МОЙ цирк. Который был впаян в моё сердце, как кардиостимулятор.
ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Написала целую книгу. И назвала её «Тёплый купол».
Прибежала радостная и взволнованная мама:
– Тебе звонил Юрий Никулин!
– Никулин? А по какому поводу?
– Вот его телефон. Он просил перезвонить ему. Короче: он теперь в редколлегии циркового журнала, и хочет напечатать твои стихи! У него что, есть твои стихи?
– Да, когда-то давала почитать… Ещё когда в цирке работала осветителем. И он не вернул тетрадку. Так они ему понравились.
– Ой, как здорово! Ну, беги, звони ему скорее! Вот, я тебе уже пару «двушек» захватила…
Звоню из ближайшего телефона-автомата.
– А, привет! – говорит Юрий Владимирович весело и дружелюбно. – Ну, как дела? Какие у тебя новости?
– В Литературный институт поступила.
– Поздравляю! Рад за тебя.
– Правда, это не совсем новость, я уже на третьем курсе.
– Тем более, поздравляю! А я вот тут разбирал свой архив и обнаружил твою тетрадку со стихами. Перечитал. Они мне ещё больше понравились. Хочу напечатать в нашем, цирковом журнале. Даже странно, что они до сих пор не были напечатаны. Такие отличные стихи! Никто о цирке так не пишет, как ты. Там, в тетрадке, и телефон твой обнаружил. Позвонил. Но оказалось, ты там больше не живёшь. Напугал твою маму. Говорю: «Это говорит Юрий Никулин», а она – «Мужчина, перестаньте хулиганить!» Строгая у тебя мама. А у тебя телефона разве нет?
– Нет, только телефонная будка.
– А стихи новые о цирке есть?
– Много!
– Ну, тащи их тогда все в редакцию! Только она теперь не в цирке на Цветном, как раньше, а на Кузнецком мосту. Когда принесёшь?
– Да хоть завтра!
– Отлично! Тогда они успевают в следующий номер!
И они действительно вышли в следующем номере.
Целая подборка! С такими чудесными рисунками…
Жаль только, что фамилия художника не была указана.
Безухов ушёл в тот самый вечер, когда выяснилось, что я беременна. А я себя очень паршиво чувствовала в тот вечер. Мы поссорились из-за какой-то чепухи, он взял портфель, запихал туда пару чистых рубашек и ушёл. Прямо как в плохом кино.
Утром, к счастью, зашла мама.
Мне было совсем нехорошо…
– Что же он так рано ушёл сегодня, и оставил тебя в таком состоянии? – удивилась мама.
– Он ушёл не рано, а поздно. Ещё вчера…
Мама побежала в телефон-автомат, вызывать «скорую»…
Вот, лежу в Боткинской больнице…
Хотели сразу, как привезли, положить на операционный стол, но потом решили подождать, посмотреть, как дело пойдёт.
Меня навещает мама. Говорит, что Б. вернулся и живёт дома. Но ей не звонил, про меня не спрашивал. То, что он вернулся, мама легко вычислила, когда зашла полить фиалку на окне, и увидела мойку, полную грязной посуды и не застеленную постель.
Безухов вообще считал выше своего достоинства убирать за собой постель и мыть посуду. Не представляю, как он раньше жил? Ну, вот так и жил. Он жил с заботливой мамой, ни о чём не заботясь. Хотя мужику уже скоро тридцать шесть. Его мама, Людмила Борисовна, говорила мне, извиняясь:
– Конечно, я не смогла его ни к чему приучить, потому что всегда всё делала за него сама. Пару раз попросила его что-то сделать, ему уже восемнадцать лет было, но он не сделал, забыл. Я обиделась и больше его ни о чём не просила. Но зато мой сын очень умный. Может быть, даже гениальный!
Это её утешало. И примиряло с тем, что сын в руках умеет держать только ручку портфеля и шариковую ручку.
– Он пошёл в своего отца. Когда мы поженились, на следующее утро после свадьбы я пошла к колонке за водой, с двумя вёдрами, мы жили тогда в Малаховке, в доме без удобств, а мой молодой муж сел читать книжку… Так мы и жили. Он был мне и мужем, и ребёнком. А потом началась война, и он решил идти на фронт переводчиком. И я пошла вместе с ним. Я не представляла, что он где-то будет один, без меня… А двухлетний сынуля уехал вместе с бабушкой в эвакуацию… За время войны он совсем забыл меня. Когда мы вернулись в сорок пятом, ему уже было шесть, совсем большой мальчик. Он не мог вспомнить меня, и долгое время называл «тётей». Я плакала… Потом родилась Ася, потом Серёжка. И когда я вернулась с Серёжкой из роддома, мой любимый муж ушёл к молодой девчонке, оставив меня с трёмя детьми на руках и с парализованной матерью. Сказал: «Она ждёт ребёнка, я же не могу её бросить в таком положении». – А как же я?… – «Ты уже опытная, справишься, а она совсем юная, ей без мужа будет трудно…»
Мне было её очень жалко. Это была добрая, слишком добрая женщина. Она продолжала любить своего мужа, несмотря на его предательство. Она без конца говорила о нём: о том, какой он талантливый переводчик, и как он сильно любил её в молодости, он даже грозился покончить с собой, если она не выйдет за него замуж. А ещё она говорила: «Единственное, о чём я мечтаю – это умереть раньше него. Чтобы он пожалел. И понял, кого потерял…» Но мечте этой не суждено было сбыться.
Да, Безухов пошёл в своего отца. И головой, и руками. Был такой смешной случай. Вообще, было много смешного. А в тот раз надо было повесить полку.
– Сходи, пожалуйста, за дрелью к соседям, – попросила я.
Он сходил. Принёс. И протягивает мне.
– А мне-то зачем? – опешила я.
– Но это же ты просила дрель. Я тебе принёс.
Он сидел, читал умную книжку, а я стояла с дрелью на табуретке и сверлила бетонную стену, чтобы повесить полку для книг.
– Кстати, а ты не хочешь поработать дрелью?
– Нет, – сказал он. – У тебя это хорошо получается. Гораздо лучше, чем у меня.
– Что же ты за мужчина?
– А у меня другие достоинства.
– А помочь мне не хочешь?
– Я же не прошу тебя помочь мне написать статью. Не хочешь сверлить – не сверли. Я тебя не неволю. Ты сама взялась за эту дрель. А уж если взялась – то не упрекай меня.
С логикой у него было всё в порядке. Но с чем-то, более важным, чем логика, шла явная пробуксовка… В тот раз я смеялась.