— Это господин де Пайен.

Присутствующие встали, не прерывая своих разговоров, и приветственно поклонились вошедшему.

После того как господин де Пайен так же отвесил поклоны во все стороны, он сел рядом с Бернаром Клервоским. Звон колокольчика возвестил о начале заседаний Труаского Собора.

Разговоры тотчас же умолкли. В центр алтарных ступеней встал папский нунций, а слева и справа от него — архиепископы Реймсский и Санский. Нунций поднял руку, чтобы сотворить крестное знамение. Затем последовали слова, которыми он открыл Собор.

Тем временем странный обоз тамплиеров добрался до крепости Шатийон, где они должны были оставаться до утра. Здесь их ожидали. Было условлено, что на следующий день они продолжат свой путь в сторону монастыря Клерво, ибо граф Шатийонский желал передать им продовольствие для монастыря.

Граф Шатийонский велел оруженосцам разместить повозки в сарае и пригласил тамплиеров на скромную трапезу. Его приказы звучали кратко и нетерпеливо, а приглашения — как приказ. И когда он сказал:

— Сегодня вечером пойдем на охоту, — никто не осмелился противоречить.

Трое тамплиеров остались в сарае стеречь ларцы. Когда же шумное общество в окружении свирепо лающих псов возвратилось вечером с охоты, то этих троих сменили господа де Сент-Омер, де Сент-Аман и де Мондидье.

Арнольд вечером, будучи в дурном настроении, ходил взад-вперед по конюшням. Он предавался ностальгии, ведь замки на Востоке были совсем не такими, как этот, который выглядел чуть лучше конюшни — тесный и грязный; и если посмотреть в зал, то там не было ничего, кроме тьмы. Нигде не стояло курильниц, распространявших ароматы, а под ногами шныряли куры. Слуги кричали друг на друга, не обращая внимания на господ, а дети графа возились в грязи, как щенки.

Как только стемнело, Арнольд заполз к повозкам в сарай. За ними он обнаружил кучу шестов, из которых смастерил себе лежанку. Он был так печален, что не мог даже заснуть. Если бы хоть Филипп был рядом с ним! Арнольд ворочался и смотрел в темноту. Затем услышал голоса рыцарей, стерегущих сокровища, господа сидели у входа на связках соломы. Их беседа успокоила его.

— У нас еще один день пути до болота, — это был низкий голос господина де Сент-Амана.

— Надеюсь, что перед самым концом ничего не случится! — господин де Мондидье вздохнул.

— Тогда бы нам не нужно было девять лет рыться в земле, как кротам, и наш любимый каменотес был бы жив! — прозвучал голос господина де Сент-Омера.

Наш любимый каменотес? Арнольд вздрогнул, напряженно прислушиваясь.

— Вы не смеете так говорить, — сказал господин де Сент-Аман. После этого в течение некоторого времени было тихо. — Каменные ларцы, — наконец продолжил он, — по мне, лучше бы их вообще не открывать.

— Как вы только можете такое говорить! — закричали двое остальных.

— Если там действительно записаны законы, по которым Господь сотворил мир, то вы должны понять мой страх!

— Чего вы боитесь? — спросил господин де Мондидье. — «По мере, числу и весу сотворил Я мир», — говорит Господь. Это ведь не значит, что человек сам без Его помощи может сотворить мир, как только узнает истинную меру, число и вес. Ваш страх я нахожу совершенно необоснованным. Разумеется, царь Соломон знал, для чего ему прятать свою мудрость.

Снова стало тихо, и казалось, что каждый погрузился в свои мысли.

— В то, что человек не может создать мир без помощи Господа, я охотно верю, — задумчиво сказал господин де Сент-Аман, — но разрушить наш мир человек может и без Господа, и этого я боюсь.

Господин де Сент-Омер откашлялся.

— В нашем ордене будет школа, — сказал он, — мудрейшие из наших братьев будут проходить посвящение в законы природы, исследованные царем Соломоном. И это будут люди, умеющие молчать. Могущественнее, чем тайны природы, воскресение из мертвых, дорогие друзья, ибо природа смертна. Итак, мы надеемся, что нашему ордену удастся постичь смертную природу с помощью силы Воскресения Спасителя нашего.

— Да будет так, — сурово ответили друзья.

Когда же Арнольд на следующее утро проснулся, разговоры рыцарей представились ему приснившимися.

Бледное солнце повисло в тумане над деревьями, когда обоз покинул Шатийонский замок и отправился в Клерво. Навстречу обозу выходили крестьяне, желавшие поехать на рынок, чтобы купить сено и зерно, так как последний год принес неурожай. Лица у них были скорбные. Повсюду одно и то же: того, что зарабатывали своим трудом, не хватало. Жены болели, а дети умирали еще в младенчестве. Хорошо жить хотя бы по соседству с монастырем, поскольку иногда там была земля, раскорчеванная под пашню, которую можно взять в аренду, или же давали работу и расплачивались продовольствием, в крайнем случае можно было просить милостыню.

К вечеру обоз въехал в Клервоский монастырь, и сердце у Арнольда горестно сжалось: здесь спасли от смерти его отца. Здесь его исцелили, и он выжил. Но почему же сейчас отца не было в живых? Арнольд подумал, что если бы здешний аббат находился в Иерусалиме, то отец был бы еще жив. Но он не хотел видеть аббата, испытывая страх перед его чудотворной силой.

У них взяли коней и повели на водопой; оруженосцы передали монахам привезенные от графа Шатийонского свертки, корзины и бочонки. Некоторые монахи выстроились длинной вереницей у корыта с водой — там, где ручей, протекавший через монастырь, был перегорожен плотиной. Чего они ждали, Арнольд не знал. Издалека доносились веселые трели пастушеской флейты. Блеяние и лай приближались, и в ворота протиснулись овцы, собаки и пастухи. Монахи стояли у корыта в два ряда. Палками они гнали овец сквозь этот проход в воду. Собаки плескались, отряхивались и обдавали брызгами стоявших вокруг. В первый раз после отъезда из Иерусалима Арнольда хоть что-то развеселило. Он попросил палку, и сам окунул какую-то овцу в воду, как это делали монахи. Потом он наблюдал за стрижкой овец. Внезапно Арнольд спохватился. Где же повозки и кони? Он бросил палку и побежал к воротам.

— Вот ты где! — услышал он позади голос привратника. — Твои господа искали тебя. Теперь они все поехали дальше. Но тебе нечего грустить, — утешал его монах, стерегущий ворота, — потому что они сказали, что ты хорошо умеешь ездить верхом и догонишь их. Вон там твой конь.

Арнольд стоял с испуганными глазами. Он ведь не знал, куда отправились тамплиеры со своими повозками.

Привратник, разгадавший мысли Арнольда, сказал:

— Поезжай прямо через этот лес, тогда ты быстро их догонишь. Тебе не нужно ничего опасаться. Здесь давно уже нет разбойников.

— Ты это точно знаешь? — спросил Арнольд дрожащим голосом. — Я беспокоюсь потому, что здесь в лесу напали на моего отца.

— На твоего отца?

— Да, на Пьера, лионского каменотеса.

Монах-привратник изумился и посмотрел на Арнольда с сомнением.

— Это произошло десять лет назад, — сказал Арнольд. — Аббат из этого монастыря спас ему жизнь.

— Что? — воскликнул монах, — ты сын Пьера? Да, тогда я понимаю, почему господин де Пайен хочет, чтобы ты был при нем до тех пор, пока он не возвратится в Святую Землю, — большими шагами монах подошел к коню, взял его за недоуздок и подвел к Арнольду. — Садись! — сказал он, и сам посадил мальчика в седло. — Ты догонишь их еще до Вандевра. Поезжай с Богом! — с этими словами он открыл ворота.

Когда Арнольд проезжал через лес, ему было страшно. Лес выглядел в точности так, как его описывал отец. Вопреки уверениям привратника Арнольду казалось, что из-за каждого куста за ним следят злые глаза. О, поскорее бы уже миновать этот лес! Он ударил коня хлыстом. Показалась лужайка, и вскоре Арнольд услышал голоса оруженосцев и смех толстого Эдюса. Но дрожь в коленях, начавшаяся еще там, в разбойничьем лесу, не прекращалась на протяжении всего дня; когда Арнольд вечером слез с коня в давно знакомом оруженосцам месте привала — лагере под Вандевром, — он едва держался на ногах.

И на этот раз оруженосцы развели костер и стали подбрасывать поленья в разгорающееся пламя. Они напоили коней водой из болота. Но рыцари снова запрягли лошадей в повозки и оставались рядом с ними. Казалось, они чего-то ожидают.