— Сами-то вы тоже не пешком ходите, — прервала молчание Поля. — И машина ваша не похожа на старую развалину.

Это специальный служебный автомобиль, — подмигнул напарнику тот, что слева. — Нам его дали, чтобы быстрее доставить тебя к месту. А потом мы предъявим твоему папе счёт, скажем, на полмиллиона зелёных американских рублей и когда получим деньги, тебя отпустим. В целости и сохранности.

— Зачем вам столько денег? — брезгливо спросила девочка.

И похитители принялись уверять её, что все средства будут пущены на исключительно благотворительные цели. Они же не ведали, с кем имеют дело. Им этого не удосужились объяснить. А Поля читала их мысли, словно открытую книгу, все их устремления и подспудные желания за время поездки перестали быть для неё секретом, девочку подташнивало от похотливых взглядов на её уже начавшие формироваться округлости и от мелькавших в голове специфических жаргонных словечек, вроде «трахнуть», «оттопырить», «кинуть» и «развести».

Когда машина въехала в широко распахнутые массивные ворота, припарковалась на площадке возле трёхэтажного строения, более напоминающего средневековый замок с башнями и стрельчатыми окнами, и Полю, подхватив под локти, повлекли по широкой мраморной лестнице навстречу стоящим у дверей охранникам, она фыркнула от презрения и тихонько сказала:

— А ну, отпустите меня, уроды.

Руки сопровождающих повисли плетьми, а сами они отшатнулись и застыли, слегка ошалевшие от сознания того, что беспрекословно выполнили пожелание пленницы. Повязка как бы сама собой сползла с её глаз, лениво размоталась и скользнула на ступени. Один из охранников всё же вышел из ступора, повёл нехорошо заблестевшими глазами и хрипло вякнул:

— Не шали, деточка! Иначе твоим предкам будет очень плохо, особенно мамочке!

Мысль Поли сразу скользнула к родителям, и Замыкающая круг увидела растерянное лицо Николая Гаврилыча Виноградова, спикера иркутского парламента, с собранными на лбу морщинами и помертвевшими глазами, а потом его жену, Татьяну Афанасьевну, скорчившуюся на диване и терзавшую пальцами скомканный носовой платок. Видимо, им только что сообщили о похищении дочери. И вслед за этим Маша ощутила волну обиды и ярости, захлестнувшую девочку. Ведь её мама сейчас очень реалистично представила себе, какое непотребство могут учинить бандиты с её малышкой. И самое паршивое заключалось в том, что образы, возникшие в голове Виноградовой-старшей, до изумления совпадали с картинами, вдохновлявшими обидчиков Поли во время поездки.

Маша поняла, что сейчас произойдёт, и похолодела. Ведь девочка, так же, как и её родители, приняла захвативших её негодяев за вымогателей и террористов. Этому, кстати, очень способствовали и их мысли, и их поведение. Они не стеснялись в своей самоуверенности и презрительном отношении к окружавшим их людям, и уж тем более к детям. Они были очень далеки от мысли, что двенадцатилетний ребёнок способен сделать с ними всё, что захочет, и всё, что сможет себе представить. А теперь наступил час расплаты.

Дети иногда безжалостны. Это следствие их восприятия мира как большой игры. Они просто не допускают мысли, что деяние может стать необратимым. Ведь игру всегда можно отложить, а потом начать заново. А уж когда они принимаются защищать того, кого любят, разум молчит. Говорят эмоции. Вот и Поля сейчас собралась спасать родителей.

Она яростно глянула на того, кто посмел угрожать её маме, и охранник начал оплывать, будто свеча при ускоренной перемотке видеоплёнки. Второй у дверей даже не успел сообразить, что происходит, как девочка вытянула к нему раскрытую ладошку — и здоровенного мужика отшвырнуло и впечатало в стену. От него осталось лишь мокрое пятно. В прямом смысле. Теперь настал черёд сопровождающих. С ними Поля поступила более лояльно. Она просто превратила их в неподвижные фигуры с неуклюже поднятыми руками, сохранившие вполне человеческий облик, но переставшие быть живыми. Более всего они напомнили Маше живописные чучела, стоявшие некогда при входе в увеселительные заведения и предназначавшиеся для того, чтобы на них вешали пальто, шляпы и зонтики.

На этом малолетняя валькирия не успокоилась. Она повернулась и глянула вслед удалявшемуся, визжа покрышками, «рейндж роверу» — водитель оказался самым сообразительным из компании и не стал искушать судьбу, пытаясь утихомирить несостоявшуюся пленницу. Ему это мало помогло. Шустряк не успел добраться до ворот, где вторая пара охранников уже вскидывала автоматы — их не тревожила мысль, что они будут стрелять в ребёнка, они защищали собственность хозяина. Не успели. Ворота, невидимым вихрем сорванные с петель, придавили обоих, а тонированного монстра закрутило в воздухе, несколько раз перевернуло и садануло о землю, сплющивая и корёжа, как пустую банку из-под пива. Склонив голову набок, словно художник, оценивающий положенный на картину мазок, Поля оглядела учинённое ею побоище. Видимо, результат не полностью совпал с представлениями о законченном акте возмездия.

Тогда девочка переступила с ноги на ногу и опять повернулась лицом к воплощению архитектурной мысли местного разлива. Она соединила руки, выставив ладошки вперёд, и слегка толкнула пустоту перед собой. И замок начал рушиться, как карточный домик. Через три минуты на его месте возвышалась только груда битого кирпича, укрытая сверху густым облаком серой пыли. Это явилось завершающим штрихом. Зло было наказано и повергнуто в прах.

Поля отряхнула брючки и кофточку, спустилась по оставшимся нетронутыми ступеням вниз и пошла прямо по газону. На ходу она сложила правую ладонь лодочкой, поднесла её к уху и беззвучно пошевелила губами. В квартире Виноградовых зазвонил лежавший на столе мобильник. Николай Гаврилыч лихорадочно схватил трубку, нажал на соединение и с затаённой надеждой произнёс: «Алло».

— Папа, это я, — сказала девочка.

— Где ты, малыш? — он старался не сорваться в панику. — Что с тобой? Тебя никто не обижал?

— О чём это ты, папа? — Поля придала голосу удивление.

— Ну, тебя же увезли… Ну, как же…

— Никто меня никуда не увозил. Покатали и высадили у парка. Это у них шутки такие.

— У кого, у них?! — не выдержал Николай Гаврилыч. — Полюшка, ты в порядке?

— Да всё нормально, пап. Заберите меня отсюда. Только побыстрее.

— Девочка моя, мы мигом. Мы с мамой сейчас будем. Потерпи немножко. — Виноградов-старший сунул не выключенную трубку в карман, придержал чуть не упавшую от избытка чувств жену и ринулся к двери.

А девочка дошла до поверженных ворот и беззвучно растворилась в воздухе.

Замыкающая круг вздохнула и переключилась на Никиту.

Муж её не торопился. Он прогуливался по улице Софьи Перовской. Казалось бы, без всякого смысла. Однако смысл был. Мастер-наставник слушал телефонные разговоры, ведущиеся в офисе Горчакова. Последние десять минут Александр Данилович работал на износ. Телефонные трубки в его кабинете раскалились — и городские, и сотовые. Он договаривался, отдавал распоряжения и выслушивал инструкции. «Рейндж ровер» с его бойцами и маленькой овечкой, предназначенной на заклание, благополучно — стараниями некоторых сотрудников иркутского ГАИ — выскользнул на дачные просторы и уже наверняка добрался до места. Вот только почему-то сообщений от сотрудников не поступало. Это беспокоило Сопатого, но не очень сильно. В дороге всякое может случиться — колесо прокололи или по нужде остановились. Сам же им приказал звонить только по прибытии в загородную резиденцию. Гораздо больше его волновало другое: прибыли ли в город заказчики с деньгами и врачом, которому предстояло вытащить из девчонки информацию, а потом тихо её усыпить. Навеки. Чтобы никаких следов и зацепок не осталось. Потом можно будет списать на какого-нибудь психа-педофила. К тому же большой человек Варенцов обещал постоянную «крышу», и это привлекало Сопатого ничуть не меньше денег. Вот тогда он развернётся по-настоящему.

Чем дольше слушал Никита, тем больше ему хотелось плюнуть на гуманизм и приличия и удавить почтенного инвестора его же галстуком. Но он не мог так поступить. Во-первых, он обещал Маше — как он потом ей в глаза посмотрит? — а во-вторых, просто уже не мог. «Ладно, — решил он, — хватит баклуши бить. Пора навестить клиента. Тем более что из-за его спины торчат уши Варенцова».