— Максик, вот он, энергоцентр! — Никита растянул запёкшиеся губы в подобие улыбки.

— Вижу… — простонал Клюев. — Никита… прошу… быстрее… Я… могу… вырубиться…

— Всё, братишка, всё! Последние метры.

Бывший спецназовец мягко присел, позволив другу сползти со спины, развернулся, подхватил его на руки и неуклюже, боком, стал пробираться вдоль стены. Пока не наткнулся на стальные двери. В металл был врезан солидный кодовый замок, на его панели светились два окошка и темнели два выпуклых больших веньера, размеченных не цифрами, а буквами.

— А, чёрт! — ругнулся Никита. — Двойной шифр. Да ещё словами. А у нас под рукой ничего. Можно провозиться до второго пришествия. — Он тревожно посмотрел на привалившегося к его груди Макса.

— Два… слова… — Клюев с трудом разлепил серые губы. — Кто… программировал…

— Полагаю, сам Реутов, — поколебавшись, ответил Никита. — Кто же ещё?

— Тогда… набирай… Веня… Захар… или… наоборот… Два… имени… — Голова Макса безвольно откинулась.

Никита бережно опустил его на бетонный откос сбоку от двери, прислонив спиной к шершавой стене, и рванулся к замку. Так, бормотал он, так. Твои бы слова, братишка, да Богу в уши. Он ухватился за веньеры и начал отчаянно их вращать. В-е-н-я… 3-а-х-а-р… Стоп… Замок не сработал. Тогда он набрал в обратном порядке — сначала «Захар», потом «Веня». Замок тихо щёлкнул, и Никита, боясь поверить в удачу, влажными от выступившего пота пальцами потянул дверь на себя. Она открылась легко и беззвучно, будто все эти годы её петли заботливо смазывали, чистили и берегли от сырости. Сходу проскочив невзрачный тамбур, бывший спецназовец буквально вышиб ногой вторую, самую обычную, дверь и оказался в машинном зале. Компактные генераторы, закреплённые на бетонных основаниях, мерно гудели, и непонятно было, что за сила вращает их роторы вот уже столько лет. И туман здесь висел лишь под потолком, да и то какими-то рваными лохмотьями. Впрочем, Никиту это сейчас нисколько не волновало. Лихорадочно оглядываясь в поисках пульта управления, он заспешил по проходу между источающими тепло кожухами и, наконец, увидел то, что искал — подковообразную наклонную панель со множеством циферблатов, шкал и кнопок. Вырубить машины оказалось делом нехитрым — следовало только нажать клавишу с надписью «Полная остановка».

И мир вокруг ожил. Приобрёл цвет, объём и запах. И сквозь всё это многообразие едва пробился низкий рокочущий рёв, шедший, казалось, из самых земных недр. Но Никита услышал его и стремглав бросился наружу. Туман истончался, собираясь в полупрозрачные хлопья, медленно кружившиеся в воздухе. Сейчас он походил на первый снег, задумавший укутать землю плотным покрывалом, но переоценивший свои возможности. Хлопья таяли, не долетая до руин и обломков, и воздух становился всё прозрачнее и прозрачнее. А в высокой синеве неба жарко пылал раскалённый диск летнего солнца.

Макс лежал на бетонной полоске откоса, и его растерзанный, измождённый вид совсем не вписывался в радостную картину освобождения зоны от многолетнего плена. Никита присел рядом, глубоко вздохнул и вытянул над другом правую руку. И чем дольше он её держал, тем больше оживало лицо Клюева. Сердце стало сокращаться чаще, пульс наполнился, дыхание выровнялось. Он ещё не пришёл в себя, но уже явно и зримо выздоравливал. Мастер-наставник опустил руку ему на лоб и послал короткий импульс — он хотел, чтобы в ближайшие полчаса Макс просто спал. Затем он непостижимым образом снял с плеча товарища ненужную уже повязку, заскорузлую от впитавшейся крови, и небрежно бросил её в кирпичные развалы. Всё, братишка, подумал он, мы победили. И это был не фарс, а почти настоящая война.

Никита скрестил ноги в полулотосе, положил руки на бёдра ладонями вверх и погрузился в медитацию. Ровно через четырнадцать минут он встал и неспешно направился туда, где уже начали галдеть потрясённые случившейся метаморфозой егеря. Наступила пора платить по счетам.

Бойцы спецназа выбирались из развалин, перепрыгивая через обломки, выходили на середину единственной улицы и сбивались там в отдельные группки. Они ещё не до конца верили в то, что загадочная активность в руинах лаборатории прекратилась, отныне и навсегда, но уже затеяли обсуждение случившегося, сначала неуверенно и с оглядкой, а потом всё больше распаляясь и делясь друг с другом подробностями. Некоторые уже внимательно осматривали тела Новика и Кротова, цепляясь взглядом за сюрикены, другие озирались в поисках начальства. Наконец, появился и сам майор, угрюмый и какой-то скособоченный. Отряхивая пыль с одежды и поминутно косясь в сторону почти рассеявшегося облака тумана, он обогнул скопление смолкших при его приближении солдат, подошёл к убитым, присел на корточки и мрачно уставился на окровавленные края звёздочек, поразивших лучших его воинов.

— Других потерь нет? — спросил он, поднимая голову и обращаясь к обступившим его бойцам.

— Вроде все здесь, товарищ майор, — неуверенно произнёс кто-то.

— Не все, — резко поправил командир егерей и тяжело поднялся. — Сёма Панин убит. Он был вместе со мной. Швец и Данилов, — он упёрся холодным взглядом в ближайших к нему парней — без очков его лицо потеряло всё своё простодушие, — заберите его и доставьте сюда. Он там, — майор простёр руку в сторону разрушенных стен дома, из которого только что выбрался. — На втором этаже…

Вероятно, он хотел сказать ещё что-то, но не успел. Редкое движение и негромкие разговоры среди собравшихся затихли, наступила гробовая тишина, и все взоры обратились к остаткам лабораторного корпуса. Из-за покорёженной, наполовину сорванной с петель створки ворот появился исчезнувший недавно полковник и, легко переступая через обломки кирпичей и выбоины на асфальте, направился к ним. Казалось бы, надо подготовиться к захвату, предпринять хоть какие-то действия для отсечения путей отхода противника, но никто и с места не сдвинулся. В том числе и майор. А полковник, подойдя к сгрудившимся егерям, пасмурно усмехнулся и негромко сказал:

— Это что за сборище? Ну-ка построиться, как положено.

И все кинулись выполнять команду. Во главе с майором. В норматив они уложились, даже ещё время осталось.

— Ну вот, — оглядывая ровную шеренгу, проронил Никита, — совсем другое дело.

«Прямо, как мои ребята, — неожиданно подумал он, — тогда, на Алтае… И ведь поставь перед ними настоящую задачу и возьми их в хорошие руки — цены им не будет. А тут заставляют мужиков заниматься непотребством, защищать непонятно что, врагов среди своих выискивать». Он шёл вдоль вытянувшихся бойцов, всматриваясь в лица и выбирая, с кого бы начать. Наконец, остановился и повернулся лицом к шеренге.

— Ты! — он вперил взгляд в высокого брюнета с хищным, горбатым носом, выступающим как одинокий утёс на узком, смуглом лице. — Шаг вперёд!

— Лейтенант Бероев! — рявкнул тот, оказавшись в метре от Никиты.

— Кто приказал стрелять?

— Майор Рудаков.

— Что вы знаете о людях, которых должны были убить? Обо мне, например?

— Ничего. Кроме того, что вы — не наш.

— Встать в строй!

Бероев чётко, как на занятиях солдат-первогодков, сделал поворот на месте и, печатая шаг, вернулся в шеренгу. «Эх, ребята, ребята! — Никита вглядывался в застывшие лица, и злость в его душе постепенно сменялась сожалением. — Вас научили выполнять приказы, но забыли рассказать о ценности человеческой жизни. И о том, что не каждый враг, на кого укажут пальцем. Как же! Известная формула — сначала стреляй, а потом думай. Сам-то я тоже хорош — троих положил. Рефлексы, мать их! Зона…»

Он заговорил, и слова его падали увесистыми каменьями, пробивавшими зияющие бреши в монолите намертво заученных уставов, инструкций и идеологических аксиом:

— Вы — элитное, специально обученное подразделение. Ваша задача — защищать Родину, покой и свободу близких вам людей, а не бездумно исполнять приказы тех, кто их отдаёт. Достигший вершин власти не обязательно умнее обычного человека. И уж точно не добрее. Ему тоже свойственно ошибаться, и за эти ошибки иногда приходится очень дорого платить. Помните об этом. Никогда не идите против совести. Никогда не совершайте необратимых поступков. Утраченное вернуть трудно, а в большинстве случаев просто невозможно. Прежде чем ударить, убедитесь, что перед вами действительно враг, а не ложно обвинённый в этом. Миром правит любовь, а не классовая ненависть. Никто не хочет зла ближнему, кроме полных отморозков и безнадёжно больных. Именно эти убеждения вы и должны защищать. Всем понятно?