В первых числах декабря 1911 года полюсный отряд Р. Скотта в сопровождении отрядов обеспечения Э. Аткинсона и Э. Эванса вышел к устьевой части ледника Бирдмора, где был задержан метелью на четверо суток с 5 до 9 декабря (на графике горизонтальный участок). В последующую неделю (сравнительно пологий участок графика) темп движения был небольшим из-за рыхлого снега и трещин, но затем постепенно увеличивается — люди втягиваются в работу, сборы при ликвидации лагеря, после того как избавились от лошадей, упростились и т. д. Поверхность ледника в целом особых препятствий при движении не создавала.

Наоборот, в отряде Р. Амундсена при подъёме на ледник Акселя Хейберга темп движения упал очень резко, как мы уже знаем из-за сложной трещиноватой поверхности ледника и из-за потерь времени при рекогносцировках. После того как ледник Акселя Хейберга был полностью пройден, темп движения норвежцев резко возрос (очередной крутой участок графика в конце ноября 1911 года), что и понятно — улучшилась поверхность. Англичане, преодолев значительно менее сложный в техническом отношении ледник, как ни странно, на протяжении ряда последующих дней показывают снижение дневных переходов. В конце декабря ежедневные переходы у них уменьшаются с 27 до 21 км, а в первую неделю нового 1912 года даже до 19,6 км. В ежедневных записях Р. Скотта это снижение темпов практически незаметно, его трудно обнаружить среди других фактов и событий маршрута. Но, по-видимому, это и было началом конца. Скорее всего, причина снижения темпов движения англичан заключалась в том, что они начали изматываться и терять силы, причём без компенсации скудными походными рационами — это и определило дальнейшее развитие событий.

4 января 1912 года ушёл на базу последний вспомогательный отряд лейтенанта Эванса, и снова темпы движения в полюсном отряде падают. Правда, в дни, предшествующие достижению полюса, дневные переводы несколько увеличились — с 20 до 22 км, причём в условиях, когда природные факторы оставались неизменными. Снова Р. Скотт даёт противоречивые оценки состояния своих спутников.

11 января:

16 января:

Очевидно, накануне достижения цели люди не жалели сил.

График показывает также различия в темпах движения при возвращении. Начальный высокий темп движения англичан выглядит логичным и оправданным — это бег к спасению. У норвежцев же до последних чисел декабря дневной переход редко превышал 25 км — победители наслаждались отдыхом, пока в новом 1912 году Р. Амундсен не ввёл жёсткий график: чередующиеся 28- и 55-километровые дневные переходы вплоть до возвращения на базу.

Только 23 января Р. Скотт обнаружил, что старшина Эванс сдаёт. Изменения графика хорошо отражают все последующие события: 4 февраля в верховьях ледника Бирдмора Эванс падает в трещину, и уже 7 февраля в дневнике Р. Скотта появляется тревожная запись:

Темп англичан в предшествующий период очень высок — они ушли от полюса на 570 км со средней скоростью 28,5 км/день, которая ко времени гибели Э. Эванса упала на 5 км/день.

В дальнейшем темп движения непрерывно падает. В конце февраля выяснилось плачевное состояние ещё одного участника похода — у Л. Отса оказались отмороженными ноги, что опять привело к сокращению дневных переходов. Сам Р. Скотт, объясняя свою неудачу в «Послании обществу», ссылается на непогоду. Действительно, в это время наступила антарктическая зима, которая и не могла быть иной. Важно другое: имевшимися транспортными средствами выполнить намеченный маршрут в более короткие сроки было невозможно. Р. Скотт знал об этом и, планируя возвращение полюсного отряда на период с середины марта до начала апреля, тем самым обрекал свой отряд на испытания антарктической зимой. Можно считать, что выполнение маршрута в таких условиях и такими средствами (в отличие от норвежцев) было уже за пределами человеческих возможностей. На фоне этого совершившаяся трагедия выглядит скорее закономерной, чем случайной.

И такой вывод подтверждается ещё целым рядом примеров в действиях людей из ближайшего окружения Р. Скотта, прежде всего лейтенанта Эванса. Дело в том, что признаки опасного изнурения людей появились спустя три месяца после начала маршрута. Очевидно, трёхмесячный срок — предельный для безопасной работы в данных условиях. За его пределами начинается борьба за выживание, где любое неблагоприятное стечение обстоятельств может оказаться роковым. В отряде Э. Эванса при приближении к базе (как впрочем, и в отряде самого Р. Скотта) часть людей уже оказывалась на грани истощения. Об этом же свидетельствует снижение темпа движения и, соответственно, более пологая «ветвь» графика начиная с конца января. К счастью для людей из отряда Э. Эванса, они возвращались ещё в конце антарктического лета.

Когда отдельные люди теряли способность идти, до базы оставалось до сотни километров. В этой критической ситуации наиболее здоровые, обеспечив оставшихся товарищей остатками продовольствия и снаряжения, уходили за помощью на зимовочную базу. В сложившейся обстановке любая случайность (это особо отмечает в своей книге Э. Черри-Гаррард при описании спасения лейтенанта Эванса) могла иметь роковые последствия.

В отличие от отряда Э. Эванса, Р. Скотт и его люди накануне гибели оказались в заведомо худшем положении, во-первых, из-за большого расстояния до базы (свыше 260 км) и, во-вторых, из-за наступившей антарктической зимы. В создавшейся ситуации эти обстоятельства не давали остаткам отряда Р. Скотта каких-либо реальных шансов на благополучное возвращение. Отряд Р. Скотта погиб, исчерпав возможность к действию. В свою очередь причины гибели участников похода на полюс обусловлены ошибками в планировании всей полюсной операции, из которых главная — несоответствие средств (прежде всего транспортных) и цели.

Здесь необходимо объяснить, почему именно Э. Черри-Гаррард возглавил последнюю отчаянную попытку спасти обречённых, оказавшись в роли, которая первоначально отводилась другим. Как уже известно читателю, в полюсной операции ни лошади, ни моторные сани не оправдали себя, и в конце концов люди сами впряглись в нарты. Видимо, ещё в процессе полюсного похода Р. Скотт пытался переосмыслить ситуацию и внести ряд коррективов относительно собачьих упряжек, роль которых резко возрастала. Собачьими упряжками в его экспедиции заведывал некто Сесил Мирз, фигура неординарная даже в созвездии личностей, зимовавших на мысе Эванс.

Р. Скотт принял его в экспедицию по рекомендации непосредственно Адмиралтейства. Этот человек с десяток лет прожил на Дальнем Востоке, хорошо знал его русскую часть, а также прилегающую Сибирь, которую однажды (если верить Р. Хантфорду) пересёк до мыса Челюскина. Он говорил по-русски, по-китайски и даже на хинди. Участник англо-бурской войны.

В глазах своих товарищей по зимовке это был бродяга из бродяг и вдобавок искатель приключений, соприкасавшийся странным образом с военным ведомством. Неудивительно, что Р. Хантфорд считает, что этот человек был связан с военной разведкой. Так или иначе, но именно С. Мирз закупил в Хабаровске и Николаевске на территории России несколько десятков собак для экспедиции Р. Скотта, проделав позже аналогичную операцию с лошадьми в Харбине (Маньчжурия), а также нанял каюра Дмитрия Гирёва и конюха Антона Омельченко — они стали первыми русскими, зимовавшими в Антарктике. Однако в экспедиции его отношения с Р. Скоттом не сложились, как считает Р. Хантфорд по вине последнего — он слишком любил объяснять С. Мирзу, как надо обращаться с собаками, одновременно недооценивая этот вид транспорта.

Суть распоряжений Р. Скотта накануне полюсной операции заключалась в следующем: присоединиться к полюсному отряду в районе склада Одной тонны для поддержки «главных сил» при движении на юг, забросить солидное пополнение склада Одной тонны в октябре или в январе, после чего возвращаться на мыс Эванс до дальнейших распоряжений. Так как судно могло ожидать полюсный отряд до середины марта, собачьи упряжки должны были встречать возвращающихся ниже ледника Бирдмора между 82 и 82°30′ ю. ш.