Я сказал уже, что с доктором Влахом невозможно спорить. Во-первых он изливает на вас поток слов, и так как мысли его в этот момент обычно скачут на манер заяца, он тут-же выступает с пламенной филиппикой против чего-нибудь совершенно не касающегося темы спора. Это обстоятельство не может не оказать влияния на связность моего повествования, но тут я не в силах ничего поделать. Неожиданные припадки красноречия доктора Влаха являются иногда причиной того, что беседа, начавшаяся с рассуждения о криминалистике, заканчивается рассуждением о криминалистике, хотя в ней почти все время речь шла о ловле рыбы. Доктор Влах уж таков, и пятидесятилетнего человека трудно переделать.

Когда я однажды спросил его, что может подумать здравомыслящий человек о событии, описанном в цитированной газетной статье, он ответил, что это трудно установить, так как в наше время уже нету здравомыслящих людей. Все мы предоставили свои мозги в распоряжение своим узко специализированным профессиям и изо всех сил стараемся, чтобы остальные наши мозговые клетки отмерли. Когда этого нам удается добиться, наше начальство начинает на нас обращать внимание, и мы делаем карьеру. Просто, мол, удивительно, насколько обыкновенные и несложные мысли уже находятся вне округа деятельности мозга большнства людей.

Доктор Влах рассуждал в том же духе в течение часа с четвертью, только сейчас я уже не совсем помню, о чем собственно шла речь. Он закончил ее тем, что с похвалой отозвался о Пифагоре. Я не спорил с ним об этом, но что касается его утверждения, будто в наше время нет здравомыслящих людей, то, по-моему, ему следовало бы говорить только о себе. 

2

Тихий старый дом

Принципиально не пользуюсь пословицами

Эксцентричность Сатурнина

Мы живем на судне

Я соглашаюсь поймать Марка Аврелия

Ни один мужчина не стерпит, чтобы сомневались в его храбрости

Я хотел бы, чтобы вы представили себе, насколько спокойно я жил до того, как Сатурнин сделался моим слугой. Я занимал небольшую квартиру в одном из тех старых городских домов, особое очарование которых на меня всегда действовало. Я чувствовал себя там очень хорошо. Атмосфера этих домов с оштукатуренными фасадами, с протоптанными ступенями лестниц, интимным полумраком в коридорах и высокими старинными дверьми мне гораздо милее, чем атмосфера стандартных современных зданий. Мне кажется, что уюту человеческого жилья способствует приятный и успокаивающий полумрак.

Доктор Влах говорит, что это чувство унаследовано нами от наших предков, живущих в пещерах. Вообще он весьма отрицательно отозвался о моей квартире. Он удивлялся, как я могу жить в этом доме. По его словам, как только он попадает туда, у него сжимается сердце, и в голову закрадываются гнетущие мысли о разыгривающихся здесь человеческих трагедиях. Все люди, мол, живущие там, в течение долгих лет, унесли с собой свое счастье, а тоску, горе и отчаяние оставили. Он утверждал, что весь дом пропитан слезами, пролитыми во время горестных ночей, после которых уже никогда не наступало утро. Короче говоря, доктор Влах утверждал, что там видимо, происходили ужасные события, и что у него такое чувство, будто стены рушатся на него.

Насколько мне известно, ничего страшного там не случилось, только раз обрушились подвесные леса, но упали они отнюдь не на доктора Влаха, а на двор. При этом никто не пострадал, и, следовательно, нет никакой причины приходить в уныние. Доктор Влах заявил, что лучше уж пусть на него свалится несчастье, чем подвесные леса. Он всегда умеет увернуться от серьезного спора.

Итак, я жил в небольшой тихой квартире, стены которой были обклеены выцветшими обоями и украшены картинами в широких старинных рамах. Маятниковые часы мирно отмеряли время, когда я тихими вечерами отдыхал в большом вольтеровском кресле.

Да, я довольно часто бываю дома один. Особенно, если на дворе скверная погода. Темными осенними ночами, когда небеса низвергают на землю потоки дождя, когда холодный ветер срывает с деревьев листья, завывает в развалинах старых замков, и его вой сливается с криком вспугнутых ворон, когда одинокие всадники скачут по разъезженным дорогам, преследуя преступную цель, — в такие ночи я часами просиживал у печки за чтением творений Вацлава БенешаТршебизского[1]. Потом я ложился спать, и мне снилось, что я слышу рыдания возлюбленной, треск горящей кровли и клятвы мести, а утром я бывал до крайности удивлен тем, что по пражским улицам ходят трамваи. Меня изумляло, что кофе, принесенное на завтрак госпожой Суханковой, не было отравлено.

Госпожа Суханкова была пожилая женщина с черными волосами, разделенными на пробор, и она заботилась обо мне совсем по-матерински. Я не чувствовал ни в чем недостатка, и мне не на что было жаловаться. И вот, пожалуй, это как раз мне не нравилось. На этот счет имеется одна подходящая пословица, но я принципиально не пользуюсь пословицами и поговорками. Мне это донельзя противно. Когда вы познакомитесь с тетей Катериной, вы поймете почему.

Так вот, в эту спокойную атмосферу ворвался однажды Сатурнин, считавший своей обязанностью сделать мою жизнь настолько тревожной, насколько это вообще возможно. Вы сами увидите, что это ему удалось.

Чтобы было ясно: я не собираюсь утверждать, что Сатурнин не был хорошим слугой. Он обладал всеми качествами хорошего слуги. Это был красивый, светловолосый человек, честный, надежный и очень умный. Я всегда считал, что он мог бы с таким же успехом быть директором какого-нибудь международного концерна, как и домашним слугой. Само собой разумеется, он не мог бы так часто менять директорские места как он менял места, будучи слугой.

Когда он представил мне свои бумаги, я обнаружил, что недостает рекомендации от его последнего хозяина. Позднее я узнал, почему у него не могло быть этой рекомендации. Он ушел со своего места после происшествия почти невероятного. Дело в том, что с ним случился какой-то припадок, нечто вроде амока. Это произошло в тот момент, когда он решил, что больше не может выносить поведения своей хозяйки. В исступлении, в непритворности которого у меня есть причины сомневаться, он повредил непростительным образом обстановку квартиры, затем бросил свою изумленную хозяйку в бассейн фонтана, находящийся в саду замка, и только после этого пришел в себя. Я не буду называть фамилии дамы, подвергнувшейся этой операции, хотя я ее очень хорошо знаю, но мне хотелось бы заметить, что имея определенный опыт в общении с ней, я в какой-то степени могу объяснить себе и даже оправдать поведение Сатурнина. Это я говорю потому, что я знаком со многими людьми, которые с удовольствием бросили бы ее в этот фонтан. Однако, никто из них не закончил бы эту сцену таким образом, как это сделал Сатурнин. Дело в том, что когда упомянутая дама вынырнула по пояс из воды, и устремила на виновника этого происшествия совершенно недоумевающий взгляд, Сатурнин деревянно поклонился и заявил, что обед подан. После этого он удалился, чтобы упаковать свои вещи.

Гораздо позднее мне пришлось убедиться, что его страстью является создавать такие положения. Этим я не хочу сказать, что он позволил себе совершить нечто подобное в отношении меня. Во-первых, моя комплекция заставляет учитывать тот факт, что события могут развернуться несколько иначе, чем ему хотелось бы, а во-вторых, его обуздывает мое прирожденное достоинство. И все-таки с тех пор, как он стал моим слугой, не проходило ни дня, ни часа, когда бы я не опасался, что мне придется искать выхода из совершенно нелепого, из ряда вон выходящего, и уж конечно не особенно приятного положения.

Началось все с того, что разговаривая обо мне с госпожой Суханковой, он награждал меня самыми невероятными титулами, как сэр, Его светлость, сагиб или благородие, в зависимости от того, какую книгу он в данный момент читал. Кроме того он натаскал в мою квартиру всевозможные охотничьи трофеи, а именно рога буйвола, слоновьи клыки, различные меха и тому подобное. Позднее я установил, что все эти вещи он брал напрокат у реквизитора нашего лучшего театра. Очевидно во время моего отсутствия он рассказывал моим друзьям всякие вымышленные охотничьи истории, героем которых якобы был я. Только таким образом я могу объяснить себе, почему несколько знакомых дам неожиданно обратилось ко мне в кафе с просьбой рассказать им, как я убил акулу штативом фотоаппарата. Естественно, я уверил их, что я никогда ничего подобного не делал, и с тех пор я слыву чрезмерно скромным героем.