Величавая, рослая женщина. Она прогуливается по саду среди пышных цветов, желтых тонигалий и эльдеронов, пурпурных тихлей — всего богатства тропической растительности. Вот остановилась, чтобы сорвать цветок и воткнуть в свои волосы, идет дальше по мраморным плитам дорожки, петляющей меж цветов, останавливается на небольшом плато, на склоне холма, где стоит ее дворец, смотрит вниз, на террасы, спускающиеся к морю. Она смотрит на запад, на далекий Зимроель, где находится сейчас ее сын, остановившийся в городе гайрогов. Она сосредоточивается и шлет ему послание, в котором надежда на лучшее, в котором поддержка изгнаннику.

Валентайн погрузился в глубокий сон, и Леди пришла! Он встретился с ней на склоне холма под ее садом, в каком-то пустом и разрушенном городе, среди обезглавленных колонн и разбитых кем-то алтарей. Оба вошли в город с противоположных сторон, местом их встречи стал форум, о чьем назначений говорили плотно уложенные, растрескавшиеся от времени плиты песчаника.

Валентайн узнал Леди по тяжелым кольцам волос и по аромату цветка эльдерона в прическе. Да, это была Леди Острова, божество Маджипуры, почти недосягаемое, но он хотел, чтобы она улыбнулась ему, поддержав улыбкой его дух в этом разрушенном, унылом городе. Он хотел увидеть ласку в ее глазах.

— Матушка? — спросил он неуверенно. — Матушка, я Валентайн!

Разве ты не узнаешь меня? Всмотрись же!

Она как призрак проплыла мимо него и исчезла за двумя обезглавленными колоннами, расписанными сценами деяний великих коронованных.

— Матушка! — позвал он.

Сон кончился. Валентайн постарался вернуть его, но он не вернулся. Желая еще раз увидеть лицо Леди, он всмотрелся в темноту. Ничего. Мать не узнала его. Неужели он так сильно изменился? А может, никогда и не был ее сыном? Где ответ? Если дух черноволосого лорда Валентайна был внедрен в тело блондина и Леди не подала никакого знака о том, что ей ведомо это, — как ему теперь вести себя?

Валентайн снова уснул. И почти тотчас же на его плечо легла чья-то рука и потрясла его. Это была Карабелла.

— Уже два часа, — сказала она. — Залзан Кавол хочет, чтобы через полчаса мы были в фургоне. Сон был?

— Незавершенный. А у тебя?

— Я не спала. По-моему, это разумнее. В иные ночи лучше не спать.

Когда он одевался, она, смущаясь, спросила:

— Я снова буду делить с тобой комнату, Валентайн?

— Ты хочешь этого?

— Я ведь дала тебе обещание обращаться с тобой, как и раньше. О, как я испугалась, когда узнала!.. Но мы снова станем товарищами и любовниками завтра ночью!

— А если я все же Коронованный?

Прошу — не говори мне об этом!

— Коронованный….

— Ты сказал мне, чтобы я звала тебя просто Валентайном и смотрела, как на товарища. Так я и буду делать, пока ты мне разрешишь это.

— Ты веришь, что я Коронованный?

— Да, — прошептала она.

— И уже не боишься меня?

— Чуточку. Иногда, как и раньше, я вижу в тебе обыкновенного человека.

— Только иногда?

— У меня был целый день, чтобы привыкнуть. И я убедила себя, что должна думать о тебе, как о прежнем Валентайне.

Карабелла усмехнулась.

— Я поклялась именем Коронованного, что притворюсь, будто ты не Коронованный, теперь я обязана обращаться с тобой обычно и звать Валентайном, не бояться тебя, вообще вести себя так, словно ничего не случилось. Скажи, могу я прийти к тебе следующей ночью?

— Да.

— Я люблю тебя, Валентайн.

Он притянул ее к себе.

— Хорошо, что ты преодолела свой страх. Я тоже люблю тебя, Карабелла.

— Залзан рассвирепеет, если мы опоздаем, — сказала она.

Безустанный Цирк располагался в здании совсем иного типа, чем большинство в Долорне: это был огромный, плоский, без всяких украшений барабан. В нем было не более девяносто футов в высоту, но он занимал большое пространство в восточной окраине города. Внутри он походил на все цирки — манеж и зрительский амфитеатр до самого потолка.

В цирке могли поместиться десятки тысяч зрителей. Валентайн был ошеломлен тем, что в столь поздний час амфитеатр полон. В полутьме, в которую были погружены ярусы, трудно было различить лица, но можно было узнать и гайрогов, и хьертов, урунов, людей. На Маджипуре не было ни одного места, населенного какой-нибудь одной расой: древние указы правительств, восходившие к самым первым дням расселения нечеловеческих рас, запрещали концентрацию какой-либо одной, исключая лишь резервацию метаморфов, но гайроги были склонны к клановости и группировались в Долорне и его округе выше законного максимума.

Гайроги были теплокровными и млекопитающими, но те или иные черты рептилий делали их неприятными для большинства других рас — часто высовываемые красные языки, чешуйчатая серая кожа, холодные немигающие глаза. Плюс к этому волосы, похожие на медузьи щупальца — они не лежали на месте, а постоянно изгибались, свивались в кольца. А их кисло-сладкий запах не очаровывал и самих гайрогов.

Валентайн вышел на арену не в лучшем настроении: режим суток нарушен, и хотя он поспал, работать в это время ему не хотелось. Да и недосмотренный сон давал о себе знать. Леди его не захотела увидеть, он так и не вошел с ней в контакт. Что значило это? Когда он был только жонглером, сны не так уж были важны для него: у каждого дня было свое назначение, он заботился лишь о ловкости рук и остроте глаз. А сейчас открытая снами правда требовала от него каких-то решений, он должен был обдумывать далеко идущие замыслы его судьбы. Сегодняшняя действительность тяготила его. Он далее ощутил некую ностальгию по дням всего лишь недельной давности, когда только-только спустился в Пидруд.

Но яркий свет, падавший на арену, и гудение амфитеатра оторвали его от размышлений. Скоро прозвучит сигнал к выступлению. Арена была громадной, на ней одновременно происходило многое. Колдуны-уруны манипулировали плывущими над нею разноцветными потоками света и клубами красного и зеленого дыма. Заклинатели змей заставляли их стоять чуть ли не на хвосте.

Тощие танцоры взлетали в головокружительных прыжках.

Несколько маленьких оркестров в разных местах арены играли скачущие, резко звучащие мелодии, очень любимые гайрогами. Колесом вертелся акробат, женщина на проволоке творила чудеса, взлетал левитатор, трио стеклодувов на глазах у публики выдувало вокруг себя клетку, во рту глотателя исчезали один за другим живые угри, резвилась на круге манежа дюжина клоунов… всего нельзя было разглядеть.

Публика зато могла увидеть все, потому что арена вращалась, делая полный оборот за час или два, так что очередная выступавшая группа проходила перед всеми зрителями.

— Манеж помещен в жидкость, — шепнул Валентайну Слит, — такую дорогую, что на нее можно купить три провинции.

Все на арене состязались в ловкости, и от жонглеров требовалось высшее мастерство. А это значило, что новичок нужен здесь постольку-поскольку. Валентайн работал с булавами и лишь время от времени получал от других нож или факел. Карабелла жонглировала пятью мячами, танцуя на шаре диаметром не более двух футов. Слит встал на ходули, оказался высоко над манежем — крохотная фигурка наверху — и опасно работал там с тремя большими красными в черную крапинку яйцами моликана, купленными вчера на рынке. Не дай бог уронить такое с его высоты — это заметил бы весь цирк. Но Слит жонглировал с яйцами безукоризненно.

Что же касается шести скандаров, то они встали в круг, лицом к зрителям и перебрасывались факелами, не видя друг друга, с такой точностью, какую можно было только предположить. Огненные дуги нарисовали над ними крышу, ни один факел не упал, ни один волосок на шкуре скандаров не опалился за время их выступления.

Они прошли два полных оборота арены, выступая по получасу с пятью минутами отдыха в центральной шахте прямо под манежем, где, кроме них, отдыхали сотни артистов. Валентайн хотел выступить с чем-то посерьезнее своего простенького номера, но Залзан Кавол запретил.