…Никогда не забыть, как всё озарилось ярким светом, и зажглись сотни свечей… и лица людей осветились и преобразились… и вышло много священников в праздничных одеждах, и самый главный из них возгласил «Христос воскресе!» И сотни голосов откликнулись: «Воистину воскресе!» И было долгое чтение молитв, и мне особо ярко запомнилась одна фраза, которая стала для меня самой главной в ту ночь:

– Смерть, где твоё жало?!

А потом мы шли к станции. Остановились и похристосовались на ночной пустынной улице…

Возвращались в Москву первой электричкой, в пустом холодном вагоне, и тихонько пели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…»

Смерть, где твоё жало?

Следующий день после Пасхи – Духов день. Тоже большой праздник.

В этот день мы с Людмилой Фёдоровной купили три букетика гиацинтов и отправились на Пятницкое кладбище. Навестить могилы её родителей и её первого мужа – Германа.

Старое-старое кладбище… Старые-старые деревья. Узкие аллеи. Полумрак, сырость и тихая печаль…

И когда мы с ней убирали эти три могилки, и она мне рассказывала о них – о дорогих ей людях, я почувствовала, как мы с ней сроднились за год нашего знакомства. Да нет, ещё и года нет! А как будто прошла целая жизнь…

– Я хочу, чтоб ты знала, где они лежат. И когда меня не будет, ты будешь приходить сюда…

А потом мы зашли в храм, который у входа на кладбище. Храм Святого Духа! И поставили свечки. И помолились за всех, кого мы любим. За живых и ушедших…

Глава шестая

ВЕСНА, ПЕРЕХОДЯЩАЯ В ЛЕТО…

Было 12 мая. Поехала в цирк поздравить Ядвигу с днём рождения.

А мне говорят: «Она упала. Сейчас в больнице».

Упала Ядвига! Упала падучая звезда… Разбилась на множество осколков…

Еду к ней в больницу. Она лежит на растяжке, вся переломанная… Жара… в палате духота нестерпимая, а ей так лежать несколько месяцев, пока всё срастётся… Неужели она и после этого будет летать?! Ну, это просто рок какой-то! Ведь так уже было. Опять пьяные униформисты стали убирать сетку (Это было как раз на 9 мая) – а она была ещё там – под куполом… и не видела, что сетка, уже ослабленная, почти лежит на ковре… и полетела она вниз с 20-тиметровой высоты… Не мог повториться такой ужас – но он повторился! Жизнь как будто испытывает на прочность эту милую, синеглазую женщину. Но она ни на что не жалуется. Принимает это как данность. Да, у неё такая профессия – летать, падать, разбиваться, а потом опять летать… Всё-таки циркачи – удивительные, непостижимые люди!

– Ты знаешь, Ядя, а я крестилась недавно.

– Молодчина! – говорит она.

– У меня теперь новое имя – Мария.

– Тебе идёт.

– Спасибо.

– А меня в детстве крестили, – говорит она. – И назвали в честь польской королевы Ядвиги. Наш род от неё идёт. У нас в роду все женщины – Ядвиги.

– Потрясающе!

Мы ещё говорим с ней, о разном, она рассказывает о своей маме, о том, что у них в семье пятеро детей, что никак нельзя, чтобы был один ребёнок, потому что не дай бог с единственным что-то случится – что тогда? Она мечтает, что у неё будет много детей, по крайней мере – больше одного. А я слушаю её и дивлюсь: вот, лежит на растяжке вся переломанная женщина, переломанная не в первый раз, лежит в полной неизвестности: как там срастётся и когда? – и при этом строит планы на будущее, да при этом такие оптимистические! Чтобы непременно больше одного ребёнка! Нет, циркачи – люди непостижимые…

– Я буду молиться за тебя, – говорю я ей на прощанье.

Спектакль «Балаганчик» по Блоку в театре у Гедрюса Мацкявичюса.

Феерия!…

Гедрюс – гений!

А я – не с ними. Жалею ли? Чуть-чуть. Как о далёком детстве, которое уже не вернуть…

Но у меня такие события в жизни происходят, что грешно о чём-то жалеть.

Не могу же я сказать, что того, что есть сейчас в моей жизни, – мне этого мало?!

В то лето мы полюбили с Танюшкой Неструевой бродить ночью по Москве.

Ночи были светлые – почти питерские! Однажды добрели до Староспасского монастыря. Здесь не шатко – не валко шла реконструкция. То ли ремонт, то ли разруха окончательная… Дверь на колокольню была приоткрыта…

Лестница крутая, винтовая… Долго, долго топали наверх…

И когда добрались доверху, увидели всю Москву под собой – великий, древний, прекрасный город… сладко спящий на рассвете, как ребёнок… И – встающее на горизонте яркое, слепящее солнце… Как бессмертное божество в ореоле огненных лучей… Такую красоту можно увидеть только раз в жизни. Сюда бы Гомера! Он бы спел… он бы сумел.

13 июня, раннее утро. Ночевала у Неструевой. Выглянула утром в окно и увидела прямо под окном, на крыше подвала, – огромный букет сирени!…

И сразу поняла: это – от Гавра. Вчера вечером он позвонил и спросил: «Ты ночуешь сегодня у Тани?» – «Да».

Вот почему он спрашивал! Ведь сегодня – год, как мы познакомились. Год – как жизнь…

Голос Людмилы Фёдоровны радостно звенел в телефонной трубке:

– Марк Максимов, редактор издательства «Советский писатель», сказал мне: привозите рукопись! Я буду предлагать её к печати!

Отвезти рукопись Максимову было поручено мне. Я это сделала с нежным трепетом.

Казалось, до выхода книги Людмилы Фёдоровны – совсем-совсем близко…

Лето 1973 года. До выхода книги Людмилы Фёдоровны – долгих двадцать лет… Как хорошо, что мы этого не знали.

Ездили компанией за город к Игорю Лаврову. Каптеревы, Пресманы, Кнорре и я.

Лавров – поэт и чеканщик. «Хороший поэт и талантливый чеканщик», – сказала Людмила Фёдоровна, они с Игорем давно дружат.

Когда мы вошли в калитку, с крыльца дома сорвалась и помчалась прямо на нас огромная собака – тёмно-рыжая, с развевающейся шерстью… И пока она неслась на нас, как огненный вихрь, я мысленно прощалась с жизнью. Ведь я панически боюсь собак! С раннего детства. С тех самых пор, как услышала бабушкины рассказы про овчарок, которые их стерегли в Освенциме, и как они бросались на каждого, кто делал шаг в сторону… Страшно боюсь собак, особенно больших!

И вот она несётся галопом на меня… хотя нас шесть человек, но мне кажется, что несётся она именно на меня… потому что я смотрю ей в глаза, и она смотрит мне в глаза, хотя знаю, что это – неправильно: во-первых, нельзя бояться (потому что собаки это чувствуют), а во-вторых, нельзя смотреть им в глаза (потому что это их нервирует). Но я ничего не могу с собой поделать. Закрыть глаза – ещё страшнее.

И вот она подлетает… встаёт на дыбы (Боже, да она с меня ростом!) и… кладёт передние лапы мне на плечи! Я – ни жива, ни мертва… Господи, да где же хозяин, который спасёт меня от этого чудовища? И вдруг это чудовище начинает вылизывать мне лицо!…

Был длинный-длинный день… Такие длинные дни случаются только летом за городом, здесь время течёт совсем по-другому… Игорь – большой, сильный, богатырского вида человек, и его жена, тоненькая белокурая Марина, водили нас по саду… А потом по дому, и Игорь показывал свою чеканку, его работами был увешан весь большой дом… Потом пили чай с брынзой и листьями мяты, сорванной только что с грядки, у них во дворе была целая плантация мяты… И читали стихи: Людмила Фёдоровна, Игорь и я. Все сидели за длинным столом на уютной тенистой веранде, а я сидела на полу – в обнимку с Фаддеем. Так звали огромного рыжего пса, который не отходил от меня ни на шаг весь этот длинный день… Все дивились на это и говорили, что у Фаддея любовь с первого взгляда.