Черный тупорылый английский автомобиль остановился у затемненного джанкойского вокзала. Сарычев отправился докладывать «правителю».

— У верховного совещание, — сказал он, вернувшись. — Он примет вас через два часа. Если желаете, поужинаем.

— Только чай.

Они прошли в ресторан.

— Может, по рюмочке коньяку для храбрости? — предложил Сарычев.

— Не нуждаюсь.

— Вообще не потребляете?

— Не потребляю.

Сарычев открыл портсигар.

— Закуривайте. «Месаксуди», высший сорт.

— Благодарствую, не курю.

— Чем же вы живете, господин подполковник? — искренне удивился Сарычев.

— Любовью и ненавистью.

«Верховный правитель» принял подполковника Сейфулу в полночь в роскошном салоне личного вагона. Отвечая на приветствие, вышел из-за стола. Он был в синей черкеске, в мягких кавказских сапогах без каблуков. Некоторое время молча разглядывал стоявшего перед ним навытяжку офицера-фронтовика в выгоревшей на солнце солдатской гимнастерке, потом неожиданно спросил:

— Вы православный?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Я мусульманин.

Врангель едва заметно усмехнулся:

— Впрочем, что я вас об этом спрашиваю, подполковник. Ведь тут все сказано. — Он взял со стола лист бумаги с машинописным текстом. — Донесение контрразведки. Вас обвиняют в тайных сношениях с турецкими эмиссарами, с враждебно настроенными против русских татарскими мурзами и духовенством. Контрразведка предполагает заговор с целью ниспровержения существующего строя и создания на полуострове самостоятельного татарского государства. Я не очень верю в это, но обязан знать правду…

— Турецкие эмиссары… тайный заговор… — Сейфула пожал плечами. — Все это выдумка контрразведчиков, ваше высокопревосходительство.

— А что же не выдумка? Самостоятельное татарское государство? Отторжение полуострова от России?

— Я сражаюсь за великую, единую, неделимую Россию, ваше высокопревосходительство. А все остальное мечта… мечта о будущем.

— Мечта, говорите? — Врангель прошелся по салону, не спуская глаз с Сейфулы. — Конкретнее не скажете? Директория по образцу Джафара Сейдамета? Курултай?

— Я монархист, ваше высокопревосходительство. Для моего народа неприемлем республиканский строй.

— Значит, ханский трон?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Вы принадлежите к древнему мурзацкому роду?

— К очень древнему.

— В вашем роду были когда-нибудь претенденты на ханский престол?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство.

Врангель остановился возле Сейфулы и быстро заглянул ему в глаза.

— А могут быть?

Сейфула ответил не сразу; Понял, что решается его судьба, что на карту поставлена жизнь.

— Я русский офицер, ваше высокопревосходительство.

— Хочу вам верить, подполковник. В этой братоубийственной войне, перед лицом грозной опасности мы должны быть сплочены и едины, как никогда.

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Сплочены и едины. — И вдруг Сейфула произнес вслух то, о чем признался по дороге лишь самому себе: — Мы одной веревочкой связаны.

— Плохо сказано, подполковник. Скверно. Веревочка — это для тех, кого вешают, для висельников. А мы с вами… — Врангель изорвал на мелкие клочки донесение контрразведки и бросил обрывки бумаги в корзину. — Вы свободны, подполковник. Идите. Сражайтесь. С богом.

Сейфула шел по перрону, ожидая в любую минуту услышать короткое: «Вы арестованы». Или еще короче: пуля в затылок. И только на рассвете, когда пробирался ходом сообщения в свою офицерскую роту, он понял: «Врангель знал, куда я вернусь. Зачем ему было тратить на меня пулю, когда для этого есть красноармейские. Мы все здесь обречены».

Но красноармейские пули не задели подполковника Сейфулу ни в боях у Перекопа и Юшуни, ни у Севастополя, ни тогда, когда с последней заставой, на последнем катере он уходил в открытое море догонять крейсер «Генерал Корнилов», на борту которого находился Врангель со своим штабом. Долго, неотрывно сухими, словно перегоревшими глазами смотрел Сейфула на тающие в сиреневой дымке крымские берега…

Почти девять лет после того дня готовился он к новой встрече с Крымом. И вот весной 1929 года британская подводная лодка поднялась на поверхность штормовавшего моря и высадила мурзу Сейфулу на его «родной» берег.

Сейфуле была чужда сентиментальность. Он не поцеловал, как велит обычай, «родную» землю. Ему было некогда даже подумать об этом — он действовал. Стоя по пояс в воде, помогал выгружать длинные тяжелые ящики с оружием. Затем лодка ушла в море. Сейфула остался на берегу со встретившими его приверженцами. Их было немного, человек тридцать. Но разве не с малого начинались многие великие дела? Через несколько дней, в назначенный срок, Сейфула поднимет над полуостровом знамя «священной войны», знамя газзавата. И пусть трепещет враг!..

Но восстание, которое стремился поднять Сейфула в Крыму, не состоялось и не могло состояться. Английское оружие, с таким трудом доставленное к крымским берегам, пригодилось лишь для того, чтобы Сейфула, спасая свою жизнь, мог отстреливаться от преследователей. Он едва унес тогда из Крыма ноги.

Наверное, другой человек на его месте поставил бы на этом точку. А мурза Сейфула в июне 1935 года снова появился в Крыму. Для чего? С какой целью? С каким заданием? Да опять же то же самое, та же бредовая мысль поднять восстание, отторгнуть Крым от Советской России.

Вскоре его засекли чекисты. Он уходил от них, хитро петляя в горных лесах, в которых с детства знал каждую звериную тропку. Уходя, он оставлял за собой кровавый след: беспощадно расправлялся даже со своими бывшими единомышленниками.

В середине июня Сейфула появился в горных лесах, примыкавших к лагерю нашей дивизии.

Вот тогда мы с Яковом Чапичевым и узнали историю этого хитрого и коварного врага. Рассказал нам ее под строгим секретом молодой чекист Женя Гаецкий, уполномоченный особого отдела дивизии, взяв с нас клятвенное обещание, что мы будем молчать как рыбы.

Мы с Яковом по-разному выслушали историю мурзы Сейфулы. Яков слушал внимательно, но как-то очень уж деловито. Я так и не понял тогда, что его интересует в этой истории. А я слушал Женю, как говорится, с открытым ртом, боясь пропустить хоть одно слово.

Тем не менее кое-что в рассказе Гаецкого мне показалось сомнительным. Слишком уж много было подробностей. Я подумал: «Сочиняет». Осторожно, стараясь не задеть самолюбия рассказчика, спросил:

— Ты откуда все так подробно знаешь? Кто тебе рассказал? Ведь Сейфулу еще не поймали.

— Разработка, — ответил Женя.

Таинственное и непонятное слово «разработка» ничего не разъяснило мне.

— Ну, допустим, что разработка, — сказал я. — С чем ее едят, не знаю. Но это все же не роман, а подробности тут прямо из романа или приключенческой повести.

— Это верно, разработка не роман, — серьезно подтвердил Гаецкий. — Но я еще и книгу читал. В позапрошлом году Сейфула выпустил в Париже книгу. Вот такую толстую. Очень подробную.

Чапичев лукаво подмигнул мне и стал дразнить Женю:

— Нехорошо, товарищ Гаецкий. Как же так! Сознательный товарищ, примерный коммунист, а читаете всякие дрянные белогвардейские книжонки.

— Я по службе читаю, — немного покраснев, ответил Гаецкий. — Изучаю врага. И надо сказать, книжка здорово написана. Мне даже неудобно было пересказывать ее содержание своим корявым языком.

— Ничего, пересказал неплохо, — успокоил его Яков. — Значит, будете брать Сейфулу?

— Будем брать.

— И наших привлекаете к этой операции?

— Привлекаем. Некоторые подразделения. Операция трудная. Сам понимаешь, горный лес — серьезная штука. Человек в нем, как иголка в скирде. Перебирай по соломинке, иначе не найдешь.

— Все ясно, — как бы подвел итог Чапичев. — Ставлю задачу: ты, Женя, постарайся сделать так, чтобы и мы приняли участие в этой операции.

Гаецкий ушел от нас, ничего не пообещав. Но через час вернулся.