Люк присел на корточки, констебль поднес калильную лампу чуть поближе, а Пайкот наклонился к шефу:

— Один из наших людей обнаружил его в шесть сорок вечера, только тело, видно. К тому времени пролежало тут не меньше часа, — негромко произнес сержант, фонарик Люка осветил его грубоватые черты. — Этим проездом пользуются редко, а если кто и пробегал тут мимо, то навряд ли смог бы его заметить.

— А, заметив, остановиться и полюбоваться. Этакий цветочек у обочины, — пробормотал Люк, подымаясь, чтобы пропустить мистера Кэмпиона. — Во сколько он вышел от нас, сержант? Если поточнее?

— В шестом часу. Точно не скажу, сэр. Я думал, вы сами засекли время. Я сюда прибыл, разумеется, как только нам сообщили. Мы вызвали фотографа и произвели съемку. А это врач, сэр!

Последнее сообщение явно оказалось избыточным. Уже какое-то время из-под локтя старшего инспектора доносилось нудное ворчание. Наконец Люк обратился в темноту не без любезности.

— А забавно, что мы вам все время портим обед, доктор. Между прочим, я привел с собой и священника. Вот он, у меня за спиной. Уж вы не взыщите, — а может, вам будет интересно.

Ворчание прекратилось, и хорошо поставленный голос ядовито отвечал:

— Как предусмотрительно с вашей стороны, инспектор, проявить такую трогательную заботу о моей душе! Вот только боюсь, что на вашей я уже крест поставил — жду вас тут битых полтора часа, хотя любой осмотр в таких условиях абсолютно бесполезен. Если вы его заберете, то я сделаю вскрытие завтра к девяти.

— Договорились, — согласился Люк. — Да, пока вы еще тут, будьте так добры объяснить, что это ему горло перерезали?

— Вы о крови? Нет. Это из носа. Это совсем другое.

— Ну ладно, идите уж! — в голосе старшего инспектора послышалось облегчение. — До чего естественно, а? Пошла кровь носом, он сел и умер!

— И при этом сам себя треснул по голове, так что проломил себе череп, — ехидно отозвался из темноты все тот же хорошо поставленный голос. — По-моему, вы бы и сами могли это заметить, Чарльз, что тут его изрядно отметелили. Утверждать не берусь, но полагаю, что голову ему проломили башмаком. Ладно, утром разберемся.

— Можно, мы обмоем ему лицо?

— Пожалуйста, если вам так хочется. Доброй ночи, — доктор засеменил прочь, и вскоре его полноватую фигуру поглотил туман.

— Вперед, к бифштексу и запеченным почкам, — пробормотал Люк, глядя ему вслед. — Надо надеяться, им не дали остыть. А как бы так устроить, чтобы рассмотреть его лицо, а, Джордж?

— Прямо тут, сэр?

— Да, если можно. Я кое-кого привел на него взглянуть. Не угодно ли вам, старина, — Люк резко замолчал, почувствовав, как Кэмпион коснулся его плеча.

Старый Эйврил вступил в освещенный круг и склонился над останками бедняги Шмотки. Каноник был с непокрытой головой, непослушные волосы над его тонкими чертами торчали в разные стороны, как сухие стебли. Он принялся стирать кровь с лица убитого своим большим белоснежным носовым платком, осторожными движениями, неловко, но с той неумелой заботливостью, с какой отец вытирал бы нос простуженному ребенку, спокойно и без малейшей брезгливости, чем глубоко шокировал сержанта Пайкота. Из горла последнего вырвался слабый звук, наподобие вскрика испуганного фазана, и он уже собрался вмешаться, когда почувствовал на своем плече руку старшего инспектора. Шеф стоял молча, напряженно выпрямившись и сверкая глазами. Его плечи, массивные, как дирижабль, нависали надо всей картиной, добавляя ей драматизма.

Каноник между тем, как ни в чем ни бывало продолжал свои манипуляции, все так же тихо и неумело, одновременно пачкаясь сам. Очевидно, что кровь, равно как и грех, его не пугала.

— Ну вот, — наконец произнес он, обращаясь, по-видимому, к покойному, вглядываясь в его уже не страшные, но все еще несколько грязноватые и бесконечно трогательные черты, а затем закрыл потухшие глаза мертвого. — Несчастный мальчик!

Казалось, этот бессознательный возглас сострадания осенил собой всю загубленную юность бедняги Шмотки.

Едва Эйврил приподнял руки мертвеца, чтобы обтереть и их, как его внимание привлекли рукава, и впервые за весь вечер каноник пришел в замешательство. Приподняв правую руку убитого, он провел ладонью по направлению к локтю.

— Посветите, пожалуйста, вот сюда, — попросил он, и фонарик Люка немедленно повернулся в указанном направлении. Луч выхватил аккуратную кожаную заплатку на локте, и еще одну, поменьше, ближе к обшлагу, — неумелая, но крепкая работа.

— Вы узнали его, сэр?

Старик не отвечал. И лишь сложив руки мертвого на груди, он выпрямился и шепнул на ухо Люку:

— Я бы хотел поговорить с вами!

— Очень хорошо, сэр!

— Куда вы денете этого несчастного? Может, нам с вами пойти туда же?

— Нет, сэр. Мы пойдем в участок, если вы не возражаете. Это тут рядом, за углом. Тело отправят в морг. Сейчас придет машина.

Люк говорил уважительным тоном, но тем не менее непреклонно, и старый священник кивнул. Мистер Кэмпион, глянув на них, ощутил, что они поняли друг друга с полуслова, словно старинные знакомые.

— Мне нужна эта куртка, — заявил Эйврил, — я хотел бы забрать ее домой.

— Очень хорошо, сэр, — Люк, казалось, даже не удивился, — необходимо, чтобы вся одежда убитого как можно скорее была доставлена в участок. О'кей, Джордж?

Пайкот шагнул назад, чтобы распорядиться. И мигом все пришло в движение, и куда девалась выморочность, царившая здесь минуту назад — жизнь вернулась со всей своей суматохой.

Пока мистер Кэмпион отнимал у дяди окровавленный носовой платок, который старый священник все норовил засунуть в карман пальто. Люк отдавал обычные в подобных случаях распоряжения. Энергия, исходящая от этого человека, сделалась явственно ощутимой, как если бы тут, в тесном проулке, внезапно заработал трактор.

— Детектив Слени тут? — выкрикнул он, и не дожидаясь, пока четкая тень приблизится к нему, продолжал. — Займешься миссис Голли, Билл. Ты ведь ее неплохо знаешь, а? Дуй в бар «Перьев», и поглядим, что ты там разузнаешь. Эта Голли уж если рот откроет, то держись! Если сразу в него не провалишься, то наверняка что-нибудь сумеешь выудить из ее словесного потока! А сам лучше помалкивай, пока все не узнаешь. Детектив Коулмен!

— Здесь, сэр! — юный голос, срывающийся от нетерпения, раздался за спиной Кэмпиона, и тут же из темноты выступила коренастая фигура.

— Так держать! Рвение, задор — первое дело в уголовном розыске! На главное вещественное доказательство не наступать! — юмор Люка по свирепости не уступал его улыбке. — Значит так, тут прямо у нас за спиной низенькая изгородь с калиткой. Если калитку не найдешь, полезай через забор. Когда приземлишься на этом кладбище дорогих воспоминаний, тут ими все кишмя кишит, постучи в освещенное окно, — дверь и откроется. Внутри увидишь самого препаршивого старикашку на свете, по фамилии Кризи. Если утерпишь и дослушаешь его до конца, то будешь хорошим полисменом. А если к тому же сумеешь выяснить, не слышал ли он и не видел чего необычного тут в проезде нынче вечером между пятью тридцатью и шестью сорока, можешь смело считать себя детективом. Он дома, это точно. У него старуха-мать прикована к постели, он ее надолго оставлять не может. Ясно?

— Да, сэр!

— Хорошо. Ступай. Не теряй темпа. Сержант Бранч здесь? Ага, вот ты где, Генри. У покойника имеются родственники, вполне приличное семейство Аткинс. Миссис Аткинс — его сестра. Живут они где-то в районе Тафнелл-Парк. У меня где-то был адрес. Я записал его, когда наводил сегодня справки. Ага, вот. Смит стрит, 22. Сгоняешь туда?

— Есть, сэр!

Ряды полицейских редели, появились служащие морга. Люк взял под руку Кэмпиона и каноника и осторожно отвел обоих в сторону.

— Пора нам возвращаться, — произнес он, — а не то босс рассердится.

Эйврил обернулся:

— А тот несчастный, его отнесут домой?

— Ну… — Люку это показалось забавным. — Я слышал, будто Челмсфорд — тюрьма довольно современная, и что теперь они достигли прямо удивительных вещей, но чтобы провожать своих клиентов в последний путь на катафалке и с похоронной процессией — что-то я сомневаюсь!