Не в силах удержаться, она улыбнулась ему и пошутила:

– Болиголов разве что? – (Он рассмеялся.) – Нет, спасибо, ничего не надо, – покачала она головой.

Медли поставила перед ней тарелку с яичницей и беконом, нарезанными на маленькие кусочки, как для ребенка. И Жюстина с жадностью набросилась на еду, при этом благодарно улыбаясь экономке. Покончив с яичницей, она налила себе кофе и, откинувшись на стуле, вернулась мыслями к Килу. Что он имел в виду, когда сказал, что у нее уже сложилось собственное мнение о нем? В словах его, казалось, был намек, что мнение это ошибочное. Задумчиво нахмурившись, она стала перебирать в памяти все, что знала о нем, а знала она очень мало, но что касается его высокомерия и властности – в этом сомневаться не приходилось. Хота властность не такой уж и порок, решила она, если, конечно, не доходить до крайностей. Она и сама иногда любила бывать властной. Наверное, он, так же как и она, терпеть не мог дураков. И если уж быть до конца честной, сегодня утром он с ней был довольно любезен. Но на его любезности она должна отвечать тем же, а она вовсе не была уверена, что ей этого хочется. Да еще простить ему все оскорбления, нанесенные ей в больнице…

С другой стороны… Криво улыбнувшись, она бросила сахар в кофе. Они ведь даже могли стать друзьями, не начнись их знакомство на вечеринке в честь помолвки Дэвида и Кати так плохо. Да, с самого начала отношения между ними складывались отвратительно. С первых же минут тогда, на автостоянке за рестораном, они стали в ярости орать друг на друга. Его машина задом врезалась в ее автомобиль, и она вспылила, не ожидая объяснений, не дав ему сказать ни единого слова. Только потом она узнала от кого-то, что с холма без всякого присмотра катился на велосипеде ребенок и, если бы Кил не развернулся на полной скорости, ребенок бы погиб. Но тогда за своими воплями она ничего не поняла. Жюстина печально улыбнулась и отхлебнула кофе – вот с тех самых пор у них и началась вражда. Он считает ее бесчувственной эгоисткой, а она его – грубияном. Он даже не позволил ей извиниться, когда она узнала о ребенке, просто испепелил ее взглядом и отошел в сторону.

Она допила свой кофе и прошла в гостиную. Там она уселась у двустворчатого окна, выходящего в сад, и огляделась. Ее внимание привлекли картины, развешанные по стенам. В основном старинные эстампы со сценками из жизни времен Тюдоров. Портреты людей с красивыми строгими лицами; их глаза светились мудростью иного времени, иной эпохи.

Жюстина улыбнулась вошедшей Мелли и сказала, указывая на картины:

– Какие они красивые!

– Конечно, красивые. Вечно ищет, где бы их купить. Рыскает по лавкам старьевщиков, по антикварам да по распродажам.

Жюстина попыталась представить себе предприимчивого Кила, копающегося в лавках старьевщиков, но так и не смогла.

– Это его хобби, – продолжала Мелли. – Прямо фанатик. Только услышит о какой-нибудь картине, так его и видали! – Разговаривая, Мелли взбила диванные подушки и переставила цветы на каминной доске, видимо считая грехом оставаться без дела. Потом оправила кретоновое покрывало на софе и приглашающе похлопала по нему. – Ну-ка, дайте чуть-чуть отдохнуть своим ножкам. Насколько я знаю Кила, вам они еще пригодятся. Развеселившись, Жюстина приняла приглашение и легла.

– Хотите совет? – Медли остановилась в ногах софы.

– Судя по вашему тону, вы все равно его мне дадите, хочу я этого или нет, – ответила Жюстина с иронией.

– Уж конечно, – усмехнулась Медли. – Если хотите быть в целости и сохранности, не выводите его из себя. Иначе можете разбудить в нем тигра. И смотрите, не влюбитесь в него. Из этого все равно ничего хорошего не выйдет.

– Спасибо, Медли, – сухо сказала Жюстина. Улыбка сошла с ее лица. Постараюсь запомнить.

– Вы, наверное, думаете, что я шучу, да? А вот и не шучу. – Она отошла и начала поправлять и без того безупречно висевшие картины. Проведя пальцем по полированным рамам, чтобы убедиться в отсутствии пыли на них, она добавила, тоном, прозвучавшим в высшей степени подозрительно: – Перевидала я их тут, знаете, и молодых девушек, виснувших на его шее, и женщин постарше, и простушек, и красавиц…

– Ну-ну, времени даром он не теряет, не так ли? – насмешливо воскликнула Жюстина, но под проницательным взглядом Медли быстро сменила выражение лица.

– Можете смеяться, сколько хотите, но уж после мне не жалуйтесь.

– Не буду, – пообещала она, решив для себя, что обещание это ей будет легко сдержать. Перспектива, что она может влюбиться в Кила Линдстрема, представлялась ей маловероятной, а мысль обо всех этих женщинах, штабелями падающих у его ног, лишь развеселила ее.

– Смотрите, я вас предупредила, потом не жалуйтесь, – пророческим тоном поставила точку Медли и вышла из комнаты.

– Жаловаться не буду, – прошептала Жюстина.

Предостережения Мелли навели ее на размышления. Расслабившись на софе, она представила, какой была бы реакция Кила, вздумай она вдруг объясниться ему в безумной любви. Пришел бы в ужас, был бы потрясен или только позабавился бы? Улыбнувшись, она стала раздумывать над тем, что ему может нравиться в женщинах. До сих пор ни одной не удалось завоевать это суровое сердце. А хотел ли он сам быть завоеванным? В больнице невозможно было даже заподозрить в нем способность к проявлению каких-либо человеческих чувств. Здесь же, в домашней обстановке, он как-то расслабился, стал более мягким…

– Вспоминаешь что-нибудь забавное? – спросил объект ее мыслей, входя в комнату.

– Что? А, привет. Так, ничего особенного. Просто думала. А это что? спросила она, взглянув на сверток, который Кил бросил ей на колени.

– Разверни, и увидишь, – мягко сказал он, опускаясь на валик софы.

Она развернула сверток и удивленно уставилась на содержимое. Дорогой вязаный хлопчатобумажный спортивный костюм бледно-лилового цвета. Она разложила его на коленях.

– Под цвет твоих глаз, – заметил он и удовлетворенно улыбнулся.

– Но почему? – в замешательстве спросила она.

– Потому что в нем нет всех этих молний, пуговиц и крючков, – терпеливо пояснил он, как будто это было самой простой вещью на свете, которую она, идиотка, никак не могла взять в толк.

– Но я не могу это принять.

– Почему?

– Да потому, – не совсем убедительно объяснила она.

– О, потрясающее объяснение, – насмешливо протянул Кил. – Рассматривай это как плату за оказанную мне помощь.

– Но я еще ничем не помогла, – призналась она откровенно. В глазах ее мелькнула тревога. – И крайне сомнительно, что я смогу это сделать. Ты все еще надеешься, что я вспомню, как только окажусь на Мадейре? А я ведь могу и не вспомнить.

– Ты обязательно вспомнишь.

– Но могу и не вспомнить! – с отчаянием вскрикнула Жюстина. – И почему ты такой упрямый? С тех пор как я была там, прошло десять лет… Пожав плечами, Кил лениво поднялся.

– Десять лет не такой большой срок.

– Может, и не большой, – беспомощно защищалась она, – если бы за это время я ничем больше не занималась. А у меня была масса дел. С тех пор я покаталась по свету. А о Мадейре у меня в памяти ничего не осталось, так, мешанина из каких-то образов и впечатлений.

Он пересел ближе к ней на софу и взял ее за руку. Какая она до смешного маленькая, подумалось Жюстине, в его огромной руке, такой теплой и, как ни странно, такой надежной.

– Ты моя последняя надежда, Жюстина. Я понимаю, что требую многого, но тот заказ на яхту нам просто необходим. Я тебя прошу только попытаться мне помочь.

Плечи ее устало опустились. Она кивнула в знак согласия. Честно говоря, уверенности, что из этой затеи что-то выйдет, у нее не было.

– Минут через десять поедем. Мельчи упакует твой чемодан, а ты пока отдохни. – Он взял спортивный костюм с ее колен, поднялся и вышел из комнаты.

Оставшись наедине со своими мыслями, она постаралась сосредоточиться. Из глубины памяти всплыли банановые плантации и потухший вулкан, но это было практически все, если не считать того, что местность кругом была довольно гористой. Помнила она и столицу острова – Фуншал, но та вилла находилась где-то в другом месте. Она удрученно вздохнула и вновь вытянулась на подушках. Она слышала, как Кил переговаривается на кухне с Медли, слов она не разбирала. Все-таки странный он человек. То готов ей в глотку вцепиться, то делает подарки.