— Ступай ты вперед!
— Нет, лучше ты!
Я несколько раз потихоньку оглянулся. Все четверо были стрижены наголо и казались моими ровесниками. Когда я встречался с кем-нибудь из них взглядом, тот смущенно опускал глаза, а потом переглядывался с остальными.
Я сжался от страха, что сейчас они выкрикнут что-то обидное.
У въезда на мост, откуда уже было слышно журчание обмелевшей реки, преследователи кинулись к нам и окружили коляску. Мама остановилась. Я стиснул руку сидевшего рядом со мной братишки и весь напрягся.
— Тетя, дайте мы повезем, — выдохнул один из мальчишек.
Мама поблагодарила, но от помощи отказалась.
Продолжая твердить свое: «Разрешите, разрешите», они выхватили повозку и с радостным гиканьем покатили ее. Коляска легко понеслась вперед.
Братишка пришел в восторг. Сестренка подбежала и на ходу вскочила в прицеп.
Мальчишки сказали, что довезут нас до самого дома.
Почему они вызвались провожать нас? Не снится ли мне все это?…
— А тебе не было больно, когда он усыпил тебя? — спросил один из них.
— Нисколечко! — ответил я не без гордости.
— Я решил, что ты умер.
— И я тоже. Раз — и глаза закрылись.
— Мне даже страшно стало. — Ребята наперебой делились своими впечатлениями. Все четверо учились в третьем классе. Звали их Гэнта, Цунэ, Сёта и Минэо.
— Скажи, у тебя на самом деле уже все улетучилось? А если гипноз еще действует и перейдет на нас? — обернувшись, с опаской в голосе спросил бежавший впереди Гэнта. Все дружно расхохотались.
Дорога подмерзла, слышно было, как из-под колес отскакивали крошившиеся комья затвердевшей грязи. Поднимавшийся от земли промозглый туман окутывал коляску, но я совсем не чувствовал холода. Мы свернули с дороги, и прицеп мигом взлетел по пригорку к нашему дому. Мама все стояла и благодарила наших провожатых.
— Раз у тебя болит нога, я завтра сам приду поиграть с тобой, — предложил Гэнта.
— И я тоже, — присоединился Минэо.
Я кивнул, а самого душили слезы.
— На вот, возьми, это я по дороге нашел. — Цунэ достал из кармана орех и вложил мне в руку.
Сёта тоже вытащил из своих латаных-перелатаных штанов горсть орехов и протянул мне.
— Ну пока!
— До завтра! — И они побежали по освещенной лунным светом тропинке.
Глядя с веранды вслед убегавшим, сестренка порадовалась:
— Братик, как хорошо, что мы сходили в цирк. Теперь и у тебя появились товарищи.
Разложив орехи около подушки, я вдыхал исходивший от них аромат гор и никак не мог заснуть.
Наверно, Сёта и Цунэ нашли орехи у подножия горы, за школой, куда они успели сбегать до начала занятий. Сезон орехов уже давно прошел. Они долго пролежали под опавшей листвой, скорлупа у них потускнела и утратила ту глянцевитость, какая бывает у орехов осенью.
Некоторые уже выпустили росточки. Три таких я отложил отдельно. Утром попрошу, чтобы их посадили в саду на видном месте, под моим окном. Весной орехи, подаренные мне моими друзьями, дадут зеленые всходы.
Я уже знал от мамы про свой ответ на вопрос иллюзиониста. Оказывается, находясь под гипнозом, я сказал: «Мое самое большое желание — иметь ДРУЗЕЙ!»
Заострив кончик спички, я смастерил из упругого орешка волчок и запустил его. В полумраке комнаты послышалось тоненькое протяжное жужжание.
Завтра ко мне придут друзья!
Я лежал и все слушал и слушал песню волчка.
Сэйдзи Симота
Присяга
Первого апреля 1952 года, незадолго до вступления в силу Сан-Францисского мирного договора, на островах Рюкю,[5] которые, согласно третьему параграфу договора, отторгались от Японии, начали функционировать Центральное правительство и Законодательное собрание, придавшие Окинаве видимость самостоятельного государства. В этот день на месте сгоревшего старого императорского дворца состоялась торжественная церемония, однако люди были исполнены мрачных предчувствий. Древняя история народа Рюкю была летописью унижения и страданий, а этот день означал начало новой эры угнетения. Велики были гнев и скорбь народа, у которого отнимали мечту о независимости родины. Чтобы разрядить обстановку, американские власти торжественно отпраздновали этот день, но никто не ликовал. Однако интерес к Законодательному собранию — наконец-то, спустя целых семь лет после окончания войны учрежденного на Окинаве — был велик: в результате народных выборов в Собрание был избран тридцать один депутат.
Накануне торжественной церемонии, тридцать первого марта, в канцелярии Законодательного собрания до поздней ночи царила суматоха.
Когда Тёко Тэнган, служащий канцелярии, закончил правку текста присяги и, завернув свиток в фуросики,[6] вышел на улицу, был уже одиннадцатый час ночи. Под текстом присяги, который будет зачитан завтра, не было подписи одного депутата, и ее требовалось получить.
Вокруг простиралось пепелище, окутанное мраком. Среди руин выросли стебли китайского мисканта, сухо шелестевшие под порывами ночного ветра. На фоне звездного неба вырисовывались похожие на телеграфные столбы прямые и тонкие стволы цветущих агав.
Здание Законодательного собрания пострадало от пожара, и свет горел только на первом этаже, где разместилась канцелярия, второй и третий этажи были погружены во тьму. Строение одиноко стояло среди мрачных развалин, устремив в ночное небо искореженные металлические конструкции. Всего десять дней назад здесь расположилось Законодательное собрание. Тёко Тэнган, поступив работать в канцелярию, возвращался теперь домой не раньше десяти часов вечера. Он быстрыми шагами пересек тянувшееся с полкилометра, поросшее китайским мискантом пепелище и вышел на автостраду. Кругом ни души, только один за другим мчатся военные грузовики. Эта дорога шла через лежавший в руинах старый город и соединяла аэродром Наха с авиабазой Кадэна; она змеилась лентой, разделенной посредине надвое фонарными столбами. По одной стороне неслись машины.
Тёко Тэнган остановился у обочины. Свободные такси могли появиться со стороны районов Пэри и Ороку.
Машины проносились мимо без гудков, с легким шуршанием. Лучи фар, перекрещиваясь, скользили по пепелищу.
Такси все не было. В проезжавших мимо автомобилях сидели американские семейные пары, с детьми, либо же солдаты с девицами в обнимку.
Тэнган побрел пешком, размышляя о трудной работе шоферов такси. Почти каждый день в газетах появлялись сообщения то об угоне, то о том, как пассажиры сбежали, не заплатив денег. Тэнган вдруг решил не ловить такси. Лучше пешком — займет, наверное, не больше получаса, а так даже безопаснее. Хотя дома он будет только к полуночи. Ему вспомнился его начальник, Тояма, который советовал ему поехать на такси.
Прохожих совсем не видно. Пешеходная дорожка не заасфальтирована, а по гальке идти трудно. Тэнган подумал, что американцы не ходят здесь пешком, вот ее никогда и не покроют асфальтом. Неожиданно его догнало свободное такси.
— Знаете особняк рядом с тюрьмой?…
— А-а, дом, где живет Камэсукэ Дзяхана? Знаю.
— Пожалуйста, туда.
Тёко Тэнган уселся поудобнее на мягком заднем сиденье и закурил. Он не часто мог себе позволить разъезжать на такси за свой счет, поэтому сейчас испытывал определенное удовольствие.
— Важная персона этот Дзяхана, — проговорил шофер.
— Да уж, — отозвался Тэнган и откинулся на подушки сиденья. Шофер, конечно, имел в виду то, что Камэсукэ Дзяхана месяц тому назад на выборах в Законодательное собрание набрал большее число голосов. Или решил, что Тэнган близок к депутату, и захотел польстить.
— Теперь-то такие, как Дзяхана, трудятся вовсю, — опять заговорил шофер, молодой парень, одетый в черный джемпер.
— Вы за Народную партию?
— Да как вам сказать… — Шофер резко повернул руль, свернул с автострады на дорогу, ведущую в центр города. И сразу же полотно сузилось, машину начало трясти на колдобинах. Но сиденье было мягкое, и тряска не отдавалась в голове, как в автобусе.