Оставим без внимания его маниакальные претензии на роль «властителя дум» польского общества, ибо такую глупость может принять всерьез только психически больной человек. Но даже значительная часть польской эмиграции, в том числе эмиграции военных лет, резко отрицательно относится к попыткам Яна Новака выдать себя за руководителя поляков, проживающих за рубежом. Об этом свидетельствуют различные эмигрантские публикации, не только полемизирующие с директором польской секции «Свободной Европы», но нередко и откровенно высмеивающие его, ибо именно смех является эффективным оружием в борьбе с таким человеком.
Новак имеет влияние главным образом на те группы находящихся в эмиграции поляков, которые зависят от «Свободной Европы» в финансовом отношении (например, «Объединение польских ветеранов войны»). Ему подыгрывают и руководители других группировок, надеющиеся в будущем подчинить его собственным интересам. Эта игра идет в очень сложных политических и тактических условиях.
Конечно, Новак не намерен без боя сдавать свои позиции. Он старается уничтожить те эмигрантские журналы и издательства, которые осмеливаются публиковать материалы, не соответствующие его взглядам. Своих критиков он преследует долго и упорно. Он полностью скомпрометировал себя, будучи послушным исполнителем воли американцев, без каких-либо возражений делающим все, что ему прикажут. Новак понимает, что его хозяевам из CIA известна та сомнительная репутация, какой он пользуется у польских эмигрантов. Поэтому он изо всех сил пытается убедить американцев хотя бы в том, что в самой Польше его авторитет чрезвычайно высок. Надо иметь ловкость акробата, чтобы сохранить равновесие в этом переплетении конфликтов и интриг.
Американцы неуступчивы, когда речь идет об их интересах. Новаку и его ближайшим сотрудникам хорошо известны их требования. Во всех вопросах, касающихся авторитета Соединенных Штатов, идет ли речь о политических или военных мероприятиях, оценка может быть только одна — полное одобрение. Так, «Свободная Европа» должна была положительно оценивать американскую поддержку Израиля или прогнившего южновьетнамского режима. Малейшее отклонение от этой линии сразу вызвало бы острую реакцию. Некоторой свободой Новак и его компания пользуются во второстепенных, маловажных вопросах, хотя и здесь требование придерживаться американской точки зрения остается в силе. Если, например, Тадеуш Новаковский напишет, что он думает о Ярославе Ивашкевиче и его творчестве, то к этому на станции все отнесутся равнодушно. Но стоило Адаму Циолкошу сделать критические замечания, касающиеся работ американского фаворита профессора Адама Шаффа, как сразу же вмешались хозяева. Они не только потребовали прекратить этот цикл, но и проследили, чтобы «Свободная Европа» в специальной передаче рассказала, как высоко оценивают творчество Адама Шаффа «самые выдающиеся ученые».
Такие истории происходили и происходят также с некоторыми из польских литераторов. У них тоже бывают свои покровители, причем не всегда по эту сторону океана.
«Свободная Европа» ежегодно присуждает литературные премии, имеющие «символический» характер. Дело в том, что лауреат не получает венка, сплетенного из зеленых банкнот. О его книге и о нем самом только сообщают в радиопередачах и пишут в бюллетенях станции, рассылаемых большинству журналов в капиталистических странах. Иногда, как следствие этой рекламы, книга переводится и даже переиздается, что сказывается и на материальном положении автора, если только совесть и достоинство позволяют ему пользоваться доходами, которыми он в какой-то мере обязан «Свободной Европе». Формально председателем жюри, распределяющего премии по литературе, является Тадеуш Новаковский-Ольштынский — человек, остававшийся для меня загадкой на протяжении всего периода моего пребывания в Мюнхене. Он был единственным из польской секции, кто поддерживал контакты с прогрессивными и вообще высоко котирующимися на книжном рынке писателями и публицистами ФРГ. Он был связан с так называемой «Gruppe-47» — организацией литераторов, созданной в 1947 году (отсюда и ее название), не имеющей четкой программы, но играющей видную роль в формировании культурной жизни Федеративной Республики Германии. Он принимал участие в различных мероприятиях, и всюду его принимали хорошо, даже с некоторыми почестями. Ему пришлось многое пережить в гитлеровских концентрационных лагерях; там погиб его отец, боровшийся в свое время за возвращение Польше ее исконных земель, захваченных немцами. Способный, начитанный, он знал многих людей, хотя и занимающих официально невысокие должности, но пользующихся большим авторитетом в высших кругах США и Великобритании. При всем этом, как ни странно, он покорно склонял голову, когда Новак топал на него ногами или повышал голос. Он не решался ничего возразить, когда Гамарников или Стыпулковская разражались своими антипольскими тирадами, а делали они это ежедневно по любому поводу. Вот такой человек и был председателем жюри комиссии, распределявшей награды на конкурсе, который «Свободная Европа» официально объявляла. Каждый год в начале осени на его адрес приходили из Польши книги от разных литераторов, алчущих славы, оплаченной иностранными деньгами. Почти все книги были снабжены раболепными посвящениями. Если бы эти комплименты соответствовали истине хотя бы на десять процентов, то Новаковский должен был бы уже дважды получить Нобелевскую премию. В действительности же во всем этом литературном мероприятии он был лишь посредником. Книги попадали к американцам, и там, на значительно более высоком уровне, решалось, кого и за что следует отметить. Список лауреатов обычно передавался Новаку за несколько дней до заседания жюри. Новаковскому же оставалось только написать обоснование — несколько дешевых комплиментов — и прочитать этот текст перед микрофоном.
Американцы высоко оценивают все то, что может оказать отрицательное влияние на нашу идеологию, политику и культуру, что ведет к брожению, дезориентации и недовольству в разных группах общества. И в вопросах литературы, и в проблемах, волнующих мир искусства, и в любой другой области они категорически требуют соблюдения своих собственных пропагандистских или шпионских интересов. Им безразличны личные симпатии или антипатии Адама Циолкоша, Тадеуша Новаковского и даже самого Новака. Они заботятся о последовательном осуществлении своей стратегии в психологической войне, и от этой генеральной линии, как я уже подчеркивал, не допускают никаких отступлений. Совершенно очевидно, что в этих условиях Новаку может отводиться только роль послушного исполнителя. Он же хочет быть равноправным партнером и всеми силами стремится убедить своих хозяев в том, что благодаря ему и его людям польское общество уже мыслит так, как этого желают американцы.
Эта страсть директора часто приводит к ляпсусам. Я много раз наблюдал, как сотрудники Новака потели, вымучивая анализ, подтверждающий восхищение поляков американской политикой во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе. Прислужник Новака Люциан Пежановский, заранее зная вкусы шефа и его начальников, рассказывал на программной конференции (вскоре после своего выезда из Польши), что жители Варшавы, Кракова или Познани, отвечая на вопрос, что они думают о войне во Вьетнаме, с восхищением отзывались о замечательной технике и вооружении американских войск и ни один из них даже не подумал осудить бомбардировки. Сам Новак поморщился, выслушав такую чушь, но ничего не сказал, поскольку в зале были три-четыре американца, от которых зависела его дальнейшая карьера.
Я был свидетелем и более напряженных усилий, когда Израиль начал агрессивную войну на Ближнем Востоке. В соответствии с официальной позицией, занятой в этом конфликте США, польская секция станции должна была оправдывать захватническую политику Израиля.
Начался какой-то психоз. Стыпулковская, Гамарников, секретарши Новака и его заместителей, а также секретарши, работающие непосредственно у американцев, стали собирать деньги для Израиля. Корызма не хотел давать и сразу же получил разнос. Другие после колебаний давали до пяти до двадцати марок. Радость по поводу успехов Израиля у некоторых была несравненно большей, чем выплачиваемые ими суммы.