– Потом – ничего! – с ненавистью сказала она.
– Меня судили, приговорили, а ты продолжала с ним видеться?
– Он рассказывал мне новости о тебе. Как бы я узнавала их, ведь ты не писал мне?
– Когда ты обосновалась в Гамбурге, Лиза?
– Но...
– До или после процесса? – продолжал настаивать Франк.
– После, – выдохнула она.
– Ты часто виделась с Гесслером?
– Не так чтобы очень.
– Это не ответ. Как часто ты с ним виделась?
– Не знаю... Время от времени...
Рука Франка сжала предплечье Лизы. Ей стало очень больно.
– Как часто?
– Скажем, раз в неделю.
– А где ты с ним встречалась?
– Послушай меня, Франк, я...
– Где ты с ним встречалась?
– Да в его кабинете!
– И нигде больше?
– Да нет же!
– Никогда? Подумай! Подумай хорошенько и ответь мне честно, иначе я могу рассердиться. А я так не хочу сердиться, Лиза...
– Может быть, один или два раза мы встречались в пивной.
– Не чаще?
– Нет, Франк.
Он быстро и очень сильно ударил ее по лицу. На щеке Лизы расцвела пунцовая отметина. Ей стало очень больно.
– Не лги, – попросил Франк. – Умоляю тебя, мое солнышко, не лги, ложь только все усложняет.
Подошедший Баум, уперев руки в бедра, с вызовом уставился на Франка. Тот выпрямился, и какое-то время они пристально смотрели в глаза друг другу. Затем немец покорно отправился в другой конец помещения, путаясь в телефонных аппаратах, валявшихся на полу.
– Этот тип сошел с ума! – бросил он, подходя, Варнеру.
Тот пожал плечами и снова погрузился в свое чтение. У него была душа наемника: он должен выполнить свою работу, а остальное его не касается.
– Гесслер ухаживал за тобой? – продолжал настаивать Франк, поглаживая кончиком пальца щеку Лизы, хранившую отпечаток его ладони в форме звезды.
– Нет, Франк.
– Во всяком случае, – уверенно сказал Франк, – он самым странным образом влюблен в тебя. Надеюсь, ты не будешь оспаривать это?
Лиза на мгновение задумалась.
– Может быть, – признала она. – Ну и что? Ответь, Франк. Что это может изменить в наших отношениях?
Франк принялся мерить комнату широкими шагами, дошел до двери. В одном месте скрипела половица. Наступая на нее каблуком, он заставлял половицу стонать. Этот звук становился невыносимым.
– Прекрати! – взмолилась молодая женщина.
Перестав раскачиваться на половице, он вернулся к ней, бросив взгляд наружу.
В порту все было спокойно. Дождь бил по стеклам и бормотал в переполненной водосточной трубе.
– Гесслер – честный человек. Он известный адвокат, у него хорошая репутация. И вдруг он организует побег из тюрьмы!
– Он не организовал его, – поправила Лиза, – он всего лишь мне...
Франк жестом приказан ей замолчать.
– Как произошла эта метаморфоза? – спросил он. – А, Лиза? Как невозможное стало возможным для этого плотью и духом судейского крючка?
– Я не знаю.
– Должно быть, однажды ты произнесла в его присутствии слово "побег". От одного только этого слова с ним мог приключиться сердечный приступ, и все же он не умер на месте. Почему, Лиза? Почему?
Поскольку она не отвечала, он схватил ее за руку, поднял со стула и принялся расхаживать по комнате, время от времени встряхивая ее.
– Говорю тебе: я хочу все знать! Слышишь меня? Я хочу знать! Я хочу знать!
Из двери, выходящей на склад, показался Паоло.
– Франк! – заорал он. – Что ты с ней делаешь!
– Катись отсюда! – выкрикнул в ответ Франк, не отпуская Лизу.
Паоло не пошевелился.
– Я только хотел сказать... Только что по улице на полной скорости промчались два полицейских на мотоциклах.
– Мне плевать, катись!
– Но, Франк...
– Катись! – заорал Франк.
Паоло повернулся к двери. Прежде чем выйти, он прошептал:
– Сейчас десять минут восьмого, подумай о корабле!
Комиссар вышел из своего кабинета и теперь широкими шагами мерил главный зал комиссариата, жуя огрызок потухшей сигары. Спичка, которую он придерживал кончиком языка, давно разлохматилась. Иногда он останавливался и замирал перед зеркалом в золотой оправе, висевшим над камином. Комиссар восхищался тем, в каком порядке лежат его бесцветные, коротко подстриженные волосы, поправлял свой темный галстук и легкими щелчками сбрасывал пепел от сигары, попавший ему на лацканы. В зале остался только дежурный инспектор – высокий худой парень, с выдающейся нижней челюстью; нервный тик часто искажал его лицо. Всякий раз, когда комиссар бросал на него строгий взгляд, инспектор торопился что-то записать в формуляр, отпечатанный типографским способом.
В конце концов, комиссар нажал на кнопку внутреннего телефона.
– Слушаю! – раздался чей-то сухой голос.
– Мою машину!
– Слушаюсь, герр комиссар.
Его вещи остались висеть на вешалке в кабинете. Когда комиссар надел кожаное пальто, подбитое кошачьим мехом, показалось, что он вдвое увеличился в размерах. Затем дошла очередь до серо-жемчужной фетровой шляпы, украшенной широкой черной лентой, и меховых перчаток. Во всем его облике было нечто живописное и в то же время угрожающее.
Когда он вышел, перед крыльцом уже стоял его черный "мерседес". За рулем сидел полицейский, пристегнутый ремнем безопасности. Комиссар сел на переднее сиденье.
– Вперед, – только и сказал он.
С другой стороны туннеля, как муравьи, копошились его люди. Бауманн, старший инспектор, руководивший операцией, бросился к машине, как только она выехала из лифта.
– Ну что? – спросил комиссар.
– Фургон не выезжал с территории порта, – ответил старший инспектор, вставая по стойке "смирно".
У него был красный нос, глаза как будто плавали в желе, отчего его взгляд приобретал тошнотворный блеск.
– Откуда вам это известно?
– В порядке исключения таможенные патрули провели проверку во второй половине дня. Таможенники единодушно заявляют: не проезжал ни один тюремный фургон. Кроме того, у одного из моих людей есть свидетельство полупьяного голландского моряка. Тот утверждает, что видел, как фургон пересек верфь. Забавно, не правда ли?
– Значит, без всякого сомнения, речь идет о побеге, – заключил комиссар.
Это событие вовсе не разозлило его. Уже несколько недель в Гамбурге царила мертвая тишина, и полицейские службы, подчиненные ему, занимались самой рутинной бумажной работой.
– Пусть всюду распространят приметы этого человека, пусть проверят вокзалы и аэропорт, обследуют причалы. Нужно обыскать этот участок док за доком. Не могли же они расщепить автомобиль, как атом. Если фургон не покидал порта, то наверняка он находится в одном из складов.
– Конечно, герр комиссар, я уже отдал соответствующие инструкции. Наши люди обследуют все переулки, тупики, склады...
– Превосходно. Я требую самой тщательной работы. Попросите подкрепление в главном комиссариате. Перевести весь порт на осадное положение. Прежде всего я хочу разыскать этот фургон, чего бы это ни стоило.
– Слушаюсь, герр комиссар.
Комиссар вышел из машины, достал из кармана новую сигару, но, поскольку лило как из ведра, не зажег ее. Все же он засунул ее в свой тонкогубый рот и принялся с наслаждением покусывать.
Публике всегда нравились побеги из тюрем. Это – как настоящий спектакль! Да и журналисты не преминут примчаться сюда.
Комиссар вспомнил, что сегодня утром надел свежую белую рубашку, и мысленно похвалил себя за это. На фотографиях он будет хорошо смотреться.
Он спрятался от дождя в будку охранника. Тюремный фургон не иголка в стоге сена. Его так легко не спрячешь.
Баум вышел вслед за Паоло. Немец казался недовольным. В отличие от Варнера, не обращавшего внимания на своих "клиентов", Бауму не нравилось поведение Франка. Немец был человеком решительным и лишенным угрызений совести, но обладал определенным чувством логики. Поэтому он расценивал реакцию беглеца как неадекватную ситуации, и это беспокоило его.