– Видел? – крикнул Ванюшка на скаку.

– Видел, – ответил я.

– Живы?

– Живы.

– Действуют?

– Ого!..

Командира мы нашли в амбаре. Там уже шло собрание молодежи. За столом, покрытым кумачом, стояла Таня. Вид у нее был торжественный и насмерть перепуганный: шутка ли, председательствовать впервые в жизни!

Я подошел к командиру, силясь казаться спокойным Видно, удавалось мне это плохо: командир взглянул, и в глазах его появилось то жесткое выражение, с каким он обыкновенно выслушивал неприятные вести.

Мы вышли на улицу.

– Ну? – коротко спросил командир.

И пока я докладывал, он сердито сдвигал брови.

– Вот как! С двух сторон! – со злой усмешкой проговорил он. – Ну, это еще как удастся.

– Вот именно, – поддакнул я, сам удивляясь, куда вдруг исчезла моя тревога.

– А как он выглядит, Артемка? Бодро?

– Ничего, – затрудняясь ответить точно, сказал я. – Серьезный он был какой-то. – И, вспомнив, добавил: – Он просил засчитать его голос за Таню.

– За Таню? – Командир подумал. – Да, она девушка достойная. Пока ее выбрали председателем собрания, а там и председателем союза выберем. Ну, пойдем. Кончится собрание, приходи ко мне. И Таню прихвати.

Мы вернулись в амбар. Вздрагивающим от волнения голосом Таня читала заявления, а собрание поднимало руки и дружно голосовало.

Заявления были самые разнообразные:

«Я, Петр Кучеренко, буду жить и бороться, как учит товарищ Ленин, чтоб никогда больше не вернулись на наши трудовые шахты прежние хозяева-тунеядцы».

«Я, Денис Васильевич Шило, восемнадцати лет, из откатчиков, вступаю в союз рабочей молодежи и обещаю дойти с товарищами до самого коммунизма».

«Нет у меня ни отца, ни матери, из сиротскою дома я. Пусть же отцом моим будет товарищ Ленин, матерью – партия, а братьями и сестрами, – вы, дорогие товарищи. Семен Безродный, а за него, неграмотного, расписался Иван Брындин».

Не всех сразу принимали. Иного сначала отругивали, что не чистит винтовку или курит в дозоре. Досталось и Ванюшке Брындину. Ему даже поставили условие: чтоб перестал ругаться по всякому поводу.

Когда с заявлениями было покончено, командир сказал:

– А как насчет Артема Загоруйко? Он сейчас выполняет важное задание.

– Принять заглазно! – ответило собрание. Командир лукаво улыбнулся:

– А я думал, может, возражать кто будет, так на этот случай приготовился рассказать, как Артемка от тюрьмы меня однажды спас.

– Ой, Дмитрий Дмитриевич, – хлопнула Таня в ладоши и даже порозовела вся, – расскажите! Это так интересно!

– Расскажите!.. Расскажите!.. – поддержали ее ребята.

– Ну, если народ требует, расскажу.

Конечно, это была известная уже мне история, как Артемка спрятал нелегальные книги, только командир воспользовался случаем и заодно рассказал, как боролась партия с царизмом и как повела она за собой трудовой народ.

Важное задание

После собрания командир пошел на квартиру. Пока он советовался там с партийцами, мы с Таней сидели под окнами на скамье и разговаривали.

– Ты ж не забудь сказать Артемке, – в третий раз напоминала Таня, – что я его билет раньше всех подпишу.

– Не забуду.

– А что он больше всего любит, ты не знаешь?

– Театр он здорово любит.

– Это само собой. А покушать что он любит?

– Покушать? А кто его знает!

– Как же ты не знаешь? А еще вместе росли.

– В детстве он воблу сушеную любил со свежими огурцами.

– Вобла что! Я ему пирог с яблоками испеку.

Я почему-то рассердился и сказал, что Таня, как председатель нашего союза, должна теперь думать не о пироге с яблоками, хотя бы и для Артемки, а о союзе я вообще о более серьезных вещах.

Тут Дукачев высунулся в окно и позвал нас к командиру.

Комната, которую занимал командир с Дукачевым, была раньше кабинетом управляющего рудником. Стены ее оклеены такими обоями, что сразу и не разберешь, бумага то или бронза. На стенах висели какие то дипломы и патенты, разрисованные золотыми гербами и медалями, а на одной стене даже сохранилось темное овальное пятно – след от царского портрета. Но командиру с Дукачевым все это было безразлично, и они прикрепили какие-то свои карты прямо на патенты и дипломы.

– Таня, – сказал командир, когда мы сели перед ним на скамейку и для приличия положили себе на колени руки ладонями книзу, – теперь ты руководитель всего нашего союза социалистической молодежи. У тебя очень важные обязанности. Слушай и ты, Костя. Жалко, Артемки нет, но с ним мы поговорим отдельно. Прежде всего вы должны… – Командир встал и прошелся по комнате. – Да, – сказал он самому себе и опять обратился к нам: – Прежде всего вы должны учесть всех неграмотных своих товарищей и за короткое время научить их писать и читать.

– Что? – невольно вырвалось у нас с Таней: мы никак не предполагали, что в такое время можно было бы сесть за букварь.

– А вы что думали? – строго сказал Дукачев. – Вот, к примеру, в шести верстах от Крепточевки горы штыба навалены. Ветер носит черные тучи угольной пыли, забивает глаза, засыпает поля. Мы из этой пыли электричество сделаем, всем шахтерам ток дадим, пошлем свет за сотню верст отсюда. А как же ваш Семен Безродный построит электрическую станцию, если он неграмотный?

– Правильно, – сказал командир. – Мы идем на смертный бой, идем за этот свет, за свет над всей нашей жизнью. И вот вторая наша задача – добиться, чтоб это понимала вся наша молодежь, в том числе и Семен Безродный. Буква «а», которую он впервые выведет в своей тетрадке, будет и первым его шагом к социализму…

Мы еще долго говорили о задачах нашего только что сколоченного союза, так долго, что я даже стал опасаться, не забыл ли командир, о чем я ему сегодня докладывал. Нет, не забыл.

– А теперь о самом неотложном, – сказал он под конец. – Вы отправитесь на хутор Сигиды с особым заданием.

– И я? – обрадовалась Таня.

– И ты, если на то будет твоя добрая воля. Дело это рискованное, опасное. Принуждать я тебя не стану.

– Дмитрий Дмитриевич!.. – Таня с упреком глянула на командира. – Что вы говорите! Принуждать!.. Да я… Эх!..

Глаза ее наполнились слезами.

Командир взял ее за руки.

– Так вот, – продолжал он, – с вами еще отправятся товарищ Дукачев и Ванюшка. Поедете вы в бричке. Ванюшка – за кучера, Дукачев – за лавочника, а вы – за его детей. На хуторе товарищ Дукачев останется. Костя пойдет с лотком в Крепточевку, а ты, Таня, в Липовку.

– В Липовку? К дяде Ивану? – воскликнула Таня.

– Да, к твоему дяде Ивану. Нам надо связаться с его отрядом.

– Я найду, – твердо сказала Таня.

– Найди и приведи дядю на хутор Сигиды, к товарищу Дукачеву. Приведешь раздавим крепточевских бандитов, не приведешь – как бы не раздавили они нас.

– Господи, – сказала Таня бледнея, – да как же это можно, чтоб не привела!

В амбар я и Таня вернулись с листом глянцевитой красной бумаги, подаренной нам командиром. Из этой бумаги мы сделали двенадцать крошечных книжечек, а Сережа Потоцкий великолепными буквами написал на них двенадцать имен и фамилий. Свою книжечку, с давно уже поблекшими Сережиными буквами и Таниной почти детской подписью, я храню и до сих пор.

Расставаясь в тот день с Таней, я спросил:

– А ты в Липовке и Джима увидишь?

– Может, и увижу. А что?

– Если увидишь, спроси, не встречался ли он когда-нибудь с негром Чемберсом Пепсом, цирковым борцом.

– Спрошу, – сказала Таня. – А зачем тебе?

– Так, – уклончиво ответил я, – на всякий случай. Таня удивленно посмотрела на меня, но расспрашивать не стала, только несколько раз повторила:

– Чемберсом Пепсом, Чемберсом Пепсом…

Артемка приобретает цилиндр

Что за жалкий рынок в Крепточевке! Десяток грязных рундуков, на которые свалена всякая чепуха: рваные башмаки, керосиновая лампа с надтреснутым стеклом, дырявые кастрюли, зажигалки, грубо сделанные из медных стреляных гильз. Тут же кусочки мыла, старого сала для борща, запыленного сахара…