Таким образом, истина обладает двумя сторонами, из которых самая блестящая— сторона относительного, так как, зная какое-либо положение безотносительно, мы не имеем еще полной истины, а знаем только часть ее.
Отсюда следует, что относительные истины, не имеющие, по-вашему, никакого значения, наиболее важны; это уже доказывает ваше превратное понимание.
Причина вашего заблуждения заключается в том, что вы придаете значение относительного всем заблуждениям, аномалиям и дисгармонии, что само по себе уже составляет бессмыслицу.
Вся ваша гордая и легкомысленная метафизика сводится не только к непониманию самих выражений, но даже и понятий и отношений. Вы не знаете, что такое абсолютное и относительное; для вас не существует ни достоверности, ни действительности, ни всеобщности, ни категорий; вы похожи на болвана, имеющего глаза, но ничего не видящего; имеющего уши, но ничего не слышащего; обладающего рассудком, но не получающего впечатлений. К этому-то сводится вся умственная сила Анфантена, пленившая вас вместе со всеми теми, которые, благодаря известным предрасположениям, утратили нравственное чутье и здравый смысл. В данном случае Анфантен явился достойным представителем своей эпохи, апостолом религии плоти, разрушителем принципов, агентом разложения общественной совести, предвозвестником которого было царствование Луи Филиппа.
III. Теперь мы обладаем секретом вашей доктрины и можем разъяснить ее вам. Я не желаю читать вам курс логики: вы не поймете меня, да это будет и несвоевременно. Я обещал вам вскрыть вашу душу и сдержу свое обещание.
Отрицая справедливость как нечто абсолютное, вы должны все-таки избрать исходную точку вашему скептицизму. Не стану упоминать о принципах, так как вы не признаете их; принципы привели бы вас к всеобщей идее, к достоверности, к тому, что вы называете абсолютом. Вам необходимо все-таки избрать какой-либо, хотя бы даже условный, закон. Этот направляющий закон, этот свет носит название идеала. Но, желая оставаться последовательными или, иначе говоря, верными окружающему вас мраку, вы спешите прибавить, что идеал этот не имеет в себе ничего абсолютного. На чем я останавливаю вас и утверждаю: во-1-х, что, упоминая об идеале, вы сами не знаете, о чем говорите; во-2-х, что если даже вы и знаете его, то вы тем не менее впадаете в весьма грустное заблуждение, избирая его руководителем вашего разума и властелином вашего сердца.
«Идеал, говорите вы (с. 13), не заключает в себе ничего абсолютного».
И затем вы объясняете, почему идеал избран вами ad libitum[113], или в вас самих, или в окружающей вас природе, не приписывая ему ни одного из свойств, характеризующих абсолютное.
Все это означает только, сударыня, что для вас, стремящихся к достижению идеала, на самом деле его не существует, а существуют только предметы, привлекающие более или менее ваше желание и алчность. Идеалом, для каждого цельного человека, называется слово, выражающее соответствие какого-либо существа с его типом. Так называется еще известная способность нашего ума, посредством которой мы, ввиду действительности, всегда погрешающей, по выражению Рафаэля, восходим мыслью к совершенству, несомненно существующему, по нашему мнению, или в природе, или в Божественном разуме. Идеал, взятый в таком смысле, хотя и не существует на самом деле, но вполне подлежит нашему разуму и может быть назван абсолютным, так как соединяет в себе истину, гармонию, достоверность, пропорцию, силу и красоту. Нам никогда не придется достигнуть его, но мы должны постоянно стремиться к нему, при условии соблюдения прав справедливости; мы развращаемся, отказываясь от него. Отречение от идеала составляет вернейший признак упадка нашего времени.
Вы же, напротив, вы отрицаете a priori идеал, так как вы отрицаете абсолютное и так как, по вашему мнению, абсолютное составляет синоним истины, закона, достоверности. Для вас, повторяю, не существует идеала; все, что вы называете этим именем, совершенно произвольно. Может быть, ваш идеал — уродство. Он должен быть вычеркнут из вашего словаря, как не обладающий, наравне с абсолютным, относительным, достоверным и всеобщим, никаким значением.
Вы должны заменить его другим словом, называющимся по-латыни «libido»[114] по-французски же «fantaisie»[115].
Вы, таким образом, приобретаете многочисленную родню, не делающую вам, впрочем, особенной чести. Фантастическая школа — это последнее слово романтизма — царствует в литературе, в поэзии, в живописи и в драматическом искусстве. То же происходит и в мире нравственности; и все сводится к одному — проституции. Прочтите фельетоны Т. Готье, всю массу романов, драм, стихов, иллюстрирующих нашу эпоху.
Прямым следствием подобной замены идеала фантазией является отсутствие во Франции теории искусства, т. е. самого искусства. Существуют творения разврата, и ничего более. Было время, когда искусство имело целью воспроизвести идеал, насколько он доступен воображению, или же действительность как более или менее прямую противоположность этому идеалу; представителем первого направления был Рафаэль, второго — Фламандская школа. Оба направления столь же законны, как и комедия и трагедия. Изображение действительности заслуживает такого же уважения, как и изображение идеала. В настоящее время толпа художников и литераторов знают только фантазию и, благодаря ей, одинаково удаляются как от действительности, так и от идеала. В их творениях нет ни правды, ни возвышенности; они просто модный товар, предметы порнократии.
Мы еще не кончили. Вы вполне заблуждаетесь относительно идеала; отрицая его абсолютный характер, вы делаете из него Божество, что весьма понятно в религии без принципов, без закона, без достоверности, без всеобщих идей, без понятий, без справедливости, без нравственности, в век господства фантазии, что опять-таки составляет противоречие и бессмыслицу.
Я объяснил, в своей теории прогресса, каким образом он имеет принципом справедливость; почему всякое политическое, экономическое, литературное и философское развитие, лишенное этого необходимого элемента, становится разрушительным и развращающим; каким образом идеал влечет нас к справедливости; почему, наконец, этот самый идеал, делаясь правилом и целью жизни, вместо того чтобы служить орудием права, делается причиною немедленного упадка и смерти общества. Одним словом, я подчинил идеал справедливости, идея которого с точки зрения спекулятивного разума менее всеобща и ощущение которого с точки зрения практического разума носит менее общественный характер.
Вы же, напротив, вы подчиняете право идеалу, наподобие тех идолопоклонствующих политеистов, история упадка которых была приведена мною: вы вполне сходитесь с современной литературной чернью, следующей, как известно, принципу искусства для искусства. Принцип же искусства для искусства влечет за собою следствия, также входящие, по всей вероятности, в ваш катехизис: власть для власти, война для войны, деньги для денег, любовь для любви, наслаждение для наслаждения. Я заявил вам, что все ваши мысли ведут к проституции, что ваша голова — не говорю — сердце, так как вы жена M. L., которого я считаю вашим искупителем, — наполнена проституцией, потому что вы наслушались речей магнетизатора Анфантена.
Фантастическая школа, образчик бессмысленной метафизики которой дали вы нам, не что иное, как наслаждение, порок, безнравственность, общественное разложение, ПОРНОКРА ТИЯ.
IV. Вы упрекаете меня в постоянном смешении конкретного с абстрактным. На что я имею честь, сударыня, отвечать вам советом — получше удостовериться самой в вашем умении различать их. Ваше понятие об абстрактном — неточно, о конкретном — еще более.
Вы утверждаете, вместе с номиналистами, что общество — пустое слово и что нет общественной единицы и помимо индивида, мужчины или женщины; что пара, образованная их соединением, не есть существо действительное; что нельзя приписывать этой паре какие-либо атрибуты, на основании которых можно было бы рассуждать за или против мужчины или женщины.