Мы все искренне люб или народ а народ в свою очередь, от всей души поддерживал нас, оказывал нам радушное гостеприимство. Каждый раз при виде таких картин комбриг Ши Чжунхэн поднимал свой большой палец и не скупился на похвалы: «Армия командира Кима джентльменская, не найдешь нигде на свете такую армию». И своим подчиненным комбриг не раз со ветовалбратьпримерс коммунистической армии, возглавляемой командиром Кимом.
— Сейчас во время похода некие развязные типы головного отряда дискредитируют нашу Армию спасения отечества. Вы не берите с них примера. Будьте честными в поведении и вас помилует небо. Предупреждаю: если у нас появится что-то недоброе, например, глумление над женщинами, присвоение чужого добра и грубые слова в адрес простых людей, виновнику, кем бы он ни был, не миновать суровой кары.
Такие предостережения Ши Чжунхэна стали для его подчиненных отрезвляющим средством и производили должный эффект.
В ночной тьме было несколько случаев, когда бойцы АСО, приняв скирды хлебов за японские войска, в панике начали разбегаться. Подобные случаи повторялись не раз, и тогда мы поставили во главу марша партизанский отряд, а подразделения АСО замыкали колонну. Эта мера, не очень оригинальная, стимулировала сознательность партизан. Они безропотно, когда надо было, убыстряли шаги, убежденные в том, что исход рейда в Дуннин зависит от них самих, а не от войск АСО, готовых перепутать хлебные скирды с япошками. Партизаны были убеждены — только в их действиях кроется та решающая сила, которая двигала бы к победе весь замысел, имя которому — единый фронт борьбы.
Партизаны занимались учебой и на походе. Порой вспыхивала полемика по серьезным вопросам политического характера.
— Эй, друг мой, Кан, отвечай быстренько на вопрос: для чего нам нужно штурмовать Дуннин, в чем главная цель? Когда в Лоцзыгоу объяснял нам все это товарищ начальник, я полагал тогда, что мне все ясно. А теперь уж что-то перепуталось в голове, — так с лукавинкой во взгляде начинал разговор боец, замыкавший ряды Ванцинской роты, когда экспедиция почти добралась до Лаохэйшаня. Вопрос был задан, очевидно, не для себя, а для того, чтобы проверить знание своего приятеля.
Но и его собеседник Кап тоже оказался неглупым парнем.
— Ха-ха! Слушай, братец, ты хочешь зажарить краба на чужом огне. Раз у тебя такая дырявая память, могу тебе помочь. Вот тебе ответ — слова на мелодию «Сипчжинга» (Песня о первых буквах чисел от одного до десяти. Первый слог первой строки текста песни одинаков с первым слогом второй строки. — ред.).
И он, не дав коллеге вымолвить слова, всерьез затянул песню на мотив «Сипчжинга».
Пак, задавший хитрый вопрос, разинул рот исделал вид что просто поражен находчивостью друга.
— Умная голова! — воскликнул он. — Ее не заменишь ни на что — даже на вес золота! А у меня дурья башка. Теперь-то я понял цель нашего рейда в Дуннин. Словно вижу на чистом небе полную луну!
Тот Кан — семи пядей во лбу. В Ванцинской роте он, право же, достоин такой похвалы. Песней «Сипчжинга» парень умел живо обрисоватьсложные гаммы первой мировой войны, сжато, мастерски раскрывать с помощью ее мелодии ужасные картины политических драм — от вспышки события 18 сентября до образования государства Маньчжоу-Го.
Вот так доступно была поэтизирована молодым Каном в вариациях «Сипчжинга» цель рейда в Дуннин. Песня мгновенно, как на крыльях, облетела весь коллектив военных — от Ванцинской к Хуньчуньской роте, а от нее к бригаде Ши Чжунхэна, от той бригады к отряду Чай Шижуна. Некоторые бойцы АСО даже на марше мурлыкали себе под нос, разучивая песню «Сипчжинга». Армия эта во всем старалась учиться на примере нашего отряда.
Но поступали так далеко не все. Многие из наших соседей мечтали в один прекрасный день разбогатеть, рисуя в воображении свою долю будущих трофеев. Почти не было таких, кто бы, вдохновленный высоким идеалом сопротивления японскому империализму, заводил разговор о том, как бы расширить театр боевых действий до рубежа советско-маньчжурской границы, как наладить единый фронт с партизанами и опять вернуть себе утраченные земли Маньчжурии.
— Скажи, дружок, много ли захватим опиума после атаки Дуннина? — спрашивал своего друга один из подчиненных Ши Чжунхэна, следовавший за нашим отрядом.
— А бог его знает, но опиум, думаю, будет везде, коль там целый полк марионеточной армии Маньчжоу-Го. Без опиума маньчжурских войск не бывает. А почему спрашиваешь? Ты же не курильщик опиума? Удивляюсь, зачем тебе знать про опиум-то?
Собеседник, не скрывая своего разочарования, заглянул своему другу в лицо.
— Да что ты, друг! Знаешь, опиум — это деньги, деньги — это опиум! Ведь народная мудрость гласит: «Звенит в кошельке десяток тысяч ляд (название старой денежной единицы — ред.) — улетишь в Янчжоу на крыльях аиста».
— Так-то оно так. Но есть и другое изречение: «Не имеешь денег — не поедешь любоваться Ханчжоу». А ты прихвати опиума на десяток тысяч лян и поезжай куда хочешь — ив Ханчжоу и в Сюйчжоу. А вот я взял бы себе из японских трофеев карманный фонарик — и все, хватит!
— О фонарике нечего тебе и беспокоиться. Такой чепухи сколько угодно у каждого из японских солдат, а их много…
— Хватит чепуху молоть. И опиум, и фонарик — все это потом, после победы в бою. А ты, дружок, полагаешь, что взять Дуннин — легкая штука?
Случайно услышанный диалог этих двух бойцов тяжелым камнем лег на мое сердце. Неужели эти солдаты АСО, чьи головы набиты мыслями о трофеях, пойдут в рукопашную на штыки «непобедимой императорской армии»? Неужели каждый из них ринется словно «человек-снаряд» в форт, с возгласами «Да здравствует Китайская Республика!»?
В их поведении, в меркантильных разговорах, в недобрых глазах проскальзывало что-то сомнительное. Все это было чемто вроде зловещего симптома. В Лаохэйшане мы, организовав объединенное со брание партизанских отрядов из Ванцина и Хуньчуня, вновь посвятили его политической работе, цель которой — довести до сознания каждого бойца понимание поставленных задач и военнополитического значения предстоящего боя в Дуннине.
Затем мы вышли на рубеж Гаоаньц уня и Вушэгоу на подступах к Дуннину. Там еще раз уточнили, как обстоят дела у противника, окончательно утвердили план боевых действий. В ту ночь нам все же удалось под Дуннином нащупать ниточку связис подпольной парторганизацией. Ее в свое время создал и руководил ей Пань в Дуннине, Гаоаньцуне, Синьлицуне, Лаохэйшане и в других местах. В то время он работал секретарем Суйнинского Главного укома. Весной 1932 года эта организация была разоблачена, за ней была установлена слежка врага. Части партийцев пришлось переместиться в Ванцин, а некоторым — уйти в глубокое подполье в Дуннине. В дни, предваряющие штурм, Пань направлял в Ванцин не только коммунистов и комсомольцев, но и многих партизан и местных жителей.
Отправляясь в Хуньчунь, Пань просил меня: «Случится вам побывать в Дуннине, прошу связаться с коммунистами и комсомольцами, работающими в подполье, восстановить нить организаций и позаботиться о них вместо меня». Я все время помнил об этой его просьбе. И при оглашении в Лоцзыгоу программы массово-политической работы включил в нее задачу — наладить политическую работу среди населения и восстановить подпольную парторганизацию в уезде Дуннин.