И вот, отдав Долматовскому стихи своего четырехлетнего сына, я выждала недельку и позвонила ему. Вечер, весна, запотевшая телефонная будка. К уху прижата прохладная телефонная трубка, в ней – длинные гудки… Очень волнуюсь.
– А, это ты? Привет! Я всё прочёл. Я в восторге!…- трубка теплеет от его голоса. – Я несколько раз перечитал всю подборку. Теперь у меня есть моя настольная книга!
И тут он переходит на шёпот:
– Послушай, а ты знаешь, что твой сын – гений?
– Знаю, – отвечаю я тоже шёпотом.
Смешно! Мы на разных концах Москвы, он – в своём кабинете на Фрунзенской набережной, я – в тёмной телефонной будке на пустынной улочке недалеко от Химкинского водохранилища, – и мы шепчемся! Как будто нас могут услышать враги или недоброжелатели.
– Послушай, не показывай своего гениального сына НИКОМУ. Никаким журналистам! Они его испортят. Сейчас любят писать о вундеркиндах, создают вокруг них шумиху, нездоровый ажиотаж – и калечат детям жизнь…
– Успокойтесь, Евгений Аронович. Я и не собиралась его никому показывать. Только вам дала почитать… Просто интересно было, что вы скажете. Но ведь вы не журналист, вы – родной нам человек.
– Спасибо за доверие. А сказать бы я хотел тебе многое… У Антона прекрасное чувство слова, врождённое. И очень своеобразный взгляд на мир. И никаких штампов, никакого подражания маршакам-чуковским, что у детей невольно бывает в этом возрасте. Окружающие восхищаются, а дитя просто пересказывает на свой лад «уронили Мишку на пол», но вместо «мишку» говорит «книжку» – и мама-папа в восторге. У Антона ничего подобного нет. Совершенно оригинальный автор.
Это же на уровне японской поэзии! Или:
Какой лаконизм! Или вот:
Да это шедевр минимализма! Главное – Антон абсолютно свободен от каких-либо влияний. Хотя чувствуется начитанность – богатый словарный запас, не боится играть со словом, свободно обращается и с рифмованным стихом, и с верлибром. Какая самобытная личность этот твой Антон! Привет ему от меня большой! Моему любимому мальчику. Скажи, что дядя Женя в восторге от его стихов. Хотелось бы поглядеть на него, познакомиться поближе. Думал позвать вас в гости, но у меня внучка болеет тяжело, так что дома ужасное настроение у всех…
– А на семинар к вам можно прийти с Антоном?
– Почту за честь! Только не заскучает ли?…
– Ну, если заскучает, тогда уйдём потихоньку, мучить его не буду.
Вечер, весна, запотевшая телефонная будка…
Не забыть: как ходили с Антошей на семинар к Долматовскому.
– Мой самый юный студент! – с гордостью сказал Евгений Аронович.
Антон просидел весь двухчасовой семинар и сказал, что ему было интересно.
(А когда ходили на оперу «Золотой петушок», быстро заскучал и уснул. И так сладко спал, посапывая…)
Да, ему было интересно на литературном семинаре, он слушал внимательно и не просился уйти.
(А когда ходили в цирк, запросился домой ещё в первом отделении!)
Такой вот необычный у меня мальчик. Я таких больше не встречала.
Ночами, год за годом, месяц за месяцем, я исписывала тетрадь за тетрадью, пытаясь запечатлеть на бумаге волшебные мгновения нашей жизни, твои фантазии, твои фразы, словечки, твои стихи, твои вопросы, твою милую интонацию, твой чудесный говорок…
Я и не подозревала тогда, что в глубинах этих тетрадей рождаются мои будущие книги. Что мои будущие книги созревают в этих тетрадях – как семена в тёплой пашне…
Глава 8. ПОДОРОЖНОЕ ЛЕТО
И вдруг – настоящая весна! Теплынь, солнца – через край… Мир очнулся и зазеленел.
– Мама, смотри, как всё засерёжилось!
Вечером, на прогулке. Дышим зелёным воздухом, пахнущим надеждой, переменами, и не можем надышаться…
– Мама, а ты умеешь глазами дышать?
– Нет. А ты?
– А я умею! – и Антон часто-часто моргает.
Хохочем…
– А мне приснилось, – говорит Антон, – сегодня ночью приснилось, что я дышал не воздухом, а рыбами! А если рыбку поставить в банку с водой, у неё вырастит корешок! А ещё мне приснилось, что плохих людей убивали «лотосом» и отбеливателем!
Мы гуляем по тёмному скверу одни – и хохочем. Почему-то всё очень смешно в этот вечер.
Ходили на бухту. Сырой ветер продувал насквозь, так что на Антона пришлось надеть зимнее пальто, хотя днём на припёке, у жасминового куста, было почти жарко. 22 апреля. А к вечеру так подуло… Вот мы и надели зимнее пальто и пошли посмотреть, что поделывает наша бухта после зимы.
Темно… Только огни прибрежных домов да фонари на мосту едва освещали тёмную воду и серые, неуклюжие, похожие на спящих бегемотов, льдины. Какой-то катерок, ловко лавируя между льдин, бесшумно пронырнул под мостом. Больше никого не было. Только звёзды… Антон подошёл вплотную к воде, потрогал её ладошкой – поздоровался. Я тоже. Вода ледяная, но ласковая. Или просто настроение у нас хорошее – оттого и кажется всё ласковым – и звёзды, и катерок, и, забивающий дыхание, влажный апрельский ветер… Всё прекрасно на этом свете!
– Мама, ты мне нравишься, – сказал Антон. – Давай всегда жить вместе!
И – запел:
Первого мая пошли на нашу бухту уже загорать. Даже не верилось, что только десять дней тому назад мы ходили по этому берегу в зимнем пальто, а две недели назад шёл снег…
Туши льдин успели растаять за эти дни, но вода обжигала. Антона удержать на берегу было невозможно – он носился с радостным визгом по ледяной воде, окатывая себя фонтанами колючих брызг… Таких, как мой сын, отважных было немного.
А день – удивительный. Так много неба, солнца, воздуха… Лежу на горячем песке, смотрю в огромное синее небо, слушаю шорох волн и Антошин визг – и такая лёгкость во мне и полнота. Небо приблизилось к самой земле, к моему лицу, к сердцу…
И тут показались ОНИ! Они летели чуть пониже кучевых облаков – и так ярко, графично выделялись на фоне ослепительной белизны их силуэты! Они летели стремительным клином, словно реактивные истребители. Они летели с юга на север – они возвращались домой…
– Антоша, журавли! Смотри! скорее!
Мы стояли, запрокинув головы, и не верили своим глазам. Журавлей мы видели первый раз в жизни. Их путь пролёг прямо над нами. Сильные, прекрасные, стремительные, они летели среди синевы – точно плыли, опираясь на тугую синеву, раздвигали пространство величавыми крыльями… И пока они летели над нами, я чувствовала своё бессмертие. И своё, и Антошино. Я чувствовала в эти минуты, что смерти нет. Что её просто не может быть!