Спектакль был сорван.

Профессора отчислили из этого, четвертого по счету, кружка.

…Домой мы возвращались вместе.

— Теперь все! — сказал мне Виктор. — Больше… не переступлю порог этого дома. Не везет мне здесь, — с гамлетовским выражением на лице произнес он, и его торчащие уши еще больше покраснели.

Каково же было мое удивление, когда Сергей Капитонович через несколько дней сказал мне:

— Пригласите ко мне Витю… Ну, этого вашего Профессора… Скажите, что я жду его. Пусть приходит непременно!

Сергей Капитонович дал мне маленький зеленый конверт, на котором был напечатан Витькин адрес, а внизу стояло: «В. Егорову» (лично).

Я тут же помчался к Виктору. Стучусь. Открывает мне сам Профессор. Я с ходу заявляю ему: мол, так и так, директор тебя вызывает в Дом пионеров…

Витька заморгал глазами, потом как-то жалко так развел руками.

— А за что? За шахматный столик мамка деньги уплатила прямо в получку…

Тогда я вытащил из кармана зеленый конвертик. Профессор разорвал его. Там оказалась записка от Сергея Капитоновича, которая начиналась словами: «Уважаемый товарищ Егоров В. В.!»

Витька прочел записку, тут же оделся, и мы вдвоем направились в Дом пионеров.

Когда мы вошли в кабинет, Сергей Капитонович встал из-за стола и протянул Витьке руку.

— Что это вас, молодой человек, давно не видно? — спросил он.

Профессор пожал плечами, покраснел и потом еле слышно произнес:

— Меня здесь все презирают. Неудачник я.

Сергей Капитонович расхохотался.

— Сколько тебе лет, неудачник?

— Одиннадцать с половиной.

— В эти годы неудачников не бывает. Неудачники появляются значительно позднее. А чтобы с тобой этого не случилось, не прячься дома. Выбери себе любой кружок, приходи и занимайся.

Витька с минуту подумал и спросил:

— А в математический можно?

Я аж крякнул от такой неожиданности и подумал: «Ну берегись, высшая математика! Сам Профессор приближается! Уж он-то сделает так, что дважды два будет не четыре, а восемь, или заставит цифры плясать, как плясали шашки на доске».

Я думал, что Сергей Капитонович в ответ на такую дерзость затопает ногами, выгонит Витьку из кабинета, но он только улыбнулся и как бы про себя проговорил:

— Ну что ж… Математика так математика. В некоторых людях она воспитывает настоящую творческую дисциплину. Что ж… Может быть, ты и прав. Я помогу тебе поступить в математический кружок.

Потом он подошел к Витьке, погладил его по белобрысой голове и произнес:

— Только не надо отчаиваться, неудачник! Верить надо в свои силы, надо мечтать!

Я возвращался домой и думал: а что бы я сказал, если бы Сергей Капитонович спросил о моей мечте? И в те годы я верил, что стану великим артистом. Мне чудились ослепительный свет рампы, корзины цветов за кулисами, а в Москве на Арбатской площади — реклама нового фильма, в котором я играю главную роль. И мое лицо — огромное, величиной с троллейбус, нарисованное разноцветными красками…

Увы! Только значительно позже я понял, что великого артиста из меня не получится, что в жизни есть многое другое, не менее интересное, чем искусство театра. И постепенно любовь к литературе, к педагогике взяла верх над моим прежним увлечением.

Тогда я был твердо убежден, что новая Витькина блажь кончится крахом. Смешно было видеть белобрысого Профессора среди солидных старшеклассников, большинство которых носили очки и даже в трамвае говорили о дифференциальных вычислениях и теории относительности. То, что Витьку выгонят из этого кружка, в этом я ни секунды не сомневался. Ведь даже по возрасту Витька был значительно моложе наших «математиков».

А вскоре мы переехали в новую квартиру, в другой конец города, и я распрощался с нашим районным Домом пионеров и с Виктором Егоровым.

И вот совсем недавно, несколько дней назад, я открыл «Учительскую газету» и вдруг увидел, что с первой страницы смотрит на меня белобрысый Профессор — Витька Егоров. Нос у него наморщен, и складочки, ставшие теперь уже заметными даже на фотографии, разбегаются в разные стороны, как солнечные зайчики, и кажется, что он вот-вот скажет: «Вообще-то есть у меня одна идея…» А под фотографией было подписано: «В. Егоров, профессор, доктор физико-математических наук».

…Я смотрел на Витькин портрет и думал: «А что, если бы Сергей Капитонович не вызвал его к себе? Так бы остался наш Профессор ходить в неудачниках. И думал бы до сих пор, что его „все презирают“. И ни за что, ни за что на свете не поверил бы он в свои силы, если бы не наш Сергей Капитонович…»

А мы, мы, конечно, были ужасными оболтусами — ведь мы столько раз поднимали Витьку на смех за его чудачество! И уж если в чем и были правы, то только в том, что задолго до всех ученых комиссий присвоили нашему белобрысому другу звание профессора.

КЕМ ВСЕ-ТАКИ БЫТЬ?

— Спасибо, Петр Андреевич, поддержали, — заулыбался Пашка Быков. — А то бы нас девчонки совсем загрызли за прозвища…

— Ты, конечно, извини, Паша, — произнес Борис Зубило, — но я лично понял Петра Андреевича по-другому. Суть его рассказа примерно такова: «Прыгай, как блоха, из кружка в кружок, пока не устанешь, а потом… жизнь твоя пойдет как по маслу». Правильно?

— Не совсем, — ответил Петр Андреевич. — Ты слышал, Борис, такие слова: «Остановись, мгновенье!»

— Гёте, «Фауст», — выпалил Зубило, словно боясь, что его кто-нибудь опередит.

— Правильно, Гёте, «Фауст». Так вот сила нашего Профессора была не в том, что он «прыгал, как блоха», а в том, что он сумел вовремя остановиться. Сумел понять, что ему больше всего пригодится в жизни — томатные саженцы, роль Петрушки или алгебраические уравнения. Как было бы здорово, если бы каждый из вас перенял именно это у нашего Профессора! Строишь ты, предположим, снежную крепость причудливой формы, с замысловатыми башнями, хитроумными проходами. Остановись на мгновенье, подумай: может быть, архитектура — твое будущее? Или наклеивая марки с изображением диковинных растений и животных в свой самый заветный альбом, остановись, подумай. Может быть, всю свою дальнейшую жизнь ты проведешь в экспедициях, изучая фауну и флору нашей планеты? Или, гоняя мяч, остановись, подумай: может быть, спорт — твое призвание? Тогда займись этим делом всерьез, иди в секцию, в спортивную школу…

Пашка Быков снова заулыбался.

— Если во время матча останавливаться, как раз тут и мяч отберут и гол забьют…

— Я думаю, что вы меня все-таки поняли, — сказал. Петр Андреевич. — Вы проглядели талант Буслаева-Костельского. А уверены хотя бы в том, что не проглядели своих способностей? Ведь, может быть, главная удача жизни в том, чтобы найти самого себя.

Жизнь наша строится по определенным законам. Есть законы и у пионеров. Это, выражаясь математическим языком, вроде бы аксиомы. Но жизнь состоит не только из аксиом. Не все так просто на земле: родился, пошел в школу, потом окончил институт, а дальше только на кнопки нажимай. Над многим вам еще придется крепко подумать, многое в жизни вам придется доказывать своими делами, доказывать, как в математике — теорему.

— Насколько я понимаю, вы призываете разрешить все спорные жизненные проблемы в шестом классе? — поинтересовался Борис Зубило.

— Решить, может быть, и не все, но задуматься над некоторыми стоит. Больше того, я бы на вашем месте завел бы специальный журнал ПИОНЕРСКИХ ТЕОРЕМ. А после сегодняшнего разговора начал хотя бы с такого положения:

Все правильно. Надо жить для других, помнить о коллективе, думать о товарищах.

Но… предлагаю и такой лозунг:

И тогда мы придем к тому, с чего начали, к тому, что требовалось доказать: