Однако этого нелегко добиться. Одновременно с выступлениями в прессе из разных уголков Франции и из-за границы Родену шли письма с выражением симпатии и поддержки. В его мастерскую на Университетскую улицу хлынул поток поклонников и просто любопытных. Он даже не решался там работать. Но это вовсе не та известность, какую ему хотелось бы иметь.

Одновременно он получает два письма. Одно из них подписано Огюстом Пеллереном, знаменитым коллекционером полотен Сезанна. Пеллерен просит продать ему статую, предлагая за нее 20 тысяч франков. Другое письмо приходит из Бельгии от группы влиятельных друзей: «Нам очень хотелось бы, чтобы Общество литераторов отказалось от Вашей статуи. В этом случае мы убедительно просим Вас уступить ее нам. В Брюсселе любят Бальзака. Вашу статую мы поместим на одной из площадей».

Подписка собрала сумму, назначенную за статую, — 30 тысяч франков (с учетом пьедестала, изготовленного Францем Журденом).

Предложения, полученные Роденом, были соблазнительными. Но он опасался, и не без причины, что в этом замешана политика. Клемансо с присущей ему жесткостью заявил, что отзывает свою подпись под петицией, так как узнал о высказанном Роденом опасении, что среди подписантов слишком большое число друзей Золя. Страсти накалились; несмотря на то, что этот скандал был совершенно чужд делу Дрейфуса, кланы дрейфусаров и антидрейфусаров тоже стали придерживаться противоположных точек зрения. Но Роден, для которого искусство всегда было выше всяких споров и склок, хотел оставаться вне политических страстей.

И тогда он отказывается от всех предложений, причем делает это очень достойно. Он пишет друзьям, которые развернули кампанию по подписке: «Я официально заявляю, что хочу остаться единственным обладателем своего творения. Я принял такое решение после длительных размышлений, приостановив дальнейшую работу. Я прошу только об одном — передать мне список имен тех добрых людей, которые приняли участие в подписке, чтобы поддержать меня и компенсировать мои усилия. А вас, мои старые друзья, которым я обязан, может быть, возможностью заниматься скульптурой, вас я благодарю от всего сердца».

Это письмо было опубликовано в прессе. Всем подписчикам вернули деньги. А Роден сохранил своего «Бальзака» для себя.

А так как салон, где был выставлен гипсовый слепок статуи, был всё еще открыт и многие ходили туда только для того, чтобы демонстративно глумиться над произведением Родена, он отправил в газеты записку, в которой объявил, что забирает из салона свою статую и что этот памятник «не будет установлен нигде».

Общество литераторов торжествовало победу. Но именно побежденный скульптор сохранил честь и достоинство.

Затем Общество литераторов обратилось к Фальгиеру, который сразу же дал согласие на изготовление памятника и пообещал закончить работу к столетию Бальзака, следовательно, в течение десяти месяцев. Роден не проявил ни малейшего огорчения. Он не только не затаил злобу на коллегу, а, напротив, их дружеские связи, как ни странно, только окрепли. Следует заметить, что Фальгиер был прекрасный человек и сделал всё возможное, чтобы нисколько не ранить Родена, обладавшего обидчивым характером. Фальгиер, знавший, что Родену нравится его живопись, отправил ему большое полотно, изображавшее нимф, развлекающихся на природе. Роден будет хранить эту картину. Более того, чтобы продемонстрировать публике свои дружеские отношения, они договорились выполнить бюсты друг друга и выставить их. Это было сделано в Салоне 1899 года, где Фальгиер представил макет своего «Бальзака».

Подобная демонстрация дружбы была жестом доброй воли со стороны Родена и очень выгодна для Фальгиера. (Роден мог бы выставить в Салоне одну из своих блестящих работ, а прислал только портрет Фальгиера.) К несчастью, скульптор неожиданно умер, так и не успев завершить памятник, поэтому закончить статую в мраморе было поручено Полю Дюбуа. Обществу литераторов явно не везло. Столетие Бальзака прошло, а торжественное открытие памятника состоялось только в 1902 году. (Власти Парижа решили поставить статую не на площади Пале-Рояль, а на пересечении улицы Бальзака и авеню Фридланд.) На открытии лился поток официальных речей, и неожиданно выступления превратились в панегирик Родену.

Роден присутствовал на церемонии, слушал с улыбкой официальные выступления, а публика с интересом наблюдала за ним. Абель Эрман, президент Общества литераторов, произнес: «Произведение, которое вы видите, наделено такой силой, что я не побоюсь упомянуть конкурентов его автора. Имя Фальгиера настолько велико, что я не брошу на него тень, произнеся имя Родена. Это мой долг. Если бы Фальгиер слышал мои слова, то не простил бы мне умолчания о Родене. Даже если бы я не назвал его, вы всё равно вспомнили бы о нем, исправив мое упущение, так как даже в присутствии настоящего, осязаемого “Бальзака”, который перед вами, здесь неотступно витает призрак другого, незабываемого». При этих словах присутствующие встали и разразились бурными рукоплесканиями, приветствуя автора отвергнутой статуи.

«Бальзак» Родена, от которого отказались, продолжал жить. Он возвышался в саду Родена, окруженный цветами и деревьями, и постепенно приобретал таинственное величие. Он стоял, одинокий, загадочный, словно памятник первобытного искусства с маской человека. Видевшие его в то время говорили, что его с трудом можно было узнать позже, когда он всё-таки был поставлен на шумном и оживленном парижском перекрестке. Но такова сегодня судьба городских памятников — они превратились в аксессуар, зависящий от моды, идеологии и политической случайности. К тому же их помещают в такие места, где они не очень мешают дорожному движению.

Гипсовая модель памятника, его макеты периодически выставлялись, в частности в 1908 году, когда был торжественно открыт музей в доме Бальзака на улице Бертон.

Но даже не будучи установленной, статуя Бальзака, созданная Роденом, оставалась в памяти тех, кто ее видел и испытал на себе ее воздействие. В большинстве статей, посвященных творчеству Родена, ее помещают на первый план. Никогда еще ни одна скульптура не была удостоена такого количества проникновенных комментариев.

Рильке писал о «Бальзаке» Родена: «На крепкий затылок опирается мощная шевелюра, обрамляющая лицо; взгляд направлен вдаль; лицо, озаренное творческим пылом, — лицо стихии». Леон Доде считал: «Это “Бальзак” одиночества, страдания и “Человеческой комедии” одновременно. У него наполненные кровью артерии, гордо вскинутая голова, глаза, ищущие света и уже погружающиеся во тьму. Он освобождается от своего литературного плена, от своих сентиментальных и семейных разочарований, чтобы окончательно погрузиться в свою мечту. Это человек, объятый галлюцинациями, почти агонизирующий, смотрящий бессмертию прямо в глаза. Но совершенно очевидно, что для того, чтобы понять этот шедевр, необходимо знать творчество и жизнь Бальзака. Роден часто встречался с горячими поклонниками Бальзака, в том числе с моим отцом и Жеффруа. Он насытился этими беседами о Бальзаке, которые часто повторялись в нашей среде как рефрен восхищения и любви. Вот почему он после многих блужданий смог воссоздать этот фантом, столь точный и поразительный, тогда как памятник добряка Фальгиера в конце улицы Бальзака — не более чем скульптура разжиревшего пожилого человека».

После Первой мировой войны статуя Бальзака была выставлена в открывшемся тогда Музее Родена в отеле Бирон на улице Варенн. А в 1926 году, когда хранителем музея стал Жорж Грапп, он решил, что государство обязано отлить статую в бронзе. Были сделаны две копии, одна предназначалась для Франции, а другая — для музея в Антверпене, который заявил о готовности приобрести ее.

Снова возникла идея вернуться к старому проекту и установить «Бальзака» в Париже. Не созрела ли общественность для того, чтобы поддержать ее? Жюдит Кладель проявила те же необычайные энергичность и настойчивость, какие уже демонстрировала ранее, добиваясь открытия Музея Родена в отеле Бирон. Она сумела создать комитет, возглавить который согласился Жорж Лекомт,100 активный участник предыдущих сражений. После трех лет усилий, ходатайств перед правительством, многих часов, проведенных в министерских приемных всё-таки удалось убедить комитет Общества французских литераторов в том, что пора исправить ошибку их предшественников. Было, наконец, принято решение установить «Бальзака» в центре Парижа, на пересечении бульваров Распай и Монпарнас.