— Так значит, меня обманули? — так же тихо спросил Ковалев.
— Никто тебя не обманывал! Просто было решение увезти их по возможности без шума…
Каверзнев ждал ярости, броска в телекамеру первого попавшегося предмета, но Ковалев только крепче сжал зубы.
— Когда они вернутся? — спросил он.
— Завтра. Но если ты начнешь буянить, их не пустят сюда.
— Они с Черным? С Шенгелая?
— Нет. Шенгелая здесь.
— А сейчас ты не врешь?
— Нет.
Ковалев опустил голову.
Каверзнев понимал, какая буря сейчас происходит в душе Ковалева, все-таки он хорошо изучил своего подопечного, но внешне, в лице, в глазах Ковалева, никак не проявлялась эта буря.
Лешка подошел к включенному телевизору, где на экране коренастый парень в старой гимнастерке закричал: «Атас!», а несколько мужских голосов подхватили: «Веселись, рабочий класс»…
Лешка криво усмехнулся и уселся перед телевизором.
Каверзнев облегченно вздохнул и переглянулся с удовлетворенно улыбающимся Шенгелая, сидевшим рядом с ним.
— Ну вот, я же говорил! — сказал врач. — И я считаю, что эксперименты необходимо продолжать. Нужно показать ему, что ничего не случилось.
— По-моему, согласно распоряжению генерала, вам нет необходимости спрашивать моего совета, майор, — с сарказмом ответил Каверзнев. — Кстати, я забыл вас поздравить с очередным званием и повышением…
— Тогда мы приступим, пожалуй, — врач как будто не заметил иронии. — Лейтенант, позвоните в госпиталь, пусть везут больного. Мы начнем прямо сейчас.
Лейтенант покосился на Каверзнева, но, видя, что тот не отдает других приказаний, снял трубку и набрал номер…
Каверзнев смотрел на экран монитора и видел сжатые губы Лешки, сидящего перед орущим телевизором, пустые невидящие глаза несчастного человека…
Ковалев, еще задолго до ареста, научился чувствовать внимательный взгляд интересующегося его персоной человека. Может, эта способность выработалась в нем благодаря тому, что его долго ловили, а может, и вообще он был чувствительным парнем, но в тюрьме он знал, когда через телекамеру за ним наблюдают, а когда — нет.
В последние дни они с Шенгелая кодировали упитанных мужчин сорока-, сорокапятилетнего возраста. Все эти мужчины были похожи друг на друга то ли мягкостью ладоней, не знавших физического труда, то ли особой внимательностью сопровождавших их санитаров с военной выправкой, а может быть, тем, что все эти люди прибывали в лабораторию с закрытыми лицами, так что даже те, кто вез этих больных, не знали, кого везли.
Однажды вечером, когда Лешка сидел перед телевизором и с огромным вниманием слушал бурные дебаты народных депутатов, впервые за семьдесят лет получивших возможность высказать своему правительству все, что они о нем думают, он узнал одного из своих пациентов, а через минуту разглядел и второго. Первый оказался заместителем министра финансов страны, а второй то ли помощником, то ли секретарем председателя Верховного Совета…
Ковалев и раньше не был дураком, он умел из обрывков доносившихся до него сведений составлять целостную картину. Он понял, что те, кто прошел через каталку лаборатории, а значит, через кодирование с его помощью, незаметно для себя стали рабами какого-то теневого кабинета, и теперь те, кто знает код, могут управлять ими. Он не знал, нужно ли руководить этими людьми на каждом шагу, или достаточно отдать только одну команду, после чего загипнотизированный просыпается и способен соображать… Об этом знали те, кто это придумал. Но для того, чтобы сохранить тайну и оставить тайной навсегда, необходимо во время сеансов отключать телекамеры и микрофоны, и Лешка это понял…
— Наш представитель сделал доклад о способностях сына Ковалева на международном симпозиуме по изучению возможностей человека, — сообщил генерал, когда подчиненные расселись вокруг стола и были готовы слушать. — И одна довольно солидная фирма предложила контракт, очень выгодный… Руководство согласилось.
— И что, Костю отправят в другую страну? — спросил Каверзнев.
— Да. На три месяца. Вы поедете с ними. С Ковалевой и ее сыном, — уточнил генерал. — Мы ведь еще помним, подполковник, что в свое время вы изучали английский и японский языки! — решил польстить генерал.
— Но этого делать нельзя! — взмолился Каверзнев. — Нельзя оставлять Ковалева одного! Тем более отправлять его сына за границу!
— Подполковник, этот вопрос уже решен. Вы знаете положение нашей страны, а за работу этого малыша нам заплатят валютой! Да и сами вы разве не хотите поехать? Развеяться!..
Каверзнев опустил голову. Он понял, что его слово, да, пожалуй, и слово генерала, уже не имеют никакого значения.
Видимо, кто-то из олухов, служивших в заграничной агентуре родной фирмы, услышав о малыше, решил выслужиться и предложил высокопоставленному родственнику или его жене, что почти одно и то же, план использования способностей мальчика. Шефы олухов мгновенно учуяли запах долларов и, конечно, согласились! А так как в заграничную резидентуру попадали только исключительно благодаря личным или родственным связям, а не при помощи служебного рвения, то и вопрос с командировкой решился почти мгновенно. Непонятно только, как попал в список участников сам Каверзнев! Должно быть, случайно…
— Вместо вас останется Довлатов, — продолжал генерал, — но штат по соображениям секретности я увеличить не могу, так что он остается и старшим смены, дежурить будет, как обычно. Работу с Ковалевым будет продолжать Шенгелая, ему и решать очередность экспериментов. Вопросы есть?
Каверзнев подавленно молчал. Он понимал, что этим решением они наносят очередную рану истерзанной душе Ковалева, пусть и большую часть этих ран нанес сам Ковалев благодаря своей неугомонности, настырности характера, неспособности принимать мир таким, какой он есть, регулярно вступая в бой с силой, во много раз превосходящей собственную.
— Вы хотите что-то сказать, подполковник? — услышал Каверзнев голос генерала и очнулся.
— Нет.
— Тогда сегодня же идите в отдел внешних сношений и получите документы на жену Ковалева с сыном. Да не забудьте свои паспорта! Поедете вместе с женой, — генерал улыбался, он ожидал ответной — благодарной улыбки Каверзнева, но тот оставался хмурым.
— Я бы сам съездил вместо вас, — генерал по-прежнему улыбался. — Да вот не посылают!.. — генерал убрал улыбку и построжел. — Но учите, главная ваша обязанность — не допускать никаких пресс-конференций! Учтите, существование самого Ковалева — государственная тайна особой важности! И сохранение ее лежит на ваших плечах.
— Я понял.
— Тогда все свободны.
Вера, услышав новость, радостно оживилась. Она, улыбаясь, примеривала перед зеркалом платья, немного взгрустнула оттого, что у нее их так мало и выбрать практически не из чего, а Ковалев со щемящим чувством чего-то непоправимого смотрел на сборы. Костя, услышав, что они с мамой едут в Японию, не удивился, а только спросил, не там ли делают компьютерные игры. Получив утвердительный ответ, Костя подошел к отцу, положил свою руку на его колено и серьезно сказал:
— Папа, ты не переживай, я каждый день с тобой буду разговаривать!
— Нет, сыночек, — сказала мама, разглядывая перед зеркалом очередную блузку, — оттуда нам не разрешат звонить папе. Ничего, мы будем писать ему письма!
— Нет, я буду разговаривать! — упрямо сказал Костя. — Как с Мурлыкой, ладно, папа?
— Ладно, малыш. Я буду тебя ждать… — грустно ответил Лешка.
— Ты вечером ложись в постель и думай обо мне! — инструктировал сынишка, серьезно глядя в глаза отцу. — И услышишь меня! Обязательно услышишь!
— Ладно… — дрогнувшим голосом ответил Ковалев и привлек к себе мальчика, почувствовавшего своим маленьким, но верным сердцем, как грустно оставаться отцу одному в то время, когда единственные близкие ему люди уезжают в чужую страну.
Мать Ковалева к тому времени уже давно умерла, и ему сообщили об этом только через месяц. У единственной сестры была своя жизнь, в которой хватало проблем и без непутевого братца, так что Лешка оставался совсем один. Даже Каверзнев, с которым у Ковалева сложилась своеобразная дружба, и тот уезжал, правда, Лешка не знал, что он едет вместе с Верой, на этом настоял сам подполковник, он не хотел, чтобы острый ум Ковалева сообразил, какие меры они предпринимают для того, чтобы сохранить в тайне факт существования отца талантливого малыша.