны отстояться».

Помню только один случай, когда Гитович очень хотел тотчас опубликовать свои стихи как отклик на событие. Он пришел в Ленинградское отделение «Литературной газеты» и продиктовал по телефону стенографистке двенадцать строк, адресованных «Некоторым американцам». Это были стихи, посвященные Валентине Терешковой.