Поговорил по-дружески, объяснил, что к чему, и приняли люди к сердцу его слова. В отделах было всего по три-четыре человека, но они взялись систематизировать документы, отвечали на телефонные звонки. Управа хоть в четверть силы, но продолжала действовать.

Еще более трудным оказался следующий день. Вызванные Калининым матросы с "Авроры" заставили последних, наиболее упорных гласных прежней думы покинуть "дом под каланчой", но саботаж в этот день распространился на все организации, подведомственные городской управе. А ведь их было почти семьдесят. Начиная от электростанций и трамвайных парков до больниц, сиротских приютов. Кое-где прекратилась подача воды. Закрылись принадлежавшие думе магазины. Не работали телефоны. Перестала функционировать мусоросжигательная станция, повсюду росли кучи отходов и хлама. Не получив нарядов, не выехали из своих парков ассенизационные обозы. Грозила выйти из строя канализация. А ответственный за все — большевик Калинин. С него спрос.

Важно было не потерять выдержку, не сорваться на бессмысленную суету. Михаил Иванович находился в очень напряженном состоянии, но вида не подавал. Говорил со всеми ровным, спокойным голосом, решения принимал обдуманно, не спеша, только чаще обычного крутил свои козьи ножки и курил, стараясь не ронять пепел на массивный стол в кабинете, на шикарный ковер под ногами.

Главное — не допустить, чтобы полностью остановились предприятия. Ведь на каждом из них есть сознательные рабочие и служащие, есть люди, на которых можно опереться. На все предприятия и в учреждения Михаил Иванович отправил членов новой думы, большевиков. Сам побывал на электростанции, побеседовал с рабочими, попросил местных партийцев взять электричество — важнейшее дело! — под неусыпный контроль, не допустить диверсий, разрушений. В трамвайном парке потолковал с кондукторами, с ремонтниками, объяснил, кому выгоден саботаж, который бьет прежде всего по интересам трудящихся. Трамвайщики перестали митинговать, пустили на линию вагоны. К середине дня повсюду было восстановлено водоснабжение. На собрании персонала больниц и лечебных заведений Михаил Иванович в пояс поклонился медикам: не мне, не управе служите, страдающим помогаете! И успокоился лишь тогда, когда медики приступили к выполнению своих обязанностей.

Много лет занимаясь революционной деятельностью, Калинин готов был, казалось, к любым формам борьбы за свои идеалы. Вести пропаганду и агитацию, участвовать в дискуссиях, сражаться с оружием в руках. Но никогда не думал, что на его долю выпадет руководить городским хозяйством. Раньше-то и внимания на него не обращал. Течет вода из крана — она и должна течь. Хлеб выпекают — так его и должны выпекать. Дворник улицу убирает — не ахти какая забота. А оказывается, в этом самом хозяйстве — тысячи сложностей, всякие нехватки, неполадки, да еще саботаж.

В Минском переулке, где выдавали пособия инвалидам — увечным воинам и вдовам погибших солдат, вспыхнул форменный бунт. Чиновники и кассиры разбежались, порвав списки. Кому выдавать пособие, сколько — ничего не известно. Инвалиды, женщины с детьми запрудили переулок, били стекла, требовали, чтобы явилось начальство. Михаил Иванович приехал. Но ведь не волшебник он, не может в одно мгновение все наладить. Сказал людям, кто виноват в беспорядках, предложил сообща подумать, как быстрее исправить положение. Прямо на месте решили избрать новых канцеляристов из числа тех, кто сам получал пособие, кто заинтересован в нем. Пусть работают весь день и всю ночь, но за сутки составят новые списки. А для поддержания порядка, для охраны сейфов и складов с продуктам Михаил Иванович оставил в Минском переулке десяток надежных матросов.

Может, и не столкнулся бы Калинин с большими трудностями, если бы те, кто занимался делами думы до него, вели хозяйство добросовестно и аккуратно. Но все они, ставленники Временного правительства, и себя чувствовали людьми временными, заботились не о благополучии города, а о собственных интересах: лишь бы руки погреть за счет общественного добра или политическую карьеру сделать. Не трудились, а краснобайствовали. Ни один добросовестный крестьянин не запустил бы так свое, пусть скудное, хозяйство, как господа, заседавшие здесь, в "доме под каланчой". Запасы зерна и муки в Петрограде исчерпаны. Дров и торфа на зиму заготовлено мало. А финансовое положение такое, что Михаил Иванович не сразу поверил, знакомясь с цифрами. Понятно теперь, почему старший бухгалтер первым "отбыл" со службы. Небось в глаза не решился взглянуть новому городскому голове.

Что ни возьми — сплошные минусы. Водопровод — 32 тысячи рублей убытка каждые сутки. А ведь пользовались водопроводом главным образом жители центральных районов, люди обеспеченные. Почему бы не повысить плату? Да по собственному карману, по карманам родных и близких думцы бить не хотели. Им безразлично, какой в управе приход или расход, лишь бы самим хорошо было.

Газовые заводы не покрывали затрат. А уж трамвайное хозяйство — хуже не придумаешь. Ежедневный убыток до 100 тысяч рублей. В кассе трамвайного управления числилось всего 807 тысяч рублей, а на выдачу заработной платы требуется за один раз 4 миллиона 700 тысяч. Где их взять? Ну а общая недостача средств по смете 1917 года достигала огромной суммы — 150 миллионов рублей! И никаких крупных поступлений в петроградскую казну не предвиделось.

Михаил Иванович почти физически ощущал, как злорадствуют в своих уютных квартирах чиновники-саботажники: что, мол, большевичок, угодил в болото?! Ну-ну, барахтайся, пока не захлебнешься! Три месяца петроградская милиция зарплаты не получала. Обещали, да все де-нег для нее не находилось. Теперь-то уж тем более не найдется. Милиционеры бросают службу на радость жуликам и грабителям, растет в городе хаос и беспорядок. А рабочим, своим братьям по классу, что выдавать? Ни финансов, ни продовольствия. За одни посулы никто трудиться не станет.

Затаившись, ждали противники Советской власти, ждали колеблющиеся. Вот-вот пошатнется, рухнет эта власть, а с ней и большевистская городская дума. Михаилу Ивановичу действительно было очень тяжело в те первые дни и недели. Опыта мало. Надежных помощников раз-два и обчелся. Помогали ему накопленное годами революционной борьбы умение объединять, сплачивать людей, природная крестьянская рассудительность, рабочая хватка, широкий кругозор и способность организовать свой труд так, чтобы не терялась даром ни одна минута. Он попросил собрать ему все, какие только можно, книги по ведению городского хозяйства, ночами недосыпал, штудируя их. А самое главное, твердо верил: раз он и его товарищи — большевики стараются для народа, то народ поддержит, поможет им. И верно: пришел к Калинину бухгалтер из Лесновской районной управы, посмотрел финансовые документы. Долго сидел в кресле, задумавшись. Потом предложил:

— А что, Михаил Иванович, не выпустить ли городской заем? Миллионов этак на двадцать. Больше, пожалуй, не разойдется.

— Хорошая мысль! — оживился Калинин. — Нам бы сейчас окрепнуть, на ноги встать, потом рассчитаемся. Только мало двадцати миллионов-то. Заплата на рваной рубашке.

— Столько же можно занять у финансовых, у кредитных учреждений. Для них сумма не так уж и велика.

— Не взялись бы вы посодействовать? Я в этих делах не очень разбираюсь пока.

— Помогу, если надо, — согласился бухгалтер.

А вот потрясти богатеев — это Михаил Иванович смекнул сам. Старая дума не решалась тронуть их, опасаясь портить отношения с теми, кто сидел на мешках с золотом. Вот и получалось: с бедных старались содрать все, что можно, а капиталисты жили себе припеваючи. Пора положить этому конец! Надо повысить налог: чем больше у тебя имущества, тем больше плати. Разве это не справедливо? Пусть раскошеливаются промышленники, торговцы, домовладельцы.

Конечно, саботаж опытных служащих, до тонкостей знавших дела, приносил ощутимый вред, особенна первое время. Однако Михаил Иванович давно приучил себя расценивать любое событие с разных сторон. В конце-то концов что получается? Идет процесс самоочищения городских учреждений ох тех людей, которые не приемлют Советскую власть. Не желают — не надо. При Шрейдере городская управа насчитывала, около двух тысяч служащих. И каждому солидная плата, льготные условия. Нет уж, пусть служащих будет вдвое меньше, но чтобы они не отбывали время в думе, а трудились на совесть, помогая молодой республике.