Я упинала матрас в спальню, поставив на ребро к стенке, подобрала выпавшие из коробки вещи, пристроила на подоконник домашний телефон и полила заскучавшую юкку.

— Хозяйка, принимай работу, — вывел меня из задумчивости голос Захара.

— Так быстро, — удивилась я.

— Да там делов-то, — вроде бы, польщено хмыкнул Захар. Я добросовестно пощелкала выключателем (работает, скотина), вышла в подъезд и насладилась переливчатыми трелями звонка. — Пойду сантехнику гляну.

Я проводила его задумчивым взглядом и ушла на кухню. Надо наварить кастрюлю борща, потому как с послезавтра у меня начинается очень насыщенная жизнь, и торчать у плиты будет некогда. А может, ну его, этот борщ, завтра сварю?

Тут я покосилась на общую с ванной стену и решительно достала кастрюлю. Вот возьму и сварю борщ по всем правилам, с зажаркой. И заставлю Захара со мной пообедать. Должен же быть на свете хоть один мужчина, которому бы понравился мой борщ и моя готовка в целом?

С этим мне не везло всегда. Первый мой молодой человек после снятия пробы с моего первого в жизни борща, слег с отравлением. Второй просто пропал с горизонта. Я утешилась тем, что просто еще не умею готовить, и приложила усилия к усовершенствованию собственных навыков. Муж мой, отведав борща, деликатно сказал, что вкусно, но так жирно, и зажарка эта, а у него изжога… Короче, борщ я стала готовить редко, в самой маленькой кастрюле — для себя.

Нарезая лук и обливаясь слезами, я забылась и стала привычно декламировать с чувством и французским прононсом:

— Я вас любил, чего же боле. Что я еще могу сказать. — Я от души шмыгнула носом и вытерла слезящийся глаз об предплечье. Деликатное покашливание за спиной чуть не привело к производственной травме.

— Ой, мама, — выдохнула я.

— Извините, — кажется, я качественно произвела впечатление пациентки психоневрологического диспансера. Наверняка, человек думает, что именно там мы с Машкой и познакомились. — Не хотел вас пугать, просто…

— Вы извините, я что-то забылась, стою тут стихи декламирую.

— Мне понравилось, — неожиданно засмеялся он. — С краном и бачком тоже закончил. Вы мне скажите, какой-нибудь план сборки мебели есть у вас, или будем наугад собирать?

— Мы эдак гроб вместо кровати соберем, — проворчала я, ополаскивая руки. — Какие-то бумажки мне отдали, сейчас…

Я ломанулась на выход, и со всего маху наступила Захару на ногу. Этот стоический мужчина даже бровью не повел, а я испугалась не на шутку.

— О господи, я вас раздавила, — всплеснув руками и неловко приседая, охнула я. — Я такой слон, меня нельзя к нормальным людям подпускать!

— Да я не почувствовал ничего, — придерживая меня за локоть, сказал Захар. И тут мы, в конце концов, встретились взглядами. Я не люблю смотреть людям в глаза — ничего криминального, конечно, в этом нет, просто лицо у меня обычно становится идиотское, и отвлекаюсь я тут же, ерунда всякая в голову лезет. А тут он поймал мой взгляд, и я тут же впала в ступор, забыв и про ногу, и про мебель, и про зажарку на плите. Никогда таких глаз не видела. И вообще, лица. Совершенно черные брови, густые, красивые, и до жути светлые глаза. А зрачки — как дула. Длинный тонкий нос с горбинкой, высокие скулы, острый подбородок с ямочкой и чувственные губы. И лысый. То есть, бритый. А зрачки — не дула, это уже какие-то черные дыры, расширяющиеся, поглощающие свет. Я невольно сглотнула и переступила ногами.

— План мебели, — я схватилась за спасительную мысль. — Сейчас.

Господи, возможно ли выглядеть большей идиоткой в глазах незнакомого человека? Вряд ли. Но я справилась, чего уж там.

— Вот, все, что мне отдали, — пробормотала я, протягивая ему листы и спасительно отворачиваясь к плите.

— Угу, — задумчиво протянул он, уходя в комнату. Я тихонько перевела дух и растерянно оглядела рабочий стол. Капусту ж пора кидать! Ё-моё. — Вам музыка не помешает? — спросил он из зала.

— Нет-нет, — торопливо вскинулась я и тут же зажмурилась. А если он сейчас шансон врубит, или рэпчик дворовой? Беруши втыкать? Я против ничего не имею, но и того, и другого я наслушалась досыта — поклонником шансона является мой папа, а по рэпу улетал Костик.

— Наушники сломались, теперь как… орех какой-то, — вполголоса пояснил Захар. Я усмехнулась.

— Помните, в семидесятые, по Америке ходили негры с магнитофонами на плече? Теперь вот…

— Орехи с мобилами, все правильно, — Захар тоже усмехнулся, прислонившись плечом к косяку.

— Ну, орехи это уже как-то… грубо. Тем более, такая черта характерна не для национальности, а для образа жизни, социального слоя, если быть точнее… В общем, тема скользкая, давайте ее оставим!

— Грубо заставлять людей слушать то, что нравится только тебе.

— Это просто невоспитанно, — возразила я.

— Это ж вы меня сейчас под невоспитанного подписали, — засмеялся Захар, а я снова смутилась.

— Простите, я вовсе не это имела в виду, я не хотела вас…

— Нина, — вдруг серьезно сказал Захар, и я осеклась на полуслове. — Перестаньте. Я просто шучу, а вы все время пугаетесь.

— Я не пугаюсь, — промямлила я ему вслед.

В зале тихо-тихо заиграл Кипелов. Я вздохнула с облегчением и принялась шевелить губами в такт словам. Сколько лет уже песне, а все популярность пользуется.

Забавная девчонка. По виду — лет двадцать пять, а на него смотрит, как на двухголового. И зашуганная какая-то. Муж, что ли зашугал? У нее на безымянном пальце широкий такой граненый ободок обручалки. Если муж, то скотина. Как можно так с женой обращаться, что она от каждой шутки чуть ли не в слезы, в глаза не смотрит, а если и смотрит, то замирает, как кролик перед удавом? Это что ж с бабой делать-то надо? Нет, понятно, что у всех свои недостатки, но если так, с виду — нормальная, обычная. Симпатичная… Вон, фигуристая какая, хотя на ней свитер почти до колен и штаны еще какие-то, никаких тебе фифти-фифти с посторонним мужиком, то есть, с ним, с Захаром. Волос таких вообще он сто лет не видел — плотные спиральки, тугие на вид, блестящие, забранные в пучок, из которого три кудряшки выбились и смешно качаются над шеей. Моська бледная, несчастная какая-то. Точно, муж козел. Чего надо от человека? Вон, в ванне был — никаких потеков на зеркале, а всякие бабские штучки аккуратно стоят, а не раскиданы как попало. И полы чистые. А из кухни запах идет — елки-палки, какой запах — все мысли из башки улетели, так только у мамки дома пахнет, когда она в настроении, только мамка еще и поет, когда готовит…

От размышлений его отвлек звонок в дверь, в такт которому на кухне что-то загремело и раздалось жалобное ойканье. Он усмехнулся и покачал головой. Мимо него к входной двери прошмыгнула Нина, на ходу вытирая руки полотенчиком.

— Кто там? — испуганно спросила она.

— Открывай, медведь, весна пришла! — на два голоса, мужской и женский, отозвались из-за двери. Нина засмеялась, тут же расправив плечи и весело мотнула головой.

— Ребята, — радостно сказала она, — а как вы меня нашли?

— Я позвонила дяде Паше, — сообщила невысокого росточка женщина, цепляясь за локоть мужика. — И он моментально выдал мне эту сверхсекретную информацию.

Неожиданные гости занимали почти всю прихожую, заполнили полупустую квартиру голосами, и он, искоса наблюдая за всем этим действом, обнаружил, что из фигуры Нины исчезла напряженность, плечи расправились, на губах сияла радостная улыбка, а щеки даже разрумянились. Видимо, гости относились к разряду неожиданных, нежданных, но приятных.

— Звонить мы тебе не стали, — пояснил мужчина. — Ты бы стала канючить, что у тебя великое переселение народов, и тебе неудобно. Стала бы ведь?

— Конечно, стала, — с удовольствием согласилась Нина. — На кой ляд вы мне тут сейчас нужны? У меня тут вещи не разобраны и мебель не собрана!

— И мужик какой-то в гостях, — радостно подхватила женщина. — Мужик, ау!

— Зоя, — строго сказал мужчина. — Опомнись, рыба моя. Ты в приличном месте, а не у нас дома!