Я не знаю, ответил он и посмотрел в окно. Спасательный пояс уже поднимался от крыши Торгового центра.

Генеральный секретарь выкрикнул:

Номер двадцать один, пожалуйста! Никто не отозвался. Он вызвал снова.

Эй, сказал кто–то, это ведь вы! Это ваш номер!

Девица в бикини, танцевавшая в углу зала, прервала свой машинальный ритуал. Потрясла головой, как будто хотела очухаться.

Я думала, у меня сорок девять, она рассмеялась. Это отлично. Она помахала всем рукой и помчалась на посадку. Голые груди её подпрыгивали. Вот и я, хоть и не в форме.

Господи, не выдержал мэр, и эта раньше всех? Почему?

Обычно ты бываешь сдержаннее, Боб, нежно улыбнулась Паола. Она просто пьяна. И перепугана. Единственная разница между нами в том, что я не пьяна.

И не раздета.

Какое это сейчас имеет значение? Мэр сердито взмахнул рукой.

Я не настолько узколоб и не настолько старомоден, чтобы верить, что некоторые качества… он неожиданно запнулся. Нет, закончил с каким–то удивлением, это и в самом деле не имеет значения? Есть вещи поважнее.

А для меня самое важное, сказала Паола остаться с тобой.

Нет, поезжай, ответил мэр. Голос его звучал решительно и безапелляционно.

Они видели, как усаживают в петлю полуголую девицу.

Кто–то бросил ей платье. Она удивленно вытаращила глаза и вдруг, как будто только теперь осознав свою наготу, закрыла грудь руками и заплакала.

Что я наделала, рыдала она, я же не могу так…,

Поехали! скомандовал шеф пожарной охраны, который руководил операцией. Держись, девка, потом, оденешься, целее будет.

Вопли девушки заглушил свист ветра.

Мэр взял жену за руку и подошел к окну, ставшему местом отправления.

Как на аэродроме или на причале, сказал он, просто не знаешь, что сказать, правда?

Они стояли молча, держась за руки, и наблюдали, как спасательный пояс приближался к крыше Торгового центра и завис над ней. Видели, как сержант вынул девушку из петли, как будто она вообще ничего не весила. Платье отлетело в сторону. Сержант одной рукой придерживал её, чтобы она не упала, другой поднял платье. Потом махнул рукой в сторону Башни, и пояс двинулся в обратный путь.

Паола следила за тем, как он приближается.

Боб.

Да?

Она обернулась и взглянула мэру в глаза. Медленно, очень медленно покачала головой.

Ты прав. Я не знаю, что сказать. Разве можно тридцать пять лет выразить словами?

Она закрыла глаза, потому что спасательный пояс уже проскользнул в окно и остановился, тихонько покачиваясь.

Прошу номер двадцать два, сказал генеральный секретарь.

Паола открыла глаза.

Прощай, Боб.

До свидания, ответил мэр и ласково улыбнулся. Не забудь сказать Джилл, что я её очень люблю.

* * *

Сенатор, постучав, вошел в канцелярию. Губернатор сидел в кресле у стола. Бет присела на край стола и чуть покачивалась, скрестив стройные ноги.

Заходи, Джейк, позвал губернатор. Из зала к ним долетала смесь музыки и пения, образовывавших вместе какофонический контрапункт. Со стороны бара раздался взрыв смеха.

Садитесь, сказал губернатор, мне эта вакханалия что–то не нравится

Я не хочу мешать.

Глупости. Губернатор помолчал. Вы ведь не просто так пришли?

«Он всегда был проницателен, этот Бент Армитейдж, подумал сенатор, что хоть частично объясняет его успех в общественной деятельности. Человек не достигнет таких высот, как он, если не знает ближних своих».

Сенатор сел и утомленно вытянул ноги.

Это был долгий, одинокий путь, сказал он и улыбнулся, где они, силы молодости? Он показал на телефон. Что–нибудь новенькое?

Я передал им список, ответил губернатор. И теперь, он запнулся, потом улыбнулся, я позволил себе позвонить в Денвер своей дочери Джейн. Он снова улыбнулся. Я заказал разговор за счет администрации здания. При расследовании у них будет лишний повод поломать голову. Вы не хотите кому–нибудь позвонить, Джейк? Чтобы контролеры прищучили и вас?

Сенатор покачал головой.

Нет, ответил он и встал. Вы когда–нибудь сомневаетесь в себе, Бент? Признаете когда–нибудь чье–нибудь превосходство? И в чем?

Губернатор усмехнулся:

Очень часто.

Я серьезно, сказал сенатор. Но не спешил продолжать.

Когда человек ещё молод и все только начинается, У меня это было в тридцать шестом, когда меня впервые избрали в Конгресс, так он всегда смотрит на тех, кто наверху, на того, кто в Белом доме, на членов правительства, на тех, чьи имена видит в газетах, они общеизвестны.

Он поперхнулся и снова упал на стул. Махнул рукой.

Сегодня в моде такие штуки, как поиски своей индивидуальности. Из этого должно бы следовать, что каждый человек уже имеет свое «я» и ему достаточно просто быть! самим собой.

Он покачал головой:

Но, в действительности, он гонится за ролью, которую собирается играть до конца своей жизни, а это совсем другое дело.

«Я в себе всегда сомневалась, подумала вдруг Бет, но была убеждена, что это все из–за моих недостатков».

Она с уважением взглянула на сенатора.

И вот, продолжал сенатор, человек найдет роль, которая его устраивает, и выучит её до последнего слова. И после паузы: И вот все в порядке. Роль убедительна.: Вначале он способный молодой человек. После сорока перспективный мужчина, уже успевший набить себе шишек. Потом ему пятьдесят, шестьдесят, и он многого достиг, но не того, чего хотел. Понимаете, что я имею в виду, Бент?

Губернатор грустно улыбнулся.

Это недостижимо, ответил он. Всегда за вершиной встает новая вершина. И когда человек доберется до нее, все успевает измениться.

Он развел руками, как бы пытаясь подчеркнуть тщетность всего сущего.

То, что казалось издали таким ясным и сверкающим, вблизи всего только дом, озаренный солнцем.

И он задумывается, продолжал сенатор, когда же будет тот последний шаг, что приведет его к долгожданной цели, чтобы он мог отдохнуть, радоваться, сознавая, что боролся за справедливость, что хорошо делал свое дело, что заслужил свой отдых и свое место под солнцем, что жил правильно пусть это «правильно» заключается в любой избитой фразе. Он покачал головой. Ответ никогда.

Именно поэтому старцы из Вашингтона и любой другой столицы никогда не уходят на пенсию. Потому что все ещё думают, что настанет момент, когда все будет сделано и они смогут спокойно отдохнуть. Этот момент не наступит никогда, но человек это поймет только оказавшись перед… перед таким вот. Он обвел рукой вокруг. И вот он вдруг на-; чинает задумываться, зачем он всю жизнь так горбатился, зачем гнался за чем–то несуществующим. Дон–Кихот, Гал–лахед в поисках Грааля все это суета сует!

Но это ещё и развлечение, заметил губернатор, вы должны это признать, Джейк. Ведь вы не раз испытывали истинное наслаждение, взяв верх, победив в споре и гладя в гроб тех мерзавцев, которые становились у вас на пути. Неужели вы это на что–нибудь променяли бы?

Конечно, нет. И в этом вся и штука. Человек просто неисправим.

Губернатор откинулся на спинку и рассмеялся.

Что тут, черт возьми, смешного?

Ваши аргументы, ответил губернатор, они держатся зубами за собственный хвост и кружатся волчком. Разумеется, вы снова все повторили бы точно так же. Потому что вы, Джейк Петере, это вы, собственной персоной. Вы воевали, боролись и кусались, не гнушались и ударами ниже пояса, если это было нужно, так же как и я но ни на миг вам это не переставало нравиться, ни в поражениях, ни в победах, ни Бог весть в чем. Вы всегда оставались самим собой, а многие ли могут сказать о себе подобное?

В университете я писал рассказы, сказал сенатор Бет. Паршивые рассказики.

И вы, продолжал губернатор, имеете наглость признаваться, что вам это нравилось, и тут же утверждать, что это суета сует? Чего ещё может желать человек, кроме возможности оглянуться и сказать, что все это было одно удовольствие?

Губернатор замолчал.

Вероятно, кое–что вы не успели сделать. Как и каждый из нас. Но если человек выходит из ресторана, наевшись деликатесами до отвала, он ведь не тратит время на сожаления, что не смог съесть все?