— То лишь убийцам ведомо.

   — Ох, да что же это делается? Из каких мук вышел, выжил, уцелел, чтобы на родине... Господи!

   — Причитаниями розыску не поможешь, отче. Покажи-ка мне список «Слова». Может, и есть там какая ниточка для начала?

   — Сейчас, сейчас, боярин, только вот с мыслями соберусь... Сердце захолонуло... — Монах тяжело встал с колен, сделал шаг, оперся на ларь. — Ноги не идут... беда-то, беда... — Побрёл, шатаясь, к полкам. — Намедни в переплётную намеревался отдать, да забегался с книгами для великого князя, не успел... Тут вот и оставил...

Ягуба за монахом не пошёл, сел, глядя в окошко.

   — Где же он? — донёсся до него голос Паисия.

Ягуба ждал. Монах всё не шёл. Только слышно было, как сопел он за полками, время от времени вопрошая кого-то невидимого:

   — Да где же список-то?

Наконец вышел из-за полок, неверно ступая, подошёл к Ягубе, упал перед ним на колени.

   — Не казни, боярин, похитили! Нет моей вины в том... Господи, единый список был... и певца нет...

   — Ключ от библиотеки у кого?

   — У меня, боярин, вот он. — Паисий стал рвать ворот рясы, потянул за шнурок, вытащил ключ. — Как же, вот он, на сердце ношу, рядом с крестом... Второй у великого князя...

   — Не трясись, отче, проверь ещё раз.

   — Да проверил я, всё проверил... — Он проворно вскочил, бросился к ларям, стал открывать их один за другим, заглядывать, выбрасывать из них листы пергамента, свёртки рукописей, какие-то обрывки, перья... — Нету!

   — Нету, — повторил Ягуба. — Я доложу великому князю, подумаем, как с твоим нерадением быть...

   — Да, да, конечно... теперь всё едино... — Паисий сел, уставился в пол. — Вчера, когда уходил, здесь он был, здесь, сам видел...

Ягуба ушёл.

Паисий опять опустился на колени и стал молиться — вслух, истово; по лицу его текли слёзы...

Великий князь спал долго.

Ягуба несколько раз заглядывал в светёлку, даже кашлянул осторожно — так не терпелось сообщить весть.

Наконец Святослав поднялся.

Боярин тут же поскрёбся в дверь, всунул голову.

   — Потом, — отмахнулся великий князь.

   — Доброе утро...

   — Сказано, потом!

   — Воля твоя, государь, только я хотел сообщить, что татьба[57] у самых киевских стен.

   — Неужто не видишь, что не до того мне...

   — Убит певец твоей милости, государь, — быстро произнёс Ягуба.

   — Не может того быть, боярин! — На лице Святослава отразилось такое недоумение, растерянность, что Ягуба даже заколебался в правильности своих предположений.

   — Увы... — произнёс он с приличествующей сообщению скорбью.

   — Как убит? — Святослав запахнул заячью душегрейку.

   — Ночью в постели зарезан. И жена его невенчанная, по имени Мария. Та — во дворе. И слепой гудец Микита там же...

Святослав опустил голову, зябко поёжился, сунул руки под душегрейку, отчего стал похож на больную птицу.

   — Горестная весть. Певец был от Бога дивным даром взыскан. Помолимся за упокой его души... — Святослав перекрестился. — Недосмотр, боярин, чреватый последствиями, а?

   — Уж не на меня ли, великий князь, вину поворачиваешь?

   — Говорю — недосмотр.

   — Моё дело — всё, что на твоём дворе.

   — И в стенах киевских.

   — А он твоим повелением за стеной на жительство был определён.

   — Это так... Закажешь сорокоуст из моей казны.

   — Ещё убит на том же дворе дружинник князя Романа.

   — Дружинник Романа убит? — растерянно спросил великий князь.

   — Увы, — повторил Ягуба.

   — Чего ему там понадобилось?

   — Не знаю, государь. Мёртвые молчат.

   — Это верно, мёртвые молчат... Кто нашёл трупы?

   — Обходчик. Сразу же мне донёс. Я приказал рта не открывать, трупы убрать тихо...

   — Умница, Ягуба, умница... Ни к чему слухи множить, да к тому же сразу после пира... А как дружинник-то убит? Мечом, ножом?

   — Мечом, государь, — ответил Ягуба и подошёл поближе к Святославу.

   — В доспехе был?

   — В боевой кольчуге.

   — Охо-хо-о... Горе, горе... — Князь ссутулился ещё сильнее. — Думается мне, напали на певца ночью лихие люди, а дружинник Романа, видать, мимо проходил, крики о помощи услыхал и вступился... Честь ему. Закажешь поминание, и пусть священник восславит... И вдове пять гривен... нет, десять гривен от меня. А как князь Роман наградит, то его забота...

Святослав выпрямился, как бы показывая, что тяжёлый разговор окончен.

   — И князь Роман убит, государь.

По лицу Святослава метнулся испуг, руки его, совершив некое непроизвольное движение, стали медленно оглаживать бородку, будто успокаиваясь, затем неожиданно ухватили Ягубу за ворот. Великий князь вскочил и стал трясти боярина, злобно выкрикивая:

   — Убит князь Роман?! Убит? Ты с кем хитрить вздумал, пёсий сын? Со мной? Куда нос суёшь? Что вынюхиваешь? Что замыслил?

   — Ничего, государь...

   — Почему о том, что Роман порубан, последним сообщил? О каких-то смердах да певце — первым делом, а о князе, Мономаховиче, — последним? Говори!

   — Боялся гнева и скорби твоей, великий князь!

   — Ты? Боялся? Скорби моей? — Святослав с силой швырнул Ягубу на пол, склонился над ним, зашипел, брызгая слюной: — Уж не в скоморохи ли готовишься? В глаза, в глаза мне смотри! — И сам впился глазами в зрачки поверженного боярина. Потом так же внезапно отпустил, выпрямился, стряхнул что-то невидимое с любимой душегрейки и сел. Спокойно, словно не он только сейчас кричал, спросил: — Выдал я себя?

   — Выдал. — Ягуба поднялся, встал над князем: хозяин положения!

   — Чем?

   — Поспешил дружинника оправдать, государь. И не спросил, есть ли следы татей.

   — Учту. Но намотай на ус: князя Романа никто не учил, не подстрекал, то от усердия его не по разуму.

Ягуба кивнул.

   — А следов, государь, тати не оставили.

   — Тати ли то были? Говоришь, нет следов?

   — Нет...

   — А как убит Роман?

   — Мечом воинским порубан. Страшные удары. И точные.

   — Не след ли здесь?

   — Намёк на след, государь.

   — Вот-вот... Романа силой Бог не обделил. И.мечом он владел знатно. Нет ли здесь ниточки?

Ягуба ответил не сразу и не прямо, а вскользь, как бы проверяя, так ли он понимает мысли князя:

   — Игорь Святославич ночью со двора не выходил, никого из своих не отсылал, до сих пор почивает...

   — Точно ли?

   — Точно, государь.

В дверь постучали, и вошла мамка, за нею кормилица со спелёнутым младенцем на руках.

   — Великий государь, — запела мамка с обычным умилением в голосе, — твой правнук тебе доброго утра желает!

   — Уйди, дура! — отмахнулся Святослав.

Мамка охнула, рот её округлился, она попятилась, наседая на кормилицу, обернулась, вытолкала её и тихонько закрыла за собой дверь...

   — А княжич Борислав? — В голосе Святослава прозвучало непонятное Ягубе беспокойство.

   — Слаб княжич против Романа, — ответил боярин.

   — То верно, — облегчённо вздохнул великий князь.

Они замолчали, перебирая каждый мысленно возможных врагов Романа.

   — Глуп был Роман и супротивник мне, — снова заговорил великий князь. — Но он племянник Рюрика... Для Рюрика мне убийцу нужно сыскать, иначе не обелюсь перед всеми Ростиславичами. Должны быть следы, обязательно должны быть следы, не может быть такого, чтобы пять трупов — а следов не найти. Дознайся, Ягуба, дознайся...

   — Скажи, государь, а список «Слова», который из библиотеки исчез... Его ведь наши монахи переписывали?

   — Побывал уже? — ответил вопросом великий князь. И подтвердил: — Да, они.

   — А где же изначальный список, который певец привёз с собой, с которого списывали? — допытывался Ягуба.

   — Бог его знает, полагаю, вернули певцу. А ты спроси у Паисия;