— Будем, милый. — Она села на кровать и очень просто сказала: — Давай спать. Гаси свет, ляжем...

Каргапольцев впервые вот так спал с женщиной, как с женой. Проснулся он только под утро. Эльза спокойно спала. Иннокентий тихо поднялся, босиком подошел к окну и отодвинул штору. Начинался новый день.

Отдохнув после ночной смены, Фишер просматривал свежие газеты, то и дело подливая себе янтарный цейлонский чай. Вместо лимона опускал в чай ломтики яблока.

Курт Фишер пригласил Иннокентия на веранду. По стеклам осторожно водили кривыми узловатыми пальцами раскачиваемые ветром старые яблони.

Фишер пододвинул к Иннокентию вазу с яблоками, подал нож. И, вернувшись к газете, сказал:

— Пока этим делом занимаешься, я тебе почитаю. Слушай. — Вооружившись очками, Курт долго листал газету. — Вот: «Приезд в Федеральную Республику господина Чарльза Вильсона, председателя наблюдательного совета американского концерна «Грейс энд компани», в начале февраля этого года имел целью наладить сотрудничество с концерном ИГ Фарбениндустри в области производства атомной энергии...» Так, так. Твердо ведет свою линию Конрад. А дальше, смотри, еще забавней.

Фишер поправил очки.

— Концерн Дегусса будет поставлять чистый уран. Руду намечается добывать в районах Шварцвальда и... Баварского леса. Это же почти у нас под ногами. Жив «Совет богов», жив!

— Посмотрим еще что есть, — произнес Курт после минутной паузы. — Дальше в лес — больше дров, кажется, так русские говорят... «В Федеральном конституционном суде в Карлсруэ продолжается слушание дела против Коммунистической партии, возбужденного правительством Аденауэра...»

Он со злостью швырнул газету.

Фишер поднялся, отбросил полотенце, зашел в дом. Вскоре вернулся с книжкой в руках. Серый мягкий переплет.

— Это стихи Эриха Вайнерта.

Фишер долго отыскивал нужное стихотворение.

— Нашел! Слушай.

Вздохнула шваль нацистская свободней,
нашла хозяев новых солдатня:
взашей не гонят их уже сегодня,
а в дом пускают среди бела дня.

— Знаешь, когда написаны эти стихи? Еще в сорок шестом. На десять лет вперед видел. А конец! Ты только послушай конец!

В тот раз все также начиналось!
И если так и сызнова пойдет —
свершится правосудье, как свершилось
и не простит нам ни один народ![3]

— Молодец Вайнерт! Были и есть настоящие люди на немецкой земле! — Фишер вдруг сдернул с носа очки, хлопнул себя ладонью по лбу, — прости меня, старика, увлекся... Как у нас дела, был разговор с этим... с Милославским?

Иннокентий подробно рассказал обо всем, что произошло после встречи в пивном баре.

— Что ж, — произнес Курт. — Сообщи Милославскому, что Карл Фишер согласен выполнить поручение этих... как они себя называют?

— Солидаристами.

— Согласен выполнить поручение, слава богу, хоть не нацистов, а пока только солидаристов. Каждый рейс будет стоить им тысячу марок.

— А не много ли, дядюшка Курт? Не отпугнуть бы.

— Надо порядиться. Марок пятьсот можно будет сбросить. Скажи Милославскому, что дело, мол, опасное, рискованное. Вдруг венгерские солдаты обнаружат книжечки-листовочки? От солдат тогда и тысячью не откупишься. Верно я говорю?

Фишер доказывал это так серьезно, будто вел торг с отпетым энтээсовцем.

Их беседу прервал звонок. Курт Фишер, много лет страдавший радикулитом, после долгого сиденья сразу не мог распрямиться.

— Какому еще дьяволу я понадобился? — проворчал он.

Пришел Рудольф Нейман. После расформирования лагеря «Пюртен-Зет» лесопильный завод закрыли, Рудольф переехал в Регенсбург. В Мюнхен он явился по делу, но на сутки раньше, чтобы провести воскресенье со здешними друзьями.

С приходом Неймана все стало еще проще и сердечней. Рудольф вытащил из сумки низенькую пузатую бутылку. Они отправились в беседку, в сад.

— Закуска прямо с дерева, на выбор, — улыбнулся хозяин.

Когда налили по второй рюмке, вернулись к прерванному разговору. Оказалось, что Фишер еще раньше рассказал Нейману про их затею с самолетом.

Нейман придвинулся к Иннокентию.

— Расскажите, как у вас все будет устроено с этой пакостной литературой?

— Я думаю так, Рудольф: мы с товарищем Каргапольцевым получаем литературу от представителя НТС. В его присутствии грузим на самолет, который поведет Карл.

— Значит, разгружать буду я один?

— Один... А может, мы и сами справимся. Так, Кеша?

— Если солидаристы не установят слежку...

— Что ж... Допустим, все это барахло получаю от Карла я.

— Ну и закапываешь в землю, сжигаешь...

— А если Милославский потребует отчет от Карла? Кому, мол, сдал литературу?

— Думали мы и об этом. Найдем помощника в Будапеште, от него будем получать сообщения. У меня есть на примете один приятель.

— А Милославский даст поручение своему доверенному человеку. Как быть в этом случае?

Дотемна Курт Фишер и его гости ломали голову над всеми этими трудностями. Они понимали, что Милославский и его дружки не такие уж простаки. Но их надо было во что бы то ни стало перехитрить. Нельзя допускать, чтобы пропагандистская чума расползлась по свету.

Незаметно подступил вечер.

— Какие у кого планы? — поинтересовался хозяин.

— Останусь у тебя, — сказал Нейман. — Устал.

У Иннокентия на вечер была назначена встреча с Эльзой. Признаться он не решился. Но Фишер уловил его смущение, добродушно похлопал по плечу:

— Иди, сынок, люби, пока любится.

Несмотря на поздний час, на улицах чувствовалось заметное оживление. На перекрестках о чем-то спорили группы молодых людей, Слабый ветерок осторожно переворачивал обрывки газет и плакатов, разбросанных на пыльных мостовых. Но Иннокентий бежал, ничего не замечая. И вдруг на пути новая кучка людей. Не обойти. Видно, какое-то важное событие случилось. Он беспечно спросил белобрысого паренька:

— Что стряслось, а?

Парнишка рассмеялся и вдруг неистово завопил:

— Эй, ребята! Глядите: дяденька с Луны свалился!

Оказалось, что молодежь города провела в тот день шумную демонстрацию под лозунгом: «драй нидер» — «три долой»: «Долой бундесвер!» «Долой атомную бомбу!» «Долой нацизм!»

Иннокентий пошел не к Эльзе, а домой. Ему захотелось побыть наедине со своими думами.

«Ты не знаешь, Иннокентий, я никогда не был в Италии, куда уж там, и попасть не надеялся. А читал об этой стране много: о вожде гладиаторов Спартаке, о бесстрашном Джузеппе Гарибальди, о красоте ее гор, о морских заливах. А стихи Данте и Петрарки?

И вот я в Италии. Сначала нас привезли в Римини — городок, вроде нашей Ялты. За два дня мы там осмотрели все: арку Августа, мост Тиберия, храм Сан-Франческо... И, наконец, местечко Риенцо. Вот уж рай, так рай! Сказка, и все тут.

Наш «Транзитный лагерь для перемещенных лиц» укрылся в зарослях лавра, миндаля, фикусов и олеандры. У нас фикусы в цветочных горшках, а тут — деревья, да еще какие! Абрикосы с хороший мяч, лимоны, целые рощи маслин и жасмина.

Смотрю и ничего не могу понять: среди всего этого богатства природы полуголые, вечно голодные ребятишки, бледные истощенные лица взрослых. Неужели эти люди не могут прокормить себя?

А теперь о наших делах. «Транзитный лагерь» — это пересыльный пункт, тут собраны все, кто подписал рабочий контракт о работе в Австралии, Аргентине, в Бразилии... Здесь и те, которые пока еще не успели подписать контракт, но хотят выехать туда. Таких лагерей в Италии немало, говорят, «транзитники» собраны в Капуа, Баньоли, Аверсе.

вернуться

3

Стихи в переводе В. Бугаевского.