В гостинице, где остановился Ли Гван, была официантка по имени Кон Сук Чжа. Ему удалось через нее подробно ознакомиться с реальным положением дел в молодежно-ученическом движении в Гирине и в его окрестностях, расспросить о методах борьбы его руководящего ядра. Кон Сук Чжа под видом официантки выполняла задания комсомольской организации — играла роль «моста», устанавливая наши связи с молодежью, прибывающей в Гирин. Она, случайно встретившись с Ли Гваном в гостинице, стала позже его второй женой. Первая жена Ли Гвана по имени Ким Орин Не умерла по болезни.

И после ее смерти Ли Гван не забывал жену, которую очень любил. «Нет на свете женщины лучше нее», — думал он, решив всю жизнь оставаться холостяком. Не успел пройти и год, как умерла Ким Орин Не, приходили к нему многие люди из различных местностей, предлагая жениться вновь. Но этот честный, с чистой душой, человек не хотел даже ни с кем знакомиться.

При каждой встрече с Ли Гваном я вместе с товарищами уговаривал его жениться, чтобы было кому заботиться о маленьком ребенке и страдающих от болезней родителях. Но заставить его изменить свое решение было труднее, чем выжать смолу из засохшей сосновой ветки. Ли Гван послушался моего совета лишь после трехлетнего траура по Ким Орин Не.

Кон Сук Чжа, вторая жена Ли Гвана, была доброй и умной женщиной. Она окружала его детей от первого брака сердечной заботой, и люди восхищались ее искренностью. Дети любили ее как родную мать. К несчастью, она не могла рожать собственных детей…

Ли Гвану не удалось увидеться со мной, но при помощ и Кон Сук Чжа он завязал дружеские отношения с молодежью — участниками общественного движения, которые учились в Юйвэньской средней школе в Гирине и в Гиринском педучилище. Гиринская организация дала познать Ли Гвану истину, что для достижения независимости страны необходимо прежде всего сплотить все патриотические силы. А для их сплочения нужны убедительные идеи и политическая линия, которые могли бы стать их знаменем, и нужен центр их единства и сплоченности. С этим убеждением он и вернулся в Цзяньдао.

Пребывание Ли Гвана в Гирине явилось событием, послужившим своего рода поворотным моментом в его революционной деятельности. После этой поездки за ним был установлен негласный надзор агентов японского консульства и маньчжурской полиции. Но он ничуть не испугался и смело продолжал следовать вперед новым курсом.

Борьба по поводу осеннего урожая и выступления периода весеннего голода подтвердили истину, постигнутую Ли Гваном в Гирине. В этой борьбе его мировоззрение достигло новой стадии развития.

После переселения в Ванцин Ли Гван начал работать волостным начальником в Бэйхаматане. Небезынтересным было то, что человек, считавший революцию своим идеалом, занимал должность начальника волости — слуги низшей инстанции административного органа.

В декабре 1931 года в Минюегоу я вновь встретился с Ли Гваном. Тогда он был очень занят работой по обеспечению участников зимнего Минюегоуского совещания ночлегом и питанием. Он появился там, где проходило заседание, неся на плечах вещмешок с чумизой и еще пять фазанов. Я восхищался им, повторяя про себя: «Ли Гван есть Ли Гван!»

Куксу из картофельного крахмала с фазаньим и куриным мясом — специфическое кушанье Цзяньдао, было так вкусно, что все были готовы попросить двойную порцию. Мы с Ли Гваном уничтожили по две порции куксу за одним столом. Наевшись досыта, легли в верхней комнате дома Ли Чхон Сана, подложив под головы деревянные валики вместо подушки. Так и продолжали беседовать всю ночь напролет. Первым делом я выразил ему мою сердечную благодарность за то, что он искренне помогал моей матери в домашнем хозяйстве и прислал мне деньги для платы за обучение. Я сказал тогда:

— Нынче вечером думал о многом, поедая куксу. Честно говоря, тронут до слез теми усилиями, которые ты прилагал к тому, чтобы достать это мясо для куксу. Ты, Ли Гван, и во время учебы в Гирине часто угощал меня в столовой. Когда же я смогу отплатить тебе за всю эту заботу?…

Ли Гван, слегка тронув мое плечо, ответил:

— Какая тут забота! Я просто помогал твоей семье, Сон Чжу, считал, что делаю доброе дело, отдавая деньги в фонд помощи. Ведь твой отец посвятил всю свою жизнь движению за независимость. И ты руководишь молодежно-ученическим движением и тоже испытываешь немало трудностей. Наш долг — оказать помощь семье патриотов. Ну, хотя бы незначительными денежными суммами… Разве это забота? Не произноси больше такого слова.

Он сделал вид, будто обиделся, и, подняв руку, слегка погрозил мне пальцем.

Тут я, кажется, увидел новую черту в характере Ли Гвана.

— Это не так, Ли Гван. За заботу обязательно следует выразить благодарность. Еще раз спасибо тебе от меня и от имени моей матери. Откровенно говоря, я не мог даже представить себе, что ты окажешь нам такую искреннюю помощь.

— А вот я представил себе это. Впрочем эта моя помощь не случайная. Здесь есть повод.

— Какой тут повод?

— Однажды твоя мать рассказала мне словно бы сказку, как состоялось ее бракосочетание с твоим отцом. По ее словам, это бракосочетание осуществлялось с очень большими трудностями.

— Я знаю об этом. После смерти отца мать рассказала нам, трем братьям, об этой старой истории. Это же горькая история.

Это была старая история, связанная с бракосочетанием моих родителей. Вероятно, она произошла накануне «аннексии Кореи Японией».

… Чхильгор, где находился дом матери, и село Нам, где был дом отца, были расположены километрах в трех друг от друга, разделенные небольшой горой. Чтобы идти в центр Пхеньяна из села Нам, нужно было проследовать мимо Чхильгора. А людям Чхильгора приходилось проходить мимо этого села, чтобы идти в Нампхо. Благодаря этому жители соседних сел завязали тесные, дружеские связи. Они часто посещали друг друга и между молодежью нередко имело место бракосочетание.

Мой дед по материнской линии искал в селе Нам подходящего зятя для своей дочери и остановил свой выбор в первую очередь на моем отце. Сваха обивала пороги обо их домов. После этого дед по матери первым посетил дом моего отца в том селе. Но он не мог принять твердого решения насчет бракосочетания и возвратился в Чхильгор. Конечно, ему понравился кандидат в зятья, но его беспокоила крайняя нужда семьи моего будущего отца. Дед опасался, как бы дочь не терпела одни только лишения в столь бедной семье.

Позже он еще побывал в доме моего будущего отца пять раз. Проклятая бедность не позволяла родителям отца даже как следует угостить обедом будущего свата, наносившего визиты целых шесть раз. Только после шестого посещения дед по материнской линии из Чхильгора, посоветовавшись со своей старухой, прислал в село Нам письмо, в котором содержалось согласие на помолвку…

— Выслушав рассказ о столь необычном бракосочетании, я лучше узнал твою родословную. Ты, Сон Чжу, наверное, удивишься не на шутку, если скажу, что я знаю даже историю о крабах.

Действительно я изумился, когда Ли Гван напомнил историю о крабах. Это была старая история, которую знали в нашей семье лишь моя мать, дедушка Бо Хен и еще несколько взрослых и я.

— Каким образом тебе стала известна даже эта история?

— Можешь себе представить, какие дружеские связи у меня с твоей семьей! Ли Гван сделал немножко гордый вид, увидев мое удивление.

… Я начал ловить крабов лет с шести-семи, когда проводил детство в Мангендэ. Мой дед часто занимался ловлей крабов, чтобы хоть как-то пополнить запасы продовольствия в нашем хозяйстве. Было много крабов в реке Сунхва, притоке реки Тэдон. Почему-то дед обязательно брал меня с собой, когда отправлялся на ловлю крабов. Может быть, он хотел научить меня с детства добывать средства на пропитание? Хотя богачи не считали крабов продуктом питания, но засоленный краб считался у нас особенным блюдом.

Ловля крабов была весьма простым и даже скучным занятием. Когда в реку бросали вареные колосья гаоляна, вокруг собиралось много крабов — их привлекал запах гаоляна. Мы ловили по несколько десятков и сотен крабов в день. С большим удовлетворением мы возвращались домой с сумкой, набитой своей добычей.