Изменить стиль страницы

С глухим стоном царь уселся на постели, опершись спиною о стену.

Бояре торопливо вскочили и отвесили земной поклон.

— А Юрьина и Висковатого пошто не зрю?

И кивком головы указал близким на место подле себя. Князья зло переглянулись. Симеон Ростовский резко поднялся.

— Пожалуй меня, государь, милостью — словом обмолвиться.

Дождавшись разрешения, он тоненько засверлил:

— Твоя воля, царь! А токмо негоже дьяку выше земских си дети!

Больной сжал в кулаке подбородок и передёрнул острыми плечами своими.

— А сдаётся мне, князь-боярин, не дерзнул бы ты батюшку нашего, Василия Иоанновича, умишком своим наставлять!

Едва сдерживая готовый прорваться потоком жестокой брани гнев, он повелительно указал князю на лавку. Жуткою искоркою скользнул пронизывающий и горячий, как змеиное жало, взгляд по лицам бояр.

— Эге! И Ряполовский пожаловал! — прошипел Иоанн, кривя в презрительную машкеру лицо. — Аль сызнов с ласкою от худородных суседей? — И задёргался, как кукла фряжская, когда её дёргают за верёвочку, от хихикающего смешка.

Симеон заёрзал на лавке и плотнее прижался к Курбскому.

Больной сделал усилие, чтобы встать, но застонал от боли и схватился за щеку.

— 3-зуб!

Висковатын бережно поправил повязку.

— 3-зуб потерял! Антипия великого зуб! — детскою жалобой вырвалось из сдавленного горла.- 3-з-зуб целительной!

Но, вспомнив, с блаженной улыбкой достал зуб из-под подушки, сунул его себе под язык и с укором повернулся к иконам.

— Не помышлял яз, что во младости моей лишишь ты меня, Боже мой, живота. Но да исполнится воля Твоя. Яз не ропщу.

Он поиграл пальцами в воздухе и ещё раз болезненно выдавил:

— Нет, не ропщу.

Бояре приподнялись с лавок и набожно перекрестились.

— Токмо о том кручинюсь, что мал царевич и неразумен. Не встанет, не постоит за отцов и дедов своих, за Рюриковичей преславных, царей русийских.

Сильвестр воздел к небу руки.

— Про то и мы кручинимся, царь. Не миновать при царевиче распрям на Русийской земли… А при…

Он осёкся и нерешительно поглядел на соседей, точно искал у них сочувствия и поддержки.

— Чего же примолк? Сказывай… Не таи.

— А при брате твоём двоюродном, при Володимире Ондреев…

Иоанн затряс вдруг отчаянно головой и заткнул пальцами уши.

— Молчи! Заткни ему глотку, Ивашка! Молчи!

Бояре повскакали с мест и заспорили, перекрикивая друг друга.

Юрьин застучал склянкой о стол и заревел:

— Жив ещё царь и великой князь! Не бывало того, чтобы без царёва соизволения гомонили бояре!

Едва царь поднял руку, все мгновенно притихли.

— А ведомо ли вам, холопи неверные, что самодержавства нашего начало от Володимира равноапостольного?

Лицо больного побагровело и покрылось испариной. Он почувствовал, как каждый мускул наливается страшной силой и возмущением.

— Прочь!

И, оттолкнув Висковатого, вскочил.

— Мы родились на царстве! Мы не чужое похитили!

Непоколебимою властью звучал его голос.

— Мы родились на царстве! Мы плоть от плоти Володимира равноапостольного!

Он оборвался, сразу отяжелел, опустился.

Висковатый подхватил его и уложил в постель.

Бояре возбуждённо передвигали лавками, наступали друг на друга с поднятыми кулаками и исступлённо кричали.

Их вытолкали по одному в соседний терем.

Царь приложился ухом к стене и жадно подслушивал.

Наконец в опочивальню, сияющий и красный, ворвался дьяк.

— Победа, преславной! Димитрию бояре крест целовать порешили!

Иоанн хихикнул и ястребиным взглядом своим резнул подволоку.

— А почить в Бозе мы авось ещё погодим. Авось и ещё сподобит Господь посидеть на столе на московском.

И, покручивая бородку, ядовито процедил сквозь зубы:

— Зато проведали мы доподлинно, кой холоп нам холоп, а кой нам ворог!

Он выковырнул пальцем изо рта зуб Антипия и, поднявшись натужно, сам положил его на киот.

— Боже мой, Боже мой! Не остави меня! Укрепи на столе, яко укрепил еси на небеси одесную Сына Твоего единородного, Господа нашего Исуса Христа!

— Аминь! — вдохновенно выкрикнул Висковатый и упал на колени перед иконами.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Василий объявил полоненным боярам:

— Како вы со холопи деяли, тако и нам ныне послужите. А ещё милость вам наша: за прокормом не на разбой пойдёте, а с нашего стола прокормитесь, коль заробите.

Несмотря на то что каждое ослушание каралось голодом, князья не поддавались и почти не выполняли ни одного приказа старосты и казначея.

Боярин Апракса, веневский вотчинник, едва подходил к нему кто-либо из холопей, рвался с желез, дико вращал налитыми кровью глазами и требовал срывающимся голосом:

— Свободи! Абие, пёс, сбей железы!

Холопи подходили вплотную и тыкали кулаками в лицо.

— А не попотчуешься ли, князь, гостинчиком нашим?

И вразумительно:

— Свободить тебя свободим. Токмо до того послужи нам, по Васильеву становлению, како мы тебе допрежь служили!

В Крещеньев день[135] бояр спустили с желез и привели в общую землянку трапезовать.

Полоненные отказались усесться за стол.

— Сиживали мы рядком ещё с великим князем Василием Иоанновичем, нынешнего Иоанна Васильевича на рученьках нашивали, — перекрестившись на пустой угол, сокрушённо объявил князь Пенков.

Апракса раскачивался из стороны в сторону и с нескрываемой ненавистью глядел на старосту.

— Не сядешь? — спросил его насмешливо Выводков.

— С холопя-ми?!

Василий мигнул. Общинники навалились на бояр и силою усадили их за общий стол.

Полоненные сползли с лавок и, отбиваясь ногами, в один голос упрямо ревели:

— Краше от руки вашей злодейской погибнуть, чем сести рядом!

Их связали и, укутав предварительно в шубы, выбросили на мороз.

— Не охочи с холопями, почтуйтесь с воронами!

Клаша вынесла им миску варёной зайчатины. После трапезы общинники, по обычаю русинскому, выспались и пошли на поляну.

Выводков стал в середине круга и обратился к полоненным холопям:

— А ведомо стало мне, что закручинились вы по бабам своим.

Он пытливо оглядел окружающих.

— Мой сказ вам таков: ушли мы от лиха боярского не вам на кручину, а на подмогу людишкам кабальным.

Апракса ехидно кашлянул в кулачок.

— Поглазеем… Токмо перегоди… Ещё понаскачут стрельцы в ваше логово!

Он смолк под посыпавшимися на него ударами батогов. Пенков испуганно придвинулся к князю Кашину.

Полоненные холопи отошли в сторону держать совет. Один, с мшистою, реденькою бородёнкою и изъеденным оспою лицом, прицыкнул на остальных и, дождавшись, пока стихло, горячо замахал руками.

— Да нешто? Да ежели… оно и с бабами можно сюда… А нет, так и нет.

К ним подошли общинники во главе со старостой. Василий дружески положил руку на плечо рябого.

— Ныне тако: кто волит — отпускаем мы. Кой охоч — обернётся, а кому вольница наша невместна — живи в кабале.

Он неожиданно сдвинул сурово брови.

— Токмо памятуйте, други, денно и нощно: ежели на наш след стрельцов наведёте, пеняй на себя.

Кашин с трудом поднялся с земли и подозвал казначея.

— Яви милость Божескую! Отпусти и нас по дворам!

Тешата расхохотался. Князь сокрушённо покачал головой и вдруг бухнулся Василию в ноги.

Апракса вытаращил глаза.

— Опамятуйся! Боярин!

Пальцы Кашина суетливыми красными червяками сновали в воздухе, глубоко зарывались в снег и скрипуче царапали ногтями промороженное стекло земли.

— Яви милость Божескую! Не можно мне боле позора терпеть!

Общинники с любопытством обступили бояр. Пенков пошептался с Апраксой и пронзительно крикнул:

— За себя ратует князь! Не за нас — за себя!

Василий поднял Кашина с земли и по слогам пробасил:

вернуться

135

Крещеньев день — 6 (19) января. Крещение Господа Бога нашего и Спаса нашего Иисуса Христа.