— Если мне кто-то и поможет, то только Шерри, — по-детски упрямо ответил Вард. — Если бы папа не сунул сюда нос вчера вечером, она бы дала мне слово. Я знаю, что дала бы.

— Но что же она может сделать, дорогой? Это чисто медицинская проблема, и папа только хочет, чтобы у тебя было все необходимое…

— Я выбираю Шерри и отказываюсь от массы «всего необходимого», — разбушевался Вард. — Я даже откажусь от Джонни. Ну что? И вы его получите. И это будет правильно, потому что долго это не продлится.

У него внезапно изменился взгляд.

— О, нет-нет, нет, дорогой! — воскликнула Эмили. — Ты должен вести себя хорошо, выполнять все, что говорит врач, быть послушным — и тогда, когда сегодня все закончится, тебе станет лучше, — солгала она. — Тебе станет лучше. Ты не должен так волноваться!

Эмили отчетливо помнила вчерашний вечер. Если в этом мире действительно существует нечто такое — чего она никогда не чувствовала, — сладостное, безумно дикое, ужасающе опасное… она испугалась. Да, она задрожала.

— Папе это не понравится, — сказала она, как говорила тогда, когда Варду было три с половиной года.

— Мне безразлично, что нравится папочке, — бешено произнес Вард. — А тебе лучше заткнуться, мама.

— О, Вард, как ты можешь…

— Послушайте, конечно, извините меня, — вмешался санитар, — но я не позволю вам…

— Нет, позволишь! — заорал Вард. — Тебе тоже придется заткнуться.

Отца рядом не было. Поэтому он ударил санитара.

Эмили вскрикнула. Крик прозвучал сдержанно. Слуга развлекался на кухне с кухаркой. Ни тот, ни другая его не услышали.

Клифф Сторм начал собирать чемодан. До него внезапно дошло, что он остался один. Единственная живая душа во всем доме. Что ж, долго это не продлится.

Ему в голову пришла непрошеная мысль: возможно, в Нью-Йорке будет лучше.

Шерри тихим голосом быстро разговаривала сама с собой. Ее мысли вращались вокруг слов с вдвое большей скоростью.

— Надо это выветрить, — бормотала она. — Надо выветрить. Надо выветрить. Долго это не продержится. Это не навсегда. Почему же сейчас это кажется «навсегда»? Где-то в другом месте это не так? Что ж, значит, я должна ходить и выветривать. В этом все дело — не прекращать двигаться. Наверное, это так хорошо — гулять. В кино так всегда поступают. Разумеется, гулять хорошо, но все равно, это такое странное занятие. Взгляните-ка на всех людей вокруг, бегающих на таких длинных ногах! Это так нелепо! Но всем приходится так делать. Королям и королевам. Каждый вынужден так передвигаться: ставить одну ногу впереди другой, сохраняя равновесие, — это так мудрено. Интересно, как до такого смогли додуматься?

И она остановилась, чтобы обдумать это, а также еще с десяток подобных чудес, когда Норны, догнав, окружили ее.

— Ну же, милочка, — обратилась к ней миссис Кимберли, — мы собираемся присматривать за вами. И с вами не случится никакой беды.

Шерри засияла:

— Ой, голубой цвет имеет такое значение!

Ее мысли стремглав пронеслись по всему тому, что она знала о спектре, длинах волн и тому подобном, и она подумала, как странно, что для человеческой расы цвета имеют такое большое значение, тогда как это только — ну кто бы мог подумать! — длины волн.

— Конечно же, и зеленый тоже, — залепетала она. — Зеленый цвет имеет очень-очень большое значение.

Тут ее лицо сморщилось, словно она вот-вот была готова расплакаться.

— Но я это знаю! О, пожалуйста, остановитесь! Дайте мне возможность быть собой.

Она бросилась бежать через газон.

Обменявшись друг с другом ВЗГЛЯДАМИ, дамы поспешили вслед за молодой женщиной. Редкие в этот ранний утренний час посетители парка оборачивались, чтобы посмотреть на бегущую девушку в ярко-голубом платье, мелькавшем среди зелени, на миссис Моран, одетую в серое, с мрачным лицом торопливо шаркавшую вдогонку, трусившую рысцой вслед за ней миссис Кимберли в аквамарине и замыкающую миссис Линк в ржаво-коричневом, яростно топтавшую невинные стебли.

Санитар, лежа на полу в комнате Варда, в достаточной степени пришел в себя, чтобы осознать, что у него сломана правая нога. Она адски болела. В точности так же болела и голова, но санитар мог различить голоса.

Наверху у лестницы Эмили пыталась остановить своего сына.

— Но ты же нездоров, — завывала она. — Дорогой, ты не можешь ехать к Шерри. Не можешь. Ты даже не знаешь, куда. Тебе нельзя садиться за руль.

— Я знаю. Я поеду. Я сяду за руль.

— Но, дорогой, почему?

— Потому что она понимает меня, и она — единственная, кто может меня понять. Неужели тебе не ясно?

— Нет-нет. Развод!

Эмили вспомнила о том, как сам Эдвард в восемнадцать лет сбежал и женился на какой-то актрисе, но, к счастью, его родным удалось его образумить.

— Ты не в своем уме! — пронзительно вскрикнула она и обвила сына руками. — Тебе сейчас нужно заниматься другими делами. Ты просто обязан!

«Другими делами» была она сама.

Вард ответил:

— Мама, я должен сделать то, что считаю нужным, и времени у меня немного. Так что спрашиваю в последний раз: ты уйдешь с моей дороги?

Он взял ее за запястья, стараясь стряхнуть обвивавшие его руки. Но Эмили, вцепившаяся в смысл всей своей жизни, держалась изо всех сил.

Шерри стояла на краю пруда и всматривалась в воду. Если пойдет дождь, что же ей делать? Казалось, она впала в транс. Иногда время двигалось так медленно. Затем оно снова неслось со свистом. Пространство тоже выкидывало подобные штучки.

Миссис Кимберли взволнованно произнесла:

— В свое время я весьма неплохо плавала.

— Здесь неглубоко, — сказала миссис Моран. — Ведь так?

У запыхавшейся миссис Линк не осталось дыхания, и она не сделала никаких замечаний.

Шерри вскинула вверх обе руки, словно пытаясь обнять небо.

— Все в порядке, — назидательно изрекла она. — Я знаю это. И я хочу… О, пожалуйста… Ну, я полагаю… Ну…

Ее мысли носились по всему, что ей было известно о кровообращении человека, о движении его компонентов.

Миссис Кимберли спросила:

— Миссис Рейнард, дорогая? Шерри? Пожалуйста, не хотите ли присесть на скамейку и поговорить с нами?

— Конечно. Конечно. Конечно, — откликнулась Шерри. — Вы никогда не обманывали меня. Именно люди с заднего ряда знают, что к чему!

«Барабан вертится, а они выглядывают из-за его края и подмигивают мне, — думала Шерри, — а я не хочу, чтобы они умирали. Но кто-то недавно умер, кто-то из тех, кто не должен был терять свое место, но я не помню. Я просто немного отключилась. Могу я это сделать? Это лишь временный перерыв. И никакого вреда…»

— Нет, есть! — вслух воскликнула она. — Нет, вред есть.

Ей показалось, что она очень медленно, с трудом бредет по зеленой воде, и она метнулась в сторону и быстро побежала вверх по пологому склону. Вздохнув, дамы двинулись в погоню за ней.

К остановившемуся на красный свет Варду подкатил полицейский на мотоцикле.

— Куда спешим, приятель?

— Мне нужно срочно попасть в больницу, — ответил Вард. Выглядел он ужасно.

— Вести машину можешь? — спросил полицейский.

— Моя жена, — сказал Вард. — Пока все не кончено, я должен увидеть свою жену. О Господи, еще раз!

Чувствуя себя героем, полицейский спросил:

— Какая больница?

Вард ответил.

— Следуй за мной.

Пронзительно взвыла сирена. Вард швырнул машину своей матери в попутную струю ее рева.

Эдвард Рейнард отрывисто бросил своей секретарше:

— Я хочу, чтобы вы разобрались со всем этим. Я должен отлучиться на весь день. Очень важное личное дело.

На кухне в особняке Рейнардов слуга рассказал кухарке грязный анекдот, и та, хотя и рассмеялась, потрудилась разыграть возмущение, а в это время наверху санитар, превозмогая боль, пытался дотащиться до телефона. Его продвижение было медленным и мучительным.