В 1815 году во Франции прошли выборы. Они происходили под впечатлением «ста дней», поражения под Ватерлоо и принесли с собой крайне реакционный сдвиг в политике. В числе 388 депутатов так называемой «бесподобной палаты» было 225 дворян, и притом наиболее консервативно настроенных. Они требовали решительной расправы с деятелями революции. И действительно, в стране шли преследования и судебные процессы.

Палата приняла закон, по которому все «мятежные» призывы, выступления в печати, а также вывешивание трёхцветного знамени карались смертью. Депутаты отстаивали совершенно определённую социальную программу: вернуть все классы общества в то положение, в котором они находились до революции.

Но такой крутой, открытый контрреволюционный курс угрожал новым взрывом в стране. По настоянию союзников решено было придерживаться более умеренной политики, и «бесподобная палата» 5 сентября 1816 года была распущена.

Но крайние монархисты — так называемые ультрароялисты (о них говорили, что они более крайние монархисты, чем сам король) — были недовольны этой умеренной политикой. Они добились смещения правительства, пытавшегося заручиться поддержкой буржуазных либералов — сторонников Хартии.

В стране сложилась в это время тайная организация так называемых карбонариев, которую возглавляли видные буржуазные деятели, в том числе Лафайет, в 1789-1791 годах командовавший парижской Национальной гвардией. Но карбонарии были слишком замкнутой организацией, не связанной с народными массами, и правительству удалось подавить все их вооружённые выступления.

Тогда буржуазно-либеральная оппозиция отказалась от попыток революционного свержения монархии. Её лозунгом стала: «Хартия, только Хартия, вся Хартия». Но Хартия вскоре оказалась в чрезвычайной опасности.

16 сентября 1824 года скончался Людовик XVIII, и на престол вступил его младший брат, граф д’Артуа, принявший имя Карла X.

Карлу было уже 67 лет. По своим взглядам он был наиболее решительный реакционер. Уже на второй день после взятия Бастилии он эмигрировал из Франции и всеми средствами боролся против революции.

Сторонник неограниченной королевской власти, он был явным противником Хартии и конституционной монархии. «Я предпочту, — говорил он, — быть дровосеком, чем оказаться на положении английского короля» — то есть на положении конституционного монарха, который «царствует, но не управляет». На первых порах, правда, Карлу X приходилось мириться с Хартией, но всей Франции было очевидно, что он является её непримиримым врагом. Такими же твердолобыми реакционерами были ближайшие друзья короля, все сплошь бывшие эмигранты, о которых даже царский посол писал, что «невозможно терпеть их высокомерие и глупость».

В 1825 году Карл торжественно короновался в Реймсе, как это делали все французские короли до революции. Важнейшим его мероприятием сразу же был закон о миллиардном вознаграждении дворян, у которых в годы революции были конфискованы поместья. 29 апреля 1827 года Карл распустил парижскую Национальную гвардию, которая была очень популярна в столице. В том же 1827 году Карл распустил палату депутатов, но выборы не дали ему законопослушного большинства, на что он рассчитывал.

Стало всё больше возрастать недовольство населения Карлом X. Временно королю пришлось с этим считаться. Назначенное им новое министерство постаралось вести более сдержанную политику. Но оно просуществовало немногим больше полутора лет. А в августе 1829 года Карл X назначил наконец «свой» кабинет, которому предстояло в дальнейшем стать кабинетом государственного переворота. Его возглавил личный друг короля, князь Жюль Полиньяк, бывший эмигрант, активнейший участник контрреволюционных заговоров и восстаний в годы революции и при Наполеоне.

В течение семи месяцев новое правительство избегало встречи с палатой депутатов. Только 2 марта 1830 года открылась её сессия. На тронную речь от имени короля палата ответила адресом, в котором недвусмысленно заявила о своём недоверии кабинету Полиньяка. Этот адрес был принят большинством депутатов — 221 против 181.

В ответ Карл X распустил палату и на июнь — июль 1830 года назначены были новые выборы. Вопреки ожиданиям Карла X, они принесли полную победу либерально-буржуазной оппозиции. В новой палате ей принадлежало уже 274 места против 143 сторонников правительства.

Тогда королевский двор нашёл, что пора осуществить давно созревший план государственного переворота.

Не созывая новой палаты, Карл X в воскресенье 25 июля 1830 года подписал ордонансы, которые, по существу, означали ликвидацию конституционной Хартии. Палату распустили, назначили новые выборы, и избирательное право было изменено. Избирателями оказывались почти исключительно крупные землевладельцы. Особым ордонансом чрезвычайно ограничивалась свобода печати. По существу, этими ордонансами хотели вернуть Францию к дореволюционным временам.

Карл X был убеждён, что достаточно проявления твёрдой воли, чтобы заставить народ подчиниться. Подписав ордонансы, он отправился на охоту. Военное министерство даже не поставили в известность обо всём происшедшем, и войска не были приведены в боевую готовность. Префект — глава парижской полиции — уверенно заявил: «Действуйте! За Париж я отвечаю головой!»

26-го утром ордонансы были опубликованы в правительственной газете «Ле Монитер». Либеральную оппозицию они застали врасплох — никто из депутатов не решался даже опубликовать протест против ордонансов. Согласно ордонансу о печати все газеты, кроме правительственных, подлежали закрытию.

Однако редакторы оппозиционных газет призвали не подчиняться ордонансам и продолжать выпуск газет. Тогда правительство решило закрыть типографии; при этом пришлось буквально заковывать в кандалы печатные станки.

Но если либеральные депутаты не отваживались вступать в борьбу и один из участников их совещания сказал даже, что никогда в жизни не видел стольких тру?сов в одной комнате, то парижане действовали иначе. Вот тогда-то Ксавье Гийу и тысячи, десятки тысяч рабочих, ремесленников, студентов, мелких лавочников вышли из своих предместий, спустились со своих чердаков, мансард, и вступили в смертный бой за свободу.

Июльская революция была восторженно встречена во всей Европе. «С материка, — писал знаменитый немецкий поэт Генрих Гейне, — пришел толстый пакет газет с тёплыми, знойно жаркими новостями. То были солнечные лучи, завёрнутые в бумагу, и они произвели в душе моей самый дикий пожар. Мне казалось, что я мог зажечь весь океан до Северного полюса тем огнём вдохновения и безумной радости, который пылал во мне».

Этим радостным ожиданиям не суждено было сбыться.

Народ не сумел использовать свою победу. Рабочие массы, так мужественно сражавшиеся на улицах Парижа, не были организованны. Республиканцы не сумели сплотиться и возложили все свои надежды на Лафайета, командовавшего вновь созданной Национальной гвардией.

Но буржуазия вовсе не хотела республики — она стремилась сохранить монархию. Ее кандидатом стал представитель младшей ветви Бурбонов, герцог Луи-Филипп Орлеанский. Городская ратуша была в руках народа и республиканцев. Но достаточно было 31 июля Луи-Филиппу в сопровождении либеральных депутатов явиться в ратушу и дать несколько неопределенных обещаний, как Лафайет провозгласил: «Луи-Филипп — это лучшая из республик!» Переход Лафайета и Национальной гвардии на сторону Луи-Филиппа заставил республиканцев отказаться от дальнейшей борьбы. Июльская революция привела к созданию во Франции буржуазной, так называемой июльской монархии.

Не прошло и полутора лет после Трёх Славных Июльских дней, как Ксавье и Люсиль стали очевидцами в Лионе жестокой расправы со стороны Луи-Филиппа Орлеанского над десятками тысяч лионских рабочих, выступивших под знаменем, на котором было написано: «Жить, работая, или умереть, сражаясь!»

Мы не знаем, как сложилась дальнейшая судьба Ксавье и Люсиль, главных героев повести «Чердак дядюшки Франсуа», которых мы успели полюбить. Но думается, что, если Ксавье было суждено жить, он был в числе тех, кто вновь сражался в феврале и июне 1848 года на парижских баррикадах за Свободу, за Республику, за Равенство, а Люсиль была его верной помощницей. Сын Ксавье и Люсиль, а может быть, и их внук должны были оказаться в числе парижских коммунаров. Этому их учили прекрасные революционные традиции «чердака дядюшки Франсуа», так правдиво отображённые в повести, которую вы только что прочитали.