— Пус… ах… помад… Что ты наделал? У тебя щека в помаде! Дай сотру… Платочек есть?

— Не очень чистый.

— Бедненький. Постирать некому.

Леночка быстро протерла уголком платка лицо главного инженера.

— И как ты не боишься? — спросила она. — Ведь могут войти…

— Двери двойные. Услышим, как начнет кто-нибудь лезть.

— Я на минутку. Мне долго нельзя. А то подумают черт знает что…

— У меня сейчас мертвый час. Я его называю «глаз тайфуна». Никто не войдет.

— Слушай, что я тебе скажу…

— Ну, скажи.

— Мне сейчас звонил Старик…

— Какой старик?

— Ну этот… помнишь, вчера…

— Что-то не помню…

— Ну тот, что в Пещерах…

— Что ты плетешь?

— Да… Он сказал, отдаст мне клад, если я буду молчать, что видела его.

— Тебя кто-то разыграл.

— Кто? Ты говорил кому-нибудь?

— Нет.

— Я тоже. Шкаф не скажет. Может…

— Его еще не нашли. Да и зачем ему идиотские шутки?

— Тогда я не знаю…

Леночка пристально посмотрела на главного инженера.

— Слушай, Женя… а может, это… он сам?

— Кто?

— Старик… И глухо было, как из-под земли.

— Ты думаешь, у него есть телефон? — рассмеялся Громов.

Смех неподвижно повис в воздухе. Леночка вздрогнула.

— Мне страшно, Женя.

— Выбрось все из головы. Это чья-то неумная шутка… Какой-то идиот… Кому-то стало известно вчерашнее…

— Может быть. Но если меня кто спросит, не говорить про Старика?

— Надо подумать… Неизвестно, что у звонившего на уме…. Да и действительно ли ты видела этого Старика? Просто галлюцинация…

— Нет, я видела… Стою я, а он из-за поворота…

— Хватит. Ты рассказывала уже… Вытри слезы. И ни про звонок, ни про Старика пока никому ни слова. Посмотрим, чем это кончится.

Леночка покачала головой.

— Мое сердце чует, что кончится плохо.

Евгений Семенович вышел из-за стола, крепко обнял Леночку, так что кости хрустнули.

— Кончится хорошо. Я же рядом.

Кассирша улыбнулась ему сквозь слезы.

— Да… Ты рядом…

— Дай промокну, — Громов поцеловал сначала один глаз, потом другой. — Вот теперь сухо. Сегодня придешь? — понизил он голос.

— Приду, — прошептала Леночка и выскользнула из комнаты.

Громов задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь,

— Пиастры, пиастры, — пробормотал он.

6. КОНЧИЛИСЬ СКРЕПКИ

Делая вид, что он высчитывает на бумажке, Костя рисовал спину сидящей впереди кассирши. У Леночки была подвижная, нервная спина, как у бурундука или какого-нибудь другого быстрого зверька. Косте пришла мысль изобразить Леночку в виде белки. Сидит на задних лапках спиной к зрителю белка и, прижав передние лапки к груди, напряженно смотрит вдаль; на туловище белки Костя пристроил аккуратно причесанную женскую головку. Получилось очень забавно…

Раздался звонок. Леночка грациозно потянулась к трубке, не меняя положения, стала что-то говорить. Костя пририсовал к правому уху женской головки трубку. Теперь стало смешно. Смешно и грустно.

Кассирша перестала говорить, приняла прежнюю позу. Потом телефон зазвонил опять. Леночка поспешно взяла трубку. От быстрого движения на плече из-под платья выбилась белая бретелька. Локон пепельных волос — в их городке такой цвет делать не умели, и Леночка ездила в областной центр — упал на ухо, розовое от бьющего в противоположное окно света.

«Вот подойти сейчас сзади, — подумал Костя, — просунуть ей под мышки руки, прижать к груди и поцеловать в шею. Что будет? Будет крик, шум, визг, скандал, разбор на собрании, может быть, в конечном счете увольнение. Почему наедине такое можно сделать, а в присутствии пяти человек нельзя? Потому что пять человек — это общество, — ответил сам себе Костя. — Даже три человека — общество… А общество живет по своим законам…»

— Я отнесу Евгению Семеновичу зарплату. Он просил.

Костя вздрогнул. Его всегда волновал ее голос: какой-то широкий, отрывистый, словно полосы черного плотного бархата…

Три минуты спустя главный инженер увидит ее, как она идет мелкими из-за узкого платья шажками по ковровой дорожке к его столу… Он быстро окинет взглядом ее фигуру, нащупает немигающими глазами ее взгляд и опять уткнется в бумаги. Больше он не посмотрит на нее, хотя самому хочется посмотреть. Вечное противоречие между желанием и долгом.

И она посмотрит ему в глаза и тут же опустит, потом, принимая ведомость, еще раз попытается поймать его взгляд. Женщине-подчиненной всегда хочется нравиться своим начальникам просто как женщине, а не как работнику… Как хотелось Косте быть в этот момент главным инженером!

Леночка ушла. В бухгалтерии сразу стало темнее, мерзко жужжали под потолком мухи…

Костя вздохнул и потянулся к коробке, чтобы взять скрепку. Коробка была совершенно пуста. Костя обрадовался. Надо просить у Шкафа скрепки. Хоть какое-то развлечение.

— Семен Петрович, у меня кончились скрепки.

Шкаф чуть не подпрыгнул на стуле от неожиданности. В сонной комнате, в которой слышалось лишь жужжание мух, щелканье арифмометров и шуршание шариковых ручек, возглас Кости прозвучал выстрелом.

— Чего кричишь, как зарезанный? — проворчал Шкаф.

— Зарезанные не кричат, Семен Петрович, — возразил Костя. В бухгалтерии хихикнули. Шкаф не обратил на это внимания. Насмешки он обычно пропускал мимо ушей.

— Я же только что тебе давал. Ты что, питаешься ими, что ли? — Главный бухгалтер окончил операцию, отодвинул арифмометр и полез в обшарпанный шкаф, где хранились письменные принадлежности.

— Ага… С чаем. Вприкуску, — съехидничал Костя. Тоже просто так, для развлечения.

Кто-то опять хихикнул.

— Чем языком молоть, лучше бы мозгами живее крутил.

— Пусть работает арифмометр, Семен Петрович, он железный.

— Доложу вот главному инженеру. Сплошные ошибки делаешь… Заново за тобой каждый раз пересчитывай… Толку от тебя, как от козла молока, — ворчал главный бухгалтер, роясь на полках в шкафу. Он всегда болезненно воспринимал каждую просьбу выдать канцелярские принадлежности. Стоило попросить у Шкафа несчастный флакон чернил, как тот на полдня терял душевное равновесие.

— Странно, — между тем бубнил себе под нос главный бухгалтер. — Ни одной пачки. Куда же они подевались? Только что вот здесь лежали две… Вчера я своими глазами видел… Это, наверное, все Элеонора (кроме Семена Петровича, в заветный шкаф имела доступ лишь одна Леночка) раздает своим друзьям-приятелям… Доложу вот главному инженеру, будет знать… Нету скрепок…

Главный бухгалтер раздраженно закрыл дверцы.

— Как же без скрепок? — удивился Костя. — Вся работа остановится.

— И у нас кончаются, — поддержали младшего бухгалтера несколько голосов.

Это уже был непорядок. В случае какой неувязки эти архаровцы все свалят на скрепки. Им только дай повод. Шкаф был обеспокоен. Это видели все. Когда начальник волновался, у него краснели уши.

— Так что же делать? — подлил масла в огонь Костя. — Как я дам вам на подпись бумаги? Я же не могу дать без скрепок?

— Ладно, — проворчал Шкаф. — Возьми в кассе трешку и сбегай в «Канцтовары»… Возьмешь счет, не забудь… Хотя подожди… Уже обрадовался… Лишь бы не работать… Дай я позвоню… Может, и там кончились… У них самые неожиданные вещи исчезают…

Главный бухгалтер придвинул к себе телефон, набрал номер. Скрепок в самом деле не оказалось, и неизвестно, когда они будут.

Шкаф был в растерянности. По лицу главбуха было видно, как в его душе боролись два важных, взаимоисключающих решения. Потом какое-то решение, видимо, победило.

— Если спросит кто — ушел к главному инженеру, — бросил Шкаф, ни к кому не обращаясь, и вышел из комнаты.

В бухгалтерии воцарилась тишина. Все понимали, что сейчас произойдет что-то необычное.

— Наверное, наябедничает, и станут искать эти две пачки, — предположил кто-то.

— Будет обыск с собаками, — сказал Костя. — Ну и заварил я кашу.