Тем не менее, на этот раз все складывается как-то иначе. Необычное явление природы, поразившее Хейс. Ученые климатологи составили математическую модель явления. Может быть, верную, а может быть и нет, кто знает? Но почему все это происходит именно сейчас? И эти фотографии со спутника… Но с другой стороны, из России не последовало никакого сообщения, ни словечка, ни намека…

— Доктор Брукман, президент готов принять вас.

Только настольная лампа освещала Овальный кабинет. Президент сидел в тени под флагом Соединенных Штатов.

— Рад вас видеть, Мэл.

— Благодарю, мистер президент.

Президент барабанил пальцами по столу и листу, лежащему перед ним. Брукман заметил, что на листе виднеется красная литера секретности, такая же, как и на его копии.

— Вы это, конечно, читали?

Это было утверждение, а не вопрос.

Брукман кивнул.

— Вы согласны, что в докладе что-то есть?

— В каком смысле, мистер президент?

Президент задумчиво посмотрел на Брукмана.

Вот он — острый, консервативный, лояльный — типичный представитель эстаблишмента. Конечно, в этом нет ничего плохого. Эстаблишмент не может обойтись без таких людей, и администрация Белого дома не исключение. Но нельзя слушать их, вернее нужно не слушать их мнение, так как они всегда говорят только то, что от них хотят услышать.

— Я имею в виду… — начал он терпеливо, — что вы думаете об этих… Танцорах? Они были в прошлом постоянным явлением в Арктике?

— Легенды такого рода часто основаны на реальных фактах, — сказал Брукман, удивляясь самому себе.

— Но если это так, Мэл, значит для нас начинается новая игра. Не может ли это означать, что все эти арктические феномены приближаются к нам? Почему?

— Стовин считает, что это предвестники нового ледникового периода.

— И когда он начнется?

— Стовин считает, что он уже начался.

Президент заговорил и в его голосе послышалась сталь.

— Я знаю, что считает Стовин, Мэл. Меня интересует ваше мнение.

Брукман потер левую бровь. Все три его жены знали, что этот жест означает желание уклониться от ответа на вопрос. Но сейчас был не тот случай.

— Я думаю, — нерешительно произнес он, — я думаю, что есть один шанс из двадцати, что он прав.

Президент присвистнул.

— Так много, Мэл?

Брукман пожал плечами.

— Остальные согласны с вами?

— Только один.

— Кто?

— Чавез.

Президент открыл ящик стола, достал оттуда лист бумаги и просмотрел его.

— Он ботаник?

— Да, мистер президент. Он изучает арктическую растительность. И он утверждает, что картина, сложившаяся за последние три года, весьма напоминает ту, что была перед последним ледниковым периодом.

— Х-мм.

Президент резко встал из-за стола, подошел к стене возле окна и некоторое время рассматривал фотографию Белого Дома, висящую на стене. Затем он вернулся, но сел в одно из глубоких желтых кресел перед камином. Он улыбнулся и кивком пригласил Брукмана пересесть.

— То, что случилось в Хейсе, и, возможно, в Сибири, а также на Маккензи, что это, Мэл? Стовин назвал это Танцором, но такое название ничего не объясняет.

Брукман наклонился вперед. Наконец-то в разговоре наметился прогресс.

— Я изложил проблему сотрудникам Мировой Атмосферной Комиссии — ее американскому отделению. И получил ответ.

— Да?

— Несколько лет назад в Австралии создали математическую модель торнадо, о котором мы знаем на удивление мало. Оказалось, что торнадо представляет собой потоки воздуха, закручивающиеся спирально вокруг центральной оси и всасывающие воздух внутрь спирали. Получающаяся труба вытягивается и тянется к земле. Наши сотрудники предположили, что этот Танцор и торнадо одно и то же, только в условиях холодного климата. Причем внутри трубы, где воздух разрежен, гораздо холоднее, чем снаружи. Это ледяное торнадо. Для возникновения такого явления необходима определенная комбинация температуры воздуха и ветра. Именно такие условия характерны для Арктики.

— А теперь, — задумчиво произнес президент, — такое стало происходить и на юге.

— Да, — ответил Брукман. — Пару раз уже случалось.

— И Стовин уверен, что это начало нового ледникового периода.

Брукман промолчал.

— Сколько времени длится процесс? — спросил президент. — Процесс формирования торнадо?

— Для настоящего торнадо — минут тридцать. Я думаю, что здесь примерно столько же. И это дает некоторую надежду.

— Надежду?

— Если мы научимся распознавать ранние стадии, мы сможем вмешиваться, чтобы не допустить дальнейшего развития.

Президент пожал плечами. И тут Брукман заметил, что тот устал.

— Вполне возможно, Мэл. По крайней мере, будет казаться, что мы что-то делаем. Но мы боремся только с симптомами, а не с самой болезнью. Потому что если они предвестники ледникового периода, то, борясь с ними, мы не предотвратим неотвратимого. Стовин был прав. Это само по себе совсем неважно.

— Нет, — сказал Брукман. Он немного поколебался, затем встал и подошел к карте на стене.

— Если предположить, что мы на пороге ледникового периода, а для такого предположения основания есть, и если мы предположим, что все будет происходить так же, как во времена последнего оледенения 20 000 лет назад, то граница пройдет здесь. Палец его описал по карте извилистую линию от западного побережья Тихого океана через Монтану, Дакоту, к юго-востоку от Айовы и Иллинойса, повернул к северному Кентукки, Западной Виргинии и достиг океана близ Балтиморы.

— Это, грубо говоря, граница залегания льда 20 000 лет назад, мистер президент.

Президент поднялся и подошел к карте.

— Стовин сказал, что над Чикаго будет ледяной покров толщиной в милю, — сказал он. — Значит, также будет и в Миннеаполисе, Филадельфии, Питтсбурге, Нью-Йорке.

Брукман кивнул.

— И на остальной части земного шара: почти все Британские острова, пол-Европы и Европейской части России, Скандинавия, Германия… Подо льдом будут Берлин, Варшава, Москва, Ленинград и далее — Сибирь.

— Все исчезнет? — спросил президент.

— Все.

— И как быстро будут развиваться события, чтобы катастрофа достигла таких масштабов?

— Не знаю. Стовин утверждает, что быстро — все произойдет в течение десятилетия. И он не один, кто так думает. Почти все, кто верит в новое оледенение, считают, что это произойдет быстро. Перед людьми станет проблема обеспечения пищей. Смогут выжить только две трети нынешнего населения Земного шара, и то при коренном изменении существующей технологии.

— Что думают о возможном оледенении ученые других стран?

— Я знаю, что Ледбестер в Англии на прошлой неделе встречался с премьер-министром. В других странах тоже происходили совещания, но под большим секретом. Все боятся возможной паники — экономической, индустриальной…

— И тем не менее, мы должны довести это до сведения общественности, — сказал президент.

— Должен подчеркнуть, что все это только гипотеза, — сказал Брукман. — Я знаю, что этого мало, вам хотелось бы определенности, но пока я не могу предложить ничего другого. Мы еще очень мало знаем о климате, хотя запускаем спутники на орбиту. Вполне возможно, что и я, и Стовин, и остальные ошибаются. А ошибка порождает ошибку, любой ученый скажет вам это. Может быть, мы и ошибаемся.

— Я заметил, что вы говорите — мы, — сказал президент. — Стовин обратил вас в свою веру?

— В какой-то степени, да.

— И вы обеспокоены?

— Да.

— И я тоже, — сказал президент. — И я.

Он замолчал на мгновение.

— Нам нужно обдумать, как это сообщить, чтобы не вызвать паники, — сказал он. — И какое бы ни было принято решение, оно должно быть принято быстро. Вы знаете, я не Стовин. И верю в Бога. Он не мог завести нас так далеко, чтобы затем заморозить.

Брукман промолчал.

— Вы когда-нибудь слышали о Натаниеле Грине, Мэл? — спросил президент.

Брукман отрицательно покачал головой.

— Я так и думал. Но старый Нат всегда был моим героем.