Зевс схватился за голову.

— Это о которой Ананке ляпнула, что она любого за задницу схватит?

— Да, это в отношении которой предопределено Судьбой, что никто никогда не сможет от неё убежать, — развёл руками старец.

Зевс беззвучно выругался, швырнул лейку на дорожку, плюхнулся на низкую каменную тумбу, схватил один из прутьев, к которым обычно подвязывал длинные стебли, и нарисовал на мелком гравии два кружка, один впереди другого.

— Ну что, математик… Раз Ананке сказала, придётся нам разгребать. Никуда не денешься. Давай думать.

— Давай, о Дий, — преданно посмотрел на него Ипподор.

— Дано: два объекта, движущихся… м-м-м…

— …с одинаковой максимальной для данного континуума скоростью, — задумчиво заметил Ипподор.

Зевс оторвался от созерцания кружков и с уважением посмотрел на старца.

— Действительно математик. А так и не подумаешь. Угу, «дано» я указал, теперь — «требуется»: сделать так, чтобы эти объекты и встретились, и не встретились.

— А если немного сдвинуть траекторию пса? — предложил Ипподор, стёр задний кружок и нарисовал такой же, но чуть в стороне. — Пусть бегут по параллельным линиям. Если даже пёс когда-нибудь сделает рывок и сравняется с лисицей, то он догонит только её проекцию на направление движения.

— Хорошая идея, — одобрил бог. — Если б не одна заковыка… Тебе, правда, это ещё не полагается знать, да уж ладно. Видишь ли, что лисица, что пёс — оба бессмертны. То есть могут бежать до бесконечности. А в бесконечности параллельные пересекаются, и мы опять возвращаемся к первоначальной ситуации.

Ипподор недоверчиво посмотрел на Зевса, но тот настолько убедительно закивал головой, что математик вздохнул и опять уставился на гравий. Бог стёр ногой линии, восстановил кружки и задумался.

— А если так, — опять оживился Ипподор, схватил второй прут и воткнул его между кружками. — Пёс ведь бежит чуть быстрее, иначе вопрос «догонит или не догонит» не имеет смысла. Пока он добежит до этой точки, лиса будет уже здесь, — математик отломил кусок прута и воткнул его в предполагаемую лису. — Пока он добежит досюда, лиса тем временем…

— Ипподор, ты, конечно, великий математик, но зачем же прутья ломать? — Зевс перехватил его руку и отобрал хворостину. — Общую идею я понял: ты хочешь сказать, что до того момента, когда пёс ухватит лису за задницу, мы просто никогда не доберёмся. Так?

— Ну… в общем… да.

— Поздравляю, ты только что додумался до идеи, которая придёт в голову людям только лет через семьсот. Увы, тоже не пойдёт, — уныло поглядел на него Зевс. — Позднейшие умники используют в расчётах бесконечность и до этого момента легко доберутся. Бесконечность, брат, это такая заподлистая штука, у-у-у… Сам иной раз не соображаю, что к чему. Короче, прими на веру и думай дальше, у тебя неплохо получается.

Бог и математик опять погрузились в размышления.

Прошёл час. Недополитые асфодели понемногу вяли.

— Всё, сдаюсь, — Зевс в раздражении хлопнул себя по ляжкам и встал. — К сожалению, придётся использовать универсальное средство решения проблемы. Я всегда к нему прибегаю, когда какой-нибудь болван приходит ко мне с вопросом, могу ли я создать камень, который не могу поднять.

Ипподор открыл было рот, но тут же захлопнул его так, что зубы лязгнули, и для надёжности припечатал ладонью. Зевс, пристально за ним наблюдавший, разочарованно вздохнул. Старец вытер со лба холодный пот и выдавил из себя:

— Позволено ли мне будет узнать, что это за средство?

— Элементарно, Ипподор, — усмехнулся Зевс. — Нет прецедента — нет парадокса.

Бог щёлкнул пальцами, и вместо кружков на дорожке возникли два каменных диска.

— Вот теперь пускай гоняются, — удовлетворённо потёр ладони бог.

— Но теперь он точно её никогда не догонит, — тихо сказал мудрец и опустил глаза.

Вместо ответа Зевс раздражённо пнул задний диск, тот подскочил и стукнулся о передний.

— А сейчас догнал… — одними губами произнёс Ипподор.

— Смотри, какой ты въедливый… Ты точно не хочешь спросить меня насчёт камня? — ласково поинтересовался Зевс, нависая над математиком.

Белый, как мрамор, старец попятился, дрожащими пальцами изобразил какую-то сложную фигуру, пространство вокруг него изогнулось и Ипподор исчез с оглушительным хлопком.

Сторож

— Ну… я… это… да. Виноватый я. Не сдержался.

Угу, уже давно в храме обретаюсь. Ну… так получилось. Я раньше парень видный был: высокий, ладный, силы — хоть медведя ломай. Как пройдусь по улице с добычей, голый до пояса, лук за спиной — все девки заглядываются. Ну вот одна и доглядела — не буду говорить, чья она дочка, что было, то прошло, а только однажды вечером у неё в саду меня и поймали. Мы тогда думали, что темно, никто не заметит, а тут от самого горизонта к нам луч протянулся — странный какой-то, зеленоватый. И сверкнуло всего-то на мгновение, просто не повезло: сразу трое стражей с дубинами в тот момент мимо проходили. Ох, и избили меня тогда… Обе ноги поломали, ключицу, несколько рёбер, потом то, что осталось, прямо на дорогу выбросили. До дома далеко было, еле до храма дополз, меня подобрали и стали выхаживать. Живой остался, да, но всё равно срослось криво, вон какой я скрюченный и хромой. Так что пришлось пойти в сторожа при храме, тем более что сила из рук никуда не ушла, и глаз по-прежнему зоркий.

Раньше ведь я такой был охотник — м-м-м-м-м… Сам, бывало, еле мог поднять всё мясо, которое за день добывал. И над другими посмеивался — вот, мол, неумехи ленивые, учитесь, как зверя чуять надо! Так они после того по полной отыгрались, за обычай взяли — станут кружком неподалёку и ну хвалиться добычей. Да и не то обидно, что куражатся, я-то знаю, что в их рассказах и четверти правды не найдётся. А потому горько, что не придётся больше вдохнуть лесного воздуха на рассвете, услыхать, как птицы поутру крыльями хлопают, увидать оленей на водопое… Э, да что там говорить.

А давеча вижу — она. Ну, сама которая, понятно ведь. Мы с ней раньше на охоте часто виделись, вместе на крупную дичь охотились. Она и лук мне свой старый подарила. Да, так вот стоит она у дверей и с братом со своим о чём-то тихо беседует. Ага, с ним, а то с кем же. Стоят и на меня не смотрят. И вроде никто их, кроме меня, не видит. А я как раз тетиву на её луке обновлял, за день до того жилу воловью раздобыл. Ну, конечно, увидел её и про всё позабыл. Стою, лук в руке сжимаю и молчу. А она повернулась, ожгла взглядом, злобно так, потом протянула руку, вырвала у меня лук и исчезла. А брат смотрит на меня, глаз прищурил и ухмыляется, а в зелёном глазу недобрый отблеск…

И взяла меня тогда тоска смертная. Ночь пришла, заснуть не могу; хотел со скалы в море кинуться, да ведь до берега далеко, а ковылять больно. Смотрю на огонь свечи, смотрю не мигая, а в глазах всё меркнет и меркнет. Дальше — сами знаете.

Я всё понимаю, уважаемые дикасты. За поджог храма мне прощенья ждать не приходится — ни от людей, ни от Неё; я знаю, что о приговоре она уже позаботилась. Да и не нужно мне прощенья. Я ведь про одно думал: чтобы Она меня не забыла…

Яблоко раздора

Парис грациозным движением поправил причёсанные волосы, разгладил складки хитона и послал Фетиде воздушный поцелуй. Богини нахмурились, Пелей грозно прочистил горло и как бы невзначай сомкнул пальцы на горлышке тяжёлой глиняной бутыли. Встретившись взглядом с женихом, Парис обиженно надул губы и отвернулся.

Перед глазами у него оказалось начищенное медное зеркало. Некоторое время Парис любовался своим отражением, затем скользнул взглядом по замершим богиням, чуть сморщил нос, покачал головой из стороны в сторону, ещё раз покосился на красавца в зеркале и уверенно отгрыз от яблока большой кусок.

Не обращая внимания на недовольное сопение Геры и Афины, Афродита с удовольствием висела на шее у Париса и шептала ему на ушко благодарности вперемешку с соблазнительными обещаниями. Пышная грудь богини при этом тёрлась о хитон Париса, и царевич уже начал с беспокойством переступать с ноги на ногу, ощущая в теле недвусмысленную дрожь. Наконец Афродита отлипла от юноши, взяла со стола яблоко, с вожделением провела по лаковой кожице языком (все мужчины в пещере нервно сглотнули), улыбнулась и медленно откусила кусочек.