— Как люди?

— Держатся. Таких не сломишь, — убежденно сказал Парамонов. Он взял Снегова за локоть и отвел к штурманскому столу. — Слушай, Петр Андреич, моряки сейчас мне план предложили, и я голосую за него. Это Дронов и его ребята. Их идея. Они говорят: фрицы сидят у нас на шее и в любую минуту могут разделаться с нами. Отлеживаться на грунте бессмысленно. Предложение одно — всплыть и пробиться под прикрытием артиллерии… — Парамонов приблизился вплотную, и Снегов ощутил на лице его горячее дыхание. — Скажешь, риск? Но неизвестно, где он больше: здесь, под глубинными бомбами, или на поверхности. Надводная скорость у нас приличная, пушки исправны, матросы — орлы. А риск… Придется рискнуть!

Снегов задумался. Перед его мысленным взором проходили полуразрушенные отсеки, выведенные из строя механизмы и приборы, зеленые лица матросов и офицеров, измученных, задыхающихся от недостатка кислорода и тем не менее самоотверженно борющихся за жизнь корабля и собственные жизни. Он, командир, был за них в ответе. От решения, которое он сейчас примет, от того, будет ли оно правильным, зависят их судьбы. А если он ошибется?…

Снегов глушил эту мысль, огнем прожигавшую мозг, но она возвращалась снова и снова. Его окружали товарищи, они стояли плечом к плечу с ним, и все же в эти минуты он чувствовал себя, как никогда, одиноко. Он остался один на один с необычайной тяжестью командирской ответственности я долга, и никто сейчас в целом мире не мог снять с его плеч этот груз.

“Думай же, Снегов!… Думай! — приказывал он себе. — Всплыть?…” Но не рано ли? Не будет ли это самоубийством, хоть и геройским?… Слишком неравны силы: израненная подлодка с двумя пушками против вооруженных десятком орудий и специально подготовленных для артиллерийского боя кораблей. Фашисты замяли выгодную позицию для решающего удара и только ждут, когда мы всплывем… Оставаться и дальше под водой?” Но противник зорко следит за нами и разгадает теперь любой наш маневр. Любой, кроме одного…”

— Над нами сторожевик и два катера-охотника! — доложил гидроакустик. — Они сбросили бомбы! — выкрикнул он прерывающимся голосом.

Люди в центральном посту оцепенели в ожидании неминуемого удара. Головы невольно вжались в плечи. Близкий взрыв подбросил “Касатку” на несколько метров вверх. С громким скрежетом она снова упала на каменистый грунт и беспомощно повалилась на борт. Переговорная труба с кормовыми отсеками прокричала испуганным голосом старшины электриков:

— Из аккумуляторных баков пролит электролит! Выделяется хлор!…

Снегов отбросил сомнения. Он подскочил к переговорной трубе и, стараясь унять волнение, объявил:

— Товарищи, обстановка вынуждает меня пойти на крайнюю меру. Сейчас мы всплывем и будем пробиваться артиллерией. Внезапность — наше оружие и спасение. Главный враг — сторожевик, и первый удар — по нему. Я уверен, вес исполнят свой долг! Комендоры, на вас вся надежда! — Он повернулся к старшему помощнику и властно бросил: — Всплывать! Артиллерийская тревога!

“Касатка” оторвалась от грунта и с огромным дифферентом на корму устремилась к поверхности. В центральный пост прибежали комендоры, на ходу застегивая ватники, натягивая поглубже шапки-ушанки. Из открытого люка артиллерийского погреба в отсек подали первые ящики со снарядами.

— Эх, братва, помирать — так с ясными очами! — тяжко отдуваясь, прохрипел трюмный машинист Фролов. — На небо только бы разок взглянуть!

— Помирать?! — зло обернулся старшина Дро-нов. — Лучше думай, как фашисту очи закрыть!

— А мы ему на них свои медные пятаки наложим! — сквозь сцепленные зубы выговорил Мартынюк. — Как там, наверху, все сложится, не гадаю, а уж если выпадет помирать, не одного гитлерюгу с собой на дно прихвачу!

Командир артиллеристов лейтенант Беляев схватил свой бинокль и, как был в кителе, без шапки, кинулся вслед за командиром и замполитом к рубочному люку. Кто-то из комендоров сунул ему на бегу рукавицы, кто-то подал ушанку. В тесной и глубокой шахте рубочного люка на узеньком трапе, словно поставленном стоймя в фабричную трубу, висели друг над другом Снегов, Парамонов, Беляев, а под ними — артиллеристы. Голова лейтенанта почти касалась колен замполита.

Снизу, из центрального поста, доносился хриплый голос рулевого-горизонтальщика:

— Глубина четырнадцать метров… Восемь… Глубина шесть метров…

И вдруг отчаянный, как вопль, вскрик гидроакустика:

— Глубина четыре метра! Они нас видят!

Снегов повернул рукоятку, и крышка люка с лязгом откинулась. Сжатый воздух, вырвавшийся со свистом наружу, вынес Снегова на мостик, сорвал с головы ушанку и разлохматил волосы.

— Я с комендорами! — крикнул на бегу выскочивший вслед за ним Парамонов и бросился к кормовой пушке.

Из люка, громко топоча по трапу, один за другим выскочили комендоры.

Снегов осмотрелся. Гитлеровский сторожевик, разворачиваясь в сторону подводной лодки, открыл огонь из пушек и крупнокалиберных пулеметов. Следом за ним начали стрельбу и катера. Небо вспыхнуло. Словно щупальца, протянулись к лодке ослепительно сверкающие линии снарядных и пулеметных трасс.

Дронов, обогнав лейтенанта, перепрыгнул через ограждение рубки на палубу и в два прыжка оказался у пушки. Возле нее уже возился замполит. Номера артрасчета заняли свои места. Из горловины рубочного люка подали ящики с боезапасом. С треском захлопнулся орудийный замок за первым снарядом. Мартынюк, не отрывая глаз от окуляра прицела, бешено крутил маховики наводки. Тонкий ствол пушки прочертил по серому небу плавную кривую. Дронов рубанул ладонью воздух.

— Огонь!

Первые два снаряда легли с перелетом. Лейтенант Беляев забрался на козырек ограждения рубки и, приложив к глазам бинокль, руководил оттуда стрельбой.

Сторожевик хорошо пристрелялся. Его снаряды ложились кучно возле подводной лодки. Одни всплески еще не успевали опасть, как тут же вздымались новые. Сигнальщик едва успевал докладывать:

— Два всплеска по носу в кабельтове от лодки!… Всплеск по правому борту!… Еще один — за кормой!…

Водяной столб поднялся рядом с бортом лодки. По палубе и ограждению рубки градом пробарабанили осколки. “Касатка” содрогнулась и легла всем корпусом на вздыбившуюся волну. На мостик обрушились потоки воды.

С трудом удержавшись на ногах, Снегов вцепился помертвевшими пальцами в поручень. Звуков разрывов он не слышал, их поглощал грохот лодочных орудий и рев дизелей, работающих на самых полных оборотах.

Сильный удар за рубкой заставил его резко обернуться. Кормовую часть лодки скрыло густое дымовое облако. Уши уловили перемену в грохоте боя. “Пушка, — мелькнуло в сознании, — молчит кормовая пушка!” Сердце сдавило словно ледяными пальцами. Дым рассеялся, и Снегов увидел комендоров, лежавших в луже крови возле орудия.

Три выстрела, слившиеся в один, сделала пушка старшины Дронова. Первый же снаряд лег вблизи сторожевика.

— Сторожевик взят в вилку! — торжествующе выкрикнул Беляев. — Беглый огонь!

Еще один снаряд разорвался у борта фашистского корабля. Затем небо озарила ослепительная вспышка. Гул отдаленного взрыва слился с ликующими криками подводников. Когда дымная пелена рассеялась, сторожевика на месте уже не было. Из моря торчал лишь обломок фок-мачты, а вокруг него чернели копошащиеся в воде точки. Окрашенное заревом небо поблекло.

Огонь вражеских кораблей поредел. Интенсивно стрелял только один катер; второй подошел к месту гибели сторожевика и подбирал из воды тонущих гитлеровцев.

— Молодцы артиллеристы! Добивайте гадов! — похвалил комендоров Снегов. — Последнего, последнего не упускайте! — закричал он еще громче, когда снаряд дроновской пушки разорвался на корме катера, вертевшегося около мачты потопленного сторожевика.

Над катером взметнулся фонтан огня, черного дыма и обломков. Бросив тонущее судно на произвол судьбы, катер быстро уходил в сторону берега, прикрываясь дымовой завесой. Лодка продолжала вести по нему огонь. Снаряды ложились совсем рядом, но маленький кораблик вертелся, как угорь, и вскоре скрылся за горизонтом.