В тюрьме люди тянутся друг к другу. Это помогает не сойти с ума в одиночной камере.

Муравскому писали письма. Он охотно отвечал. Кое-что из его переписки сохранилось. В одном из писем Муравский так писал о себе;

«Я не был ни героем, ни бойцом, и много сказать о себе мне нечего. Единственное крупное достоинство, которое я признаю за собой, это то, что я всегда был смел без нахальства и осторожен без трусости. Мне думается, что моя жизнь — это типичная жизнь честного человека, прожившего свой век в русском царстве».

Осужденный на десять лет каторги, он скончался в одном из ужасных «централов» в 1879 году.

Г. Ионова

СЕРГЕЙ РЫМАРЕНКО

Сенатор Гедда спешил на заседание особого присутствия сената. Коляска мягко катилась по набережной. Мимо проплывали каменные громады дворцов. Стоял светлый осенний день. Но сенатор не замечал ни нежных красок петербургского неба, ни строгой красоты города. Его мысли были поглощены «делом» студента Медико-хирургической академии Сергея Рымаренко.

Да! Этот загонит всех в тупик.

Судя по донесениям полиции, он — один из вожаков революционной партии. Третье отделение уже давно располагает сведениями о его крайних противоправительственных взглядах. И все же следствие не дает материала для обвинения. Все вопросы комиссии Рымаренко парирует умело и притом весьма дерзко. Вчера на вопрос, что означает выражение «голос с Альбиона», найденное в его письме к студенту Манасееину, арестованный позволил себе невозмутимо заявить, что «это голос господина Герцена».

— Я читал, — заявил молодой медик, — брошюру под названием «Письма Герцена к русскому послу в Лондоне с примечаниями Шедо-Ферроти». Из этой брошюры я очень хорошо мог узнать как о характере деятельности Герцена, так и о его сочинениях.

Сенатор побагровел при одном воспоминании об этом заявлении. Неслыханная дерзость! Теперь благодаря «Колоколу» всем известно, что брошюра Шедо-Ферроти напечатана тайно, под видом подпольного издания на деньги русского правительства, чтобы опорочить Герцена. Рымаренко заговорил о ней с явным умыслом. Мол, правительство само позаботилось о популярности знаменитого изгнанника…

А его ответ на вопрос о шифре для переписки, который он послал бывшему студенту Португалову? ⁴⁰⁴/₃₆, ³²⁴/₄, ³⁹⁵/₅ — эти цифры врезались в память сенатора. Он столько ломал над ними голову!

— Не могу припомнить значения этих знаков, — заявил бунтовщик, — может быть, это было напоминание о какой-нибудь задаче-шараде или дружеской шутке.

Разве это не издевательство над комиссией?

…Коляска остановилась. Медленно растворились тяжелые двери особняка. Сенатор, минуя грозных каменных львов, вошел в подъезд. Небрежно сбросив на руки швейцара шинель, Гедда, страдая одышкой, тяжело поднялся по лестнице.

Члены комиссии уже в присутственном зале. Склонившись над папкой, просматривает бумаги сенатор Жданов. Гедда неприязненно покосился в его сторону. Этот далеко пойдет! Сделает карьеру!

Председатель комиссии князь Голицын застыл на своем месте, словно изваяние. Высокий, седой, с оловянными глазами и брезгливым выражением лица, он медленно обвел взглядом членов комиссии и объявил об открытии очередного заседания.

— Господа! Нам предстоит сегодня вынести определение по делу студента Медико-хирургической академии Сергея Рымаренко. Каковы мнения членов комиссии?

Гедда заговорил, с трудом сдерживая раздражение:

— Рымаренко — личность весьма упорная, крайних взглядов, и к нему необходимо применить самые строгие меры наказания!

— Я совершенно согласен с вашим мнением, милостивый государь, — протянул Жданов. — Рымаренко изобличается в заказе столяру Вагнеру типографских прессов для тайного печатания и в увозе с неизвестными лицами одного из этих прессов. Совпадение времени заказа студентом Рымаренко типографских прессов со временем распространения в значительном количестве разных возмутительных преступных сочинений, тайно печатаемых; первоначальное запирательство Рымаренко и потом его изворотливые и уклончивые объяснения, а также его противоправительственное направление, ясно видимое из найденных у него при обыске бумаг, не оставляют сомнений в участии его в злоумышленном распространении сочинений преступного содержания. Как личность, представляющуюся по делу весьма упорною и вредного образа мыслей, надлежит его выслать на жительство в один из отдаленных городов Европейской России, по назначению министра внутренних дел.

Сенатор умолк. На окаменевшей физиономии написано: «Сгноить в ссылке!»

— Сверх того, — заключил Голицын, нарочито грассируя. — рекомендовать как место для ссылки Астрахань. Со своей чахоткой он там недолго протянет!

…Человек, о котором шла речь, не думал о своей участи.

В те минуты он сидел на убогой железной койке больничного отделения Невской куртины Петропавловской крепости. Это был юноша небольшого роста, со впалой грудью и поразительно добрыми глазами. Лицо его сияло глубокой радостью. Он сжимал в руке листок бумаги — письмо от сестры, сообщавшей ему незначительные семейные новости. Но среди пустяковой женской болтовни нет-нет да и попадется условное выражение.

Все хорошо. Борьба продолжается. В руках полиции ничего нет. Друзья помнят о нем. Просят крепиться.

Сергей обдумывал ответ. Арест не застал его врасплох. В руки полиции не попало ничего серьезного. На допросах он сумел отвести подозрения от друзей. Самое большее, что грозит ему лично, — ссылка, а там ведь всюду товарищи и… продолжение борьбы! Сейчас 1864 год. Минуло шесть лет с той поры, как он стал на революционный путь. Все началось в первый год его студенческой жизни.

Осенним утром 1857 года шестнадцатилетний Сергей впервые шел на занятия в Харьковский университет. Он все еще не мог освоиться с мыслью, что его приняли на медицинский факультет. Ласковое солнце заливало улицы мягким светом. Последний перекресток. Сергей уже видел здание университета. Но что это? Из-за угла показался, ковыляя на костылях, инвалид с крестом и медалями на груди. Смертельно-бледное лицо. Глубоко ввалившиеся глаза. Лохмотья висят, едва прикрывая исхудалое тело.

У Сергея сжалось сердце. Он остановился, провожая взглядом солдата, пока тот не исчез за поворотом. По-прежнему сияло солнце, но перед глазами неотступно стояла фигура инвалида. Позорная война… Какие страдания терпят люди — бессмертные герои Севастополя! Теперь они умирают от голода в помещичьей империи, забывшей об их героизме. А ведь они поразили весь мир. Сила и ум народа, отвага и хладнокровие, бесстрашие и смекалка — все было отдано Родине. И все же война проиграна. Проиграна из-за тупости и бездарности царского правительства, из-за воровства чиновников. Все прогнило насквозь. Нет! Невозможно дальше терпеть порядок, который держится кнутом, штыком и поповским кадилом!..

Сергей не заметил, как дошел до университета и очутился в шумной толпе студентов.

Путь к медицинскому образованию был подсказан старшими друзьями. Год назад преподавателем его старшей сестры Елены стал студент-медик Вениамин Португалов. Сергей был очень дружен с сестрой, они вместе сблизились с кружком передовых студентов медицинского факультета. Португалов рассказывал о профессорах, приносил запрещенные сочинения Герцена, вольнолюбивые стихи Пушкина, Рылеева. С каким нетерпением ждал Сергей окончания гимназии и поступления в университет!

Наконец мечта осуществилась. Для него началась счастливая пора юности. Каждый день казался праздником. Новое отношение к окружающей жизни давал ему университет. Ежедневно, вернувшись с лекций, Сергей до поздней ночи просиживал над книгами. Вот они, его верные друзья в кожаных тисненых переплетах и простых бумажных обложках, толстые и тоненькие, свежие и затрепанные. Рядом с анатомией Вальтера поместился дантовский «Ад», и вслед за физикой Ленца идет Шекспир, дальше Гоголь, Баратынский и Фейербах, Белинский… Главным образом беллетристика, философия, политика!