В оконце слизистой мутью сочился рассвет.

Царя разбудил благовест к поздней обедне. Наскоро умывшись, он пошёл в сопровождении Басмановых, Бориса и Ивана-царевича в церковь и сам отслужил обедню.

Сложив на груди руки, девичьим голоском тянул Федька Басманов часы.

Никогда ещё так усердно не молился Грозный. Он нарочито затягивал службу и с глубочайшим проникновением произносил каждое слово.

Евстафий не спускал глаз со своего духовного сына и, заразившись молитвенным настроением, призывал на голову царя всю небесную благодать.

На паперти Иоанн ласково потрепал Фёдора по щеке.

— Поблаговестил бы, Федюша!

Царевич растянул рот до ушей и нежно прижался к Борису.

— Твоя воля, батюшка. А не пожалуешь ли и Бориса ко мне на звонницу?

— Аль полюбился Борис?

— Полюбился, батюшка. Тако он жалостно сказы мне сказывает!

И, увлекаясь:

— Яз благовещу Господу Богу, а он божественное поёт. И тако душеньке радостно…

— Ну, иди, дитятко, поблаговествуй. А в другойцы и Бориса отдам.

На ступенях храма, по обе стороны паперти, стояли земские и опричники.

Иоанн лёгким кивком ответил на поклоны и пристально оглядел Челяднина.

— Каково почивать изволил, царь и великий князь всея Русии?

Ошеломлённый окольничий в ужасе отступил.

— Несть иного царя, опричь тебя, Иоанн Васильевич!

Земские многозначительно переглянулись.

Клин государевой бороды оттопырился и забегал по сторонам. Глаза почти скрылись в щёлочках приспущенных век.

— Убрать! — топнул неожиданно ногой Иоанн и, не торопясь, пошёл в хоромы.

На крыльце он задержался.

— После трапезы волю яз судом судить того Челяднина!

В тереме, отведённом для приёма чужеземных послов, на расставленных в три ряда лавках уселись бояре. Вдоль стены разместились опричники. Иоанн скромно примостился у двери, на чурбачке. Стрельцы ввели узника.

— Вот, — мягко и заискивающе улыбнулся Грозный. — Вот человек, кой восхотел сести на стол московской!

До прихода на суд окольничий не терял ещё надежды на то, что сумеет оправдаться и вернуть милость царя. Но мягкая, заискивающая улыбка всё сказала ему.

В покой с узлом в руке протискался Иван-царевич.

— А восхотел — и сиди, — сквозь сиплый смешок уронил Иоанн.

И строго повернулся к советникам:

— Тако яз молвлю?

Друцкой поклонился за всех, принял от ухмыляющегося царевича узел и развязал его.

Бояре с недоумением поглядели на царские одежды, вытащенные из узла.

— Обряжайся, преславной! — ткнул Иван кулаком в бороду окольничего.

В шапке Мономаха и в царских одеждах, подчиняясь немому приказу Грозного, Челяднин уселся на престол.

— Абие послушаем, чего волил сей человек, — с трудом скрывая сострадание, процедил Годунов.

Дьяк приступил к чтению обвинительной грамоты.

По мере чтения пергаментная трубка распускалась широкою и длинного лентою и коснулась краем своим дубового пола.

Земские слушали с затаённым дыханием и были уверены, что вот-вот назовут имена бояр, приплетённых к заговору.

Но дьяк перечислил с десяток безвестных служилых людей и не заикнулся о высокородных.

Грозный упёрся подбородком в кулак и исподлобья следил за выражением лиц князей и бояр.

«Любо вам, мымры, — думал он с ненавистью, — позоры зреть опришных моих. Погодите ужотко! Будет и на вас мор, окаянных!»

Когда грамота была прочитана, царь упал на колени перед окольничим.

— А не пожалуешь ли меня, Рюриковича, премилостивой подачей подённой, царь?

И, распалясь, ткнул посохом в грудь безмолвного узника.

— Псам его на прокорм!

Царевич подскочил к Челяднину и содрал с него одежды.

На дворе, предупреждённые заранее, толпились псари.

— Гуй! Гуй! — науськивал Друцкой псов на вышедшего из сеней окольничего.

Свора набросилась на жертву.

После трапезы протопоп робко склонился к царю.

— Какая ещё там пригода?

Евстафий сокрушённо покачал головой.

— Записать ли «выбывшего» в поминание?

Грозный прищурился.

— Не со князи ли великие?

Но тотчас же милостиво прибавил:

— Запиши с теми, про коих речено: «Имена же их ты, Господи, веси».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Пришло время искать свою долю! — раскатисто гремел Загубыколесо. — Покель Гирейка москалей палит, ухнем мы всё его кодло в бисово пекло!

Снова опустела Запорожская Сечь. Как один, откликнулись казаки на призыв кошевого.

С гиком разбойным пронеслись паны молодцы через Синюху, а на другой день были уже за Бугом, у речки Кодыми.

На сотни вёрст кругом вымерли татарские кышлаки. Не оставили казаки ни байрака, ни скрутня травы — всё обыскали, но не нашли и признака близости человека.

Только в Очаковской стороне, в Черталах и Чачиклее стали появляться небольшие отряды ворогов.

Однако отряды эти упорно уклонялись от боя и исчезали так же неожиданно, как появлялись.

Хозяевами разгуливали запорожцы в степи и легко, точно совершая увеселительную прогулку, добрались до Хаджибея.

Передовые отряды, далеко обогнав головные силы, не задумываясь, ринулись на селение. Вдруг вымерший Хаджибей вскипел оглушительным шумом. Как из-под земли, невесть откуда, выросла турецкая рать.

Василий со своей сотней попал в засаду, и, если бы не мчавшийся на выручку отряд под командою Рогозяного Дида, не унести бы ни одному из сотни своей головы.

Запорожцы обложили селенье и двинулись на ворогов.

Турки не сдавались. Скованные по ногам невольники под градом выстрелов непрерывно подносили ко рвам чаны с варом.

Запорожцы дрогнули.

Заметив смятение, Загубыколесо первый поскакал к рвам.

— Паны ганчырки! Прохлаждайтесь себе в кышлах с бабами, а меня, казака, не поминайте лихом!

Что вар, пищали и стрелы в сравнении с адовым пламенем слов атамановых, спаливших душу непереносимым стыдом?!

— Чуете, запорожцы, что гикнул нам атаман?! Эй, кто ганчырка, отетань! — заревели казаки и, не помня себя от обиды, метнулись на турок.

Громя и сжигая всё по пути, возвращались казаки с богатой добычей домой.

Упоённый победами, Василий подбил свою сотню не складывать оружия и идти на соединение с Доном и Волгой.

— Слыхали мы, паны молодцы, что Гирейка пожёг Московию, — ожесточённо доказывал розмысл колеблющимся. — Обойдём же Доном и Волгою, разроем гнёзда татарские да грянем, покель не оправились они, на тех московитских господарей — холопей из кабалы выручать!

— Дело кажет Бабак! — доказывали одни.

— На кой ляд нам Московия та?! — протестовали другие. — Была бы Сечь богата да хватало б горилки и девок!

Спор разгорался. Разбившиеся на враждебные группы казаки наседали друг на друга и угрожающе размахивали келепами.

Гнида пыжом летел из конца в конец и слово в слово с ожесточением повторял всё, что говорил Выводков.

— Правильно! Будет, паны молодцы, холоп как степовый орёл! Правильно, Василько! Будет холоп без бояр и царя, а с выборным атаманом.

Часть запорожцев осталась непреклонной и повернула к Днепру. Остальные очертя голову пошли за Василием.

Донцы встретили запорожцев по-царски и закатили в честь их такой пир, что перепившиеся гости к концу дня свалились замертво.

Поутру запорожцев обступили хозяева.