Я был в степи. Кругом, как море, широко

Земля раскинулась, от взора убегая.

Всё тихо, всё мертво, всё степь да степь нагая,

Да небо над землей безбрежно высоко.

Хоть ветер бы дохнул, пустыню оживляя!

И грустно стало мне в пустынной тишине;

Тоска сдавила грудь... Вдруг песня надо мною!

Я радостно гляжу: в лазурной вышине

Певица божия промчалась над землею,

И - смолкло всё опять. Но песню эту я

До гроба сохраню в душе моей, друзья! 

Опять передо мной знакомые поля,

И села мирные с цветущими садами,

И речки тихие, и песни соловья,

И степи вольные, покрытые цветами.

Всё так же, как в былые дни,

Безбрежно тянутся зеленые поляны,

И степью голою несутся табуны,

И одинокие стоят курганы.

Везде звучит Украины язык,

И песня родины так сладостно-уныла...

Со мной опять всё то, к чему я так привык,

Что сердце так тепло из детства полюбило.

Под тенью липы, перед дверью

Избушки дряхлой и простой,

Играет бандурист седой.

Вокруг него с обычной ленью

Толпа украинцев стоит.

Он тешит их, детей природы:

То им "метелицу" звучит,

То про гетманские походы

Красноречиво говорит,

То упырей в час непогоды

Поет ночные хороводы...

Но вот как будто страшным сном

Старик встревожен; взор угрюмой

Блестит нерадостною думой...

Он покачал седым челом,

Вздохнул - аккорды застонали,

И горьким голосом печали

Запел он песню о былом:

"Там, где быстрая Сула

Лентой по степи пошла,

На полянах солоницы

Коней дикая станица

Без боязни воду пьет;

Где ковыль, как снег, белеет,

Пудовой арбуз растет,

Золотая дыня зреет

И в зерцало глубины

Гордо смотрятся Лубны,

Там широкими степями

Мчатся вольные полки,

Мчатся наши казаки.

Степи стонут под конями:

То за родину войной

Наливайко поднял знамя:

Ляхам всюду меч, и пламя,

И постель в земле сырой.

Полководец Польши дерзкой,

Несговорчивый Жолкевской,

На Украину идет.

Знамя Речи Посполитой

Вьется в воздухе развито;

К бою войско знака ждет.

Лях, по виду - непреклонный,

Раб ксендзов и богачей,

И казак, душою вольный,

Зря врага, самодовольный

Друг на друга мещут взгляд:

В нем пылает мести яд.

- Полно нам в неволе жить,-

Начал гетман говорить,-

Много мы и так терпели:

Униаты захотели

Наш святой закон попрать,

Всюду польские костелы,

Всюду езуитов школы

Самовластно учреждать.

Пусть дадут по крайней мере

Умереть в отцовской вере.

Будет и была чиста

Наша вера во Христа! -

Он сказал - и в бой великий,

Смертоносный полетел...

Огласилось поле криком,

Гром орудий загремел...

Видно, так судьба судила!

Бог Украину наказал:

Наливайко в плен попал;

Наша слава приуныла;

На украинских степях

Победил счастливый враг!

Там, далеко, за границей,

В католической столице,

К площади народ спешит:

Там на месте возвышенном,

В медном чане раскаленном,

Пленника хотят казнить.

***

Умер он за вольность края

И за веру пострадал..."

Умолк певец, печали полный;

На струнах голос замирал;

О Наливайке вздох невольный

Из уст в уста перелетал.

У черноглазой у девицы

Слеза повисла на реснице,

Старик поникнул головой,

Глаза у юноши сверкали,

И дети в страхе трепетали

От песни стороны родной.