Наша победа в Лоцзыгоу и Дадяньцзы была самым крупным из первых боевых успехов КНРА в антияпонской войне. Рейд КНРА в Лоцзыгоу нанес ощутимый урон противнику, пытавшемуся совершить осадно-наступательные операции, вверг его в пучину смертельного страха. После боя карательные отряды врага, шнырявшие в окрестностях партизанских районов, — и крупные и малые — не находили себе покоя и дрожали от страха.

Бой в Лоцзыгоу нанес чувствительный удар по врагам на северо-востоке Ванцинского партизанского района, создал благоприятные условия для расширения партизанской зоны, внес большой вклад в дальнейшее укрепление объединенного фронта с китайскими антияпонскими отрядами. И после этой битвы мы динамично развертывали военно-политическую деятельность для срыва оперативного замысла противника, нацеленного на организацию осадно-наступательных операций. Позже, после роспуска партизанских районов многочисленные революционные массы Восточной Маньчжурии навсегда обосновались и пустили свои глубокие корни в районах Аньту и Лоцзыгоу. И это стало возможным лишь благодаря тому, что мы уже давно активизировали здесь свою военно-политическую деятельность и превратили эту зону в невидимую революционную базу.

Во время летнего наступления 1934 года было пролито немало крови бойцами нашей революционной армии. Настраницах победной летописи о бое в Дадяньцзы оставлены следы алой крови доверенного партизанского командира, выходца из среды рабочего класса Чха Рён Дока — одного из организаторов Хэлунского партизанского отряда и полкового комиссара. Он первым погиб среди комиссаров после формирования КНРА.

2. Богатый и бедный

Опорная партизанская база, несомненно, была для нас и домом и колыбелью. Но я был, правда, не только на этой базе.

Если бы войска постоянно оставались сидеть в четырех стенах казармы — они бы неизбежно погибли. Таков закон тактики. Сидеть на шее у населения, питаться за его счет и прогуливаться по ущельям Сяованцина — это нам было не по нутру. Нас раздражали и возмущали поступки леваков и националшовинистов, которые безжалостно убивали своих же, ни в чем не повинных товарищей, обвинив их в причастности к «Минсэндану».

Когда позволяло время, мы вместе с бойцами проводили операции в районе, контролируемом врагом. Чаще всего стали практиковать такие вылазки после создания полупартизанских участков.

Такие рейды наших бойцов в тот район приветствовали и сами жители. Они хорошо знали: побываешь там — обязательно раздобудешь и рис, и ткани. С каким бы усердием враг ни предпринимал меры для дискредитации коммунистов, все его усилия, все затеи шли прахом, как только мы приходили туда и останавливались хотя бы на одну ночь. Народ переставал верить слухам, распространяемым противником. Сильно возрос интерес населения к облику коммуниста, служившего олицетворением нашей морали и норм приличия.

«Вкусив» жизни в районе, контролируемом врагом, все бойцы готовы были идти со мной в самое пекло.

Моими неизменными спутниками были бойцы 5-й роты. Брать с собой слишком большую группу нельзя — трудновато приходилось с продовольствием, да и следы заметать за собой было не так-то просто. Поэтому я брал с собой отряд из 50–60 человек. Когда требовалось больше людей, я вызывал дополнительно еще и 1-ю роту. Больше всего мы бывали в зоне, контролируемой врагом. Поэтому Чвэ Чхун Гуку, ответственному за 2-ю роту, и Чан Рён Сану из 3-й роты приходилось брать на себя немало хлопот по защите Ванциыа. За оборону Яоингоу отвечала 4-я рота.

В Ванцине среди всех наших подразделений 5-я рота считалась отборной, самой прославленной в боях. Сказывалась прежде всего высокая выучка. Отдано распоряжение шагать с интервалом в три шага — так и шагали, дышать без шума — так и дышали. Особо больших боев почти не было, шли только стычкис теми, кого нам было подсилу разгромить. В мгновение ока наносили удар и молнией исчезли, преодолев за ночь от 8 до 20 километров. Наши действия в тылу врага не позволяли ему сосредоточивать свои силы для проведения карательных операций против партизанских баз.

После освобождения Кореи некоторые работники из аппарата партийной пропаганды совсем упускали из виду боевой опыт корейских коммунистов в тылу врага, накопленный ими в годы антияпонской войны. Зато на все лады восхваляли традиции и опыт другой страны. Насаждаемая ими болезнь «низкопоклонства» была столь пагубна, что после освобождения страны в разговорах людей чаще всего можно было слышать о Сталинградской битве, о танковых схватках на Курской дуге. Но совсем ничего не знали о том, что в истории нашей антияпонской войны были такие ожесточенные сражения, как оборона Сяованцина. Было даже время, когда героя КНДР Ли Су Бока[12]называли не иначе, как «корейский Матросов». Даже в годы Отечественной освободительной войны нашим людям внушалось, что именно советский герой Александр Матросов первым в мире закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота. Никому и в голову не приходило, что среди плеяды наших борцов за освобождение Родины — ветеранов антияпонской войны был партизан Ким Чжин, который раньше Матросова своей грудью закрыл амбразуру вражеского дзота.

Если бы мы после освобождения страны уделяли должное внимание воспитанию трудящихся на революционных традициях, то в дни нашего отступления не погибло бы столь много людей. Многие из них остались бы в живых. Ведь казалось бы все очень просто: организуй небольшой отряд из 5–6 или из 15–20 человек, бери с собой топор на поясе и один-два маля (примерно 18 килограммов — ред.) риса за спиной и, перемещаясь от одной горы к другой, из ущелья в ущелье, открывай стрельбу в тылу врага там и тут, расклеивай несколько листовок, уходи глубоко в горы. Таким образом нашилюди вполне могли бы продержаться месяц-два. А мы не сумели заранее интенсивно провести такое воспитание, в результате впоследствии несли потери, которых могли бы избежать…

Большая часть моей деятельности в районах, контролируемых врагом, проводилась в поселках, прилегающих к бассейну реки Туман. В каком-то году, точно не помню, я проезжал поездом вдоль бассейна реки Туман и смотрел на противоположную сторону — промелькнули перед моим взором знакомые, казалось бы, совсем не изменившиеся с тех пор горы и долины…

Пословица гласит: «Под лампой всегда темно». В самом деле нам всегда неплохо было действовать под самым носом у врага. Однажды наш отряд расположился даже на сопке за Тумынем. Там все мы ходили в штатской одежде. Выставив часовых на трех вершинах гор-на каждой по одному человеку, жили в лесу довольно привольно и спокойно: спали, читали книги. А враг даже не помышлял, что совсем рядом находятся партизаны.

В летние периоды 1933 и 1934 годов мы продвинулись в районы Тумыня и Ляншуйцюаньцзы в бассейне реки Туман, чтобы начать действовать в районах расположения противника. Тогда я, возвратясь в Ванцин после переговоров с У Ичэном, вел массово-политическую работу в окрестности Ляншуйцюаньцзы. Решил я выбрать подходящее место для ставки командования ис этой целью не только направил своих бойцов в Тумынь, но и сам побеседовал с коренными жителями той местности. Их мнения сошлись в основном в трех пунктах: Сундуншань, Бэйгаолилин, Цаомаодинцзы. Жители считали их идеальными местами. Они имели положительные стороны всмысле обеспечения безопасности ставки командования, но все же не соответствовали достижению целей нашего передвижения.

Почему-то меня тянуло на гору за Тумынем. Еще раньше, когда мне приходилось бывать в Онсоне, я всегда засматривался на эту гору. Мне казалось, что она напоминает гору Моран в Пхеньяне. Вынул карту, прикинул что к чему и убедился, что именно этот край идеальное место для реализации целей нашего похода.

Разветвленные долины, густой дремучий лес. Место как нельзя лучше подходит для того, чтобы построить там шалаш и провести в нем все лето! Вокруг облюбованной горы было много «поднятой целины» — мест, где после 1930 года пустили свои глубокие корни наши организации. Но было много и «целинных земель», которых еще не коснулся наш «плуг». Мы решили всю эту «целину» превратить в революционные очаги.