Я услышал сильный взрыв, с верхнего пола посыпалась штукатурка. Я испугался, что весь пол обрушится на меня. Стало тихо. Потом раздались крики множества людей, плач и стоны, которые слышались словно из-под земли. И выстрелы. Выстрелы слышались очень близко. Я подумал, что наверху стреляли просто так, чтобы напугать тех, что скрывались внизу.

Они начали выходить. Криков больше не было.

Только плакали дети. Взрослые шли, опустив голову. Я не осмеливался подползти к краю пола. Вдруг один из них в эту минуту поднимет голову?

Они поднимались наверх довольно долго. Долго кричали полицейские и долго я слышал звуки шагов, направлявшихся в сторону ворот. Иногда как будто что-то тащили. Иногда кто-то падал раз или два. Снова какой-то немец стрелял. Но никто больше не кричал. Даже дети на некоторое время перестали плакать. Потом все ушли. Я еще слышал звуки голосов с улицы, около ворот, крики, приказы выстроиться по трое. Так приказывали и нам. И они двинулись по улице. Звуки шагов медленно удалялись. Еще несколько выстрелов. Наконец, уехала и машина.

Над развалинами сияло солнце. Был полдень. Я потихоньку забрался в шкаф и не выходил оттуда до вечера. Странно было думать о том, что вместе со мной в подвале скрывались люди, и мы не знали друг о друге.

Я взял фонарь и пистолет. Они меня не схватят просто так. Это мне было ясно. Я сбросил вниз лестницу и спустился. Около входа в подвал и у ворот были разбросаны какие-то вещи и тряпки. Я не дотронулся до них. Может, они вернутся и догадаются, что здесь кто-то был. Я прошел в подвал через отверстие, которое они сделали. Примерно на полпути между бывшим «моим» местом и концом коридора в земле зияла дыра. Я включил фонарь. Увидел большой зал, низкий и длинный, как бомбоубежище. Может, это и вправду было убежище, построенное при этом доме? Но нет, это не так. Конечно, убежищем для жителей дома служил подвал. Деревянные ступеньки вели к отверстию, проделанному немцами. Откуда они с такой точностью знали, где взрывать?

Я спустился вниз. Все было перевернуто вверх дном. Валялись деревянные полки с вещами. В центре комнаты стояли столы. На одном из них валялись карты, на другом — шахматная доска. Был стол, на котором стояло несколько примусов для приготовления пищи. Кастрюли. Сковородки. Не долго думая, я начал есть. Вареную картошку. Немного риса. Вареную морковь. Овощи я не ел давно. В одной из сковородок была яичница. Она была не очень вкусная. Я сразу узнал ее вкус. Она была приготовлена из яиц, которые хранились в соли. Там был настоящий продуктовый склад. Я не сомневался, что немцы вернутся и все заберут. И я приступил к работе. Начал выносить продукты. Я не мог забрать мешки целиком. Они были слишком тяжелыми для меня. Я просто выкидывал из них все на пол и забирал, сколько мог поднять. Два раза набирал картошку. Два раза — сухари. Один раз рис, хотя не очень верил, что сумею сварить его. Я взял примус, сковородку и бидон с керосином. Он был очень тяжелый. Я поискал вокруг и нашел наполовину пустой. Потом взял еще один полупустой и поднял к себе наверх. Вентиляционный шкаф был полон, я с трудом мог повернуться. Я должен придумать, как подняться на верхний пол. Жаль, что невозможно сделать еще одну веревочную лестницу. То есть, лестницу я сделать мог. У меня были веревки. Но не было места, чтобы повесить шнур и поднимать лестницу наверх. Я снова начал думать о железной лестнице. Но, представляя себе далекий переход и трудности, связанные с ее доставкой, я решил не рисковать.

В последнее время слишком много людей крутилось в заброшенных зданиях. И где гарантия, что встреченные мною люди будут такими, как господин Болек?

Я хорошо помнил его адрес и, чтобы не забыть, повторял его несколько раз каждый вечер, как молитву, которую христианские дети читают перед сном.

Я взял большую кастрюлю, полную яиц, лежащих в соли. Все же лучше, чем ничего. Потом нашел мешок с морковкой. Часть уже испортилась. Я ее перебрал. Морковь можно есть сырой. Ее не надо варить. К тому же, это помогает лучше видеть ночью. Мама так говорила.

Потом я пошел в уборную. И спустил воду. Прямо как король. Ведь до сих пор мне приходилось ходить в соседний дом и с опасностью для жизни делать свои дела, а потом еще думать о том, как все это замаскировать. Ведь стукачи и воры сразу увидели бы, что здесь кто-то живет или проходил совсем недавно.

Когда я все закончил, я снова все осмотрел и бросил несколько тряпок на картошку, которую предварительно разбросал, и на рис. Я считал, что так это выглядит более правдоподобно. Как будто здесь побывали воры. Потом я взял полотенце, мыло, разделся и вымылся в душе. Я не мог лишить себя этого удовольствия. Невероятно, но вода была теплой. Я стоял под струями до тех пор, пока они не охладели. Вода в железной колонке подогревалась нефтяной горелкой, как в нашем бывшем доме. Если немцы не разрушат это место, я смогу вымыться еще пару раз. Но не больше. Ведь нельзя слишком часто испытывать счастье.

Дома я просто ненавидел мыться. Ссорился с мамой из-за каждого купания. Теперь же это было так приятно.

После душа я поднял наверх коробку с банками варенья. Положил ее в мешок. Вместе с бутылками с подсолнечным маслом, которые там нашел. Мешок с продуктами я привязал к поясу. Работал в полной темноте. Каждый шаг знал наизусть. Нашел также несколько коробок с сахаром и даже шоколад. Были там и маленький бинокль, и детские книги. Не нашел только сардины, а судя по коробкам, валявшимся в мусоре, сардины у них тоже были. Может, полицейские взяли. Я испугался. Они, конечно, вернутся, чтобы закончить начатое.

Они вернулись на рассвете следующего дня и опустошили бункер. Я слышал их проклятия. После полудня появились два немецких солдата. Я их не видел, но мне были слышны голоса. Они там немного покрутились, поговорили между собой и вдруг бросились в стороны. Мгновение было тихо, и потом раздался мощный взрыв. Все задрожало, часть верхнего пола упала на мой пол. Бедный Снежок. Он, наверно, думал, что настал конец света. Сильно дрожал в моих руках. Только с наступлением ночи я спустился вниз, чтобы посмотреть, что там происходит. Они просто взорвали вход в подвал, и теперь было невозможно войти туда.

Девочка в окне напротив

Я решил не приносить железную лестницу, которую припрятал. Подумал о том, что такая же лестница должна быть где-нибудь рядом. Ведь я ни разу как следует не проверил, что было на чердаках. Очень скоро я нашел точно такую же лестницу, только прикрепленную болтами. Придется принести инструменты и отвинтить их. Я испытывал страх, потому что в соседнем доме слышал шаги и голоса. Тем не менее быстро закончил работу и еще до наступления темноты перенес лестницу к себе. В свой новый дом.

В этом доме я прожил несколько осенних месяцев, до того, как вспыхнуло восстание в гетто «А». Я все устроил просто замечательно. Сверху, на верхнем полу, у меня был склад. В шкафу на нижнем полу находились спальня и кухня. Под кухней я подразумеваю примус. Я закрывал вентиляционные окна и варил себе картошку, а время от времени и рис. Я не очень хорошо знал, как это делается. Я ставил на огонь воду вместе с рисом и варил до тех пор, пока рис не становился мягким. Потом ел эту клейкую кашу с вареньем. Рис не обязательно должен быть таким, как у моей мамы, — каждое зернышко отдельно.

Пока у меня были яйца, я делал себе яичницу. Морковь не варил. Старался есть ее в первую очередь, пока она не испортилась.

В эти месяцы немцы каждый день приезжали в гетто и опустошали дома. Я слышал, как подъезжали грузовики и переговаривались грузчики. Иногда они выбрасывали из окон слишком тяжелые вещи, которые со стуком разбивались о тротуар. И тогда они ржали, как лошади. Это, по-видимому, была мебель, которую нельзя было спустить, или что-то, с чем просто не стоило возиться. Один раз, выглянув из ворот, я увидел, как в доме напротив на веревках спускали большой рояль.

Днем по улице сновали немцы, иногда — польские полицейские или грузчики. По ночам появлялись поляки-грабители. Я, если мне хотелось выйти, должен был из осторожности покидать свое убежище или ранним утром, или в сумерки. В это время территория была более или менее пуста. Правда, полицейские все время расхаживали по улице, но они не заходили в дома. Они следили за тем, чтобы никого на улице не было. У воров были свои пути, по которым они пробирались в гетто.