— Уэмура-сан!..
— Не понимаю! Зачем вы сюда пришли? Что вам от меня нужно?
— Мы хотим, чтобы ты вернулась в школу! И поэтому…
— Я не вернусь в школу!
— Ну, с такими решениями лучше не торопиться, — заметил Уно. — Бросить школу или учиться дальше — об этом мы еще поговорим, а сейчас я хочу спросить о том, что касается не только тебя, но и Асао. Почему вы решили покончить с собой?
— А что сказал вам Юдзи?
— Сказал, что просто так — вдруг захотелось умереть…
Сумико внезапно расхохоталась:
— На него это похоже! Да, действительно, было такое настроение.
— А я-то, откровенно говоря, предполагал, что у тебя были на то более серьезные причины. Кажется, этот городок — родина твоего покойного отца?
Сумико Уэмура удивленно, широко раскрытыми глазами посмотрела на Уно:
— Ну и что?
Уно, не отвечая на вопрос, продолжал:
— Я педагог. И не могу остаться равнодушным к тому, что с тобой произошло. Прошу тебя ответить на мой вопрос — независимо от того, вернешься или не вернешься ты в школу.
— Отец действительно родился там. Как-то раз, очень давно, он возил меня туда… Но к тому, что случилось, это не имеет никакого отношения!
— Сумико! — сочувственно сказала Икуко Кумэ. — Я понимаю твое возмущение поведением матери! И твой протест! Быть может, я рассуждаю непедагогично но, окажись я на твоем месте, возможно, поступила бы точно так же, и все же…
— Постойте-постойте… Возмущение чем?…
— Поведением матери… Она и сама говорила об этом!
— Что за чушь! Мать свободна и имеет право жить так, как ей заблагорассудится! Я тоже свободна и живу, как считаю нужным! Одно с другим никак не связано.
— Но послушай, ты ведь даже не задумываешься над тем, как ты живешь! — взволнованно воскликнула Икуко Кумэ.
— Над чем задумываться? — насмешливо глядя на нее, спросила Сумико. — Вы с самого начала считали, что я вывалялась в грязи! Вот и сейчас сказали, что я живу так в отместку матери. Но только я так не думаю.
— Тебе не кажется, что подобный образ жизни — безнравствен?
— А почему безнравственно жить с мужчиной, который тебе нравится?
— «Любить» и «нравиться» — это разные вещи… — побледнев, сказала Икуко Кумэ.
— Да?… А что значит «любить»?
Воцарилась гнетущая пауза.
— Разве не достаточно быть с человеком, пока он тебе нравится, и расстаться, когда чувство проходит? Быть взаимно свободными и наслаждаться жизнью?
— Нет, ошибаешься. Любовь возникает между людьми постепенно, шаг за шагом… И это чувство стоит беречь друг в друге.
— Все это ложь! И пример тому — брак! Когда мужчина и женщина, давно утратив свежесть чувств, продолжают жить вместе и зевая предаются сексу — разве это не безнравственно?
— Уэмура-сан!
— Все… Умолкаю! Да и что толку разговаривать с чистюлей, которая окончила заведение для благородных девиц и мечтает о блестящей партии!
Уно и Икуко Кумэ молча пили кофе, устроившись в мягких креслах уютного кафе неподалеку от станции метро. Откуда-то доносились тихие звуки фортепьяно. Икуко Кумэ сидела с удрученным видом, устало опустив плечи. Не так давно, возвращаясь домой электричкой после встречи с матерью Сумико Уэмуры, она думала, что может понять Сумико, хотя в этой девушке и раньше ощущался цинизм, — и вот сегодня столкнулась с этим цинизмом. Она чувствовала себя разбитой и подавленной. Особенно глубоко ранили ее слова, брошенные Сумико на прощание.
Она вновь задумалась над тем, что породило враждебность Сумико. Скорее всего, ее бунтарство — следствие озлобленности против матери, изменившей мужу и отвергшей дочь. Икуко Кумэ подумала, как было бы замечательно направить эту мятежную натуру на истинный путь, убедить ее честно зарабатывать на жизнь.
Уно во многом соглашался с Икуко Кумэ, но кое в чем у него были сомнения. Ему казались чересчур романтическими предположения Икуко Кумэ насчет Сумико. Для такого поступка Сумико была слишком трезвой натурой. Да и сама Уэмура не признавала этого.
— Сэнсэй, не найдется ли у вас закурить?
— Боже мой! Вы курите?
— Да так… Балуюсь… — Икуко Кумэ неумело поднесла к губам сигарету. — У меня больше нет уверенности в себе!
— Да что вы…
— Нет, правда! Просто не знаю, как быть… Может быть, мне лучше перейти в дневную школу?
Подобные настроения были не редкостью для молодых преподавателей. Хотя рабочий день в вечерней школе короче, преподавать здесь труднее, и молодежь стремилась в дневные школы. Однако в словах Икуко звучали, скорее, нотки отчаяния.
— Это связано с Уэмурой?
— Да, — она кивнула головой. — Я не вправе преподавать в вечерней школе! Я не умею сблизиться с учениками, как Хамамура, и не умею воспитывать их, как вы, сэнсэй!
— Не надо отчаиваться. И мне порой приходят в голову такие мысли.
— Нет, не такие же… Сэнсэй, — Икуко Кумэ взглянула на него полными слез глазами, — мне кажется, что я никак не могу переубедить Уэмуру, потому что в глубине души я испытываю то же самое! И мне нечего ей возразить…
— Что за вздор!
— Нет, правда. Нас разделяет невидимая, но толстая стена. Если бы я могла преодолеть этот барьер, подобно Хамамуре, то, возможно, все сложилось бы иначе… — Она закашлялась, поперхнувшись дымом сигареты.
Поистине Хамамура был незаурядным педагогом. Как никто другой он был близок к ученикам. После занятий Хамамура обычно садился на мотоцикл и спешил к своей подруге, хозяйке небольшого бара. Частыми гостями были там и его ученики, они по-приятельски болтали и пили сакэ. Однако и в таких взаимоотношениях с учениками был элемент педагогики: Хамамура строго запрещал приходить туда тем, кто начинал безо всякой причины пропускать занятия. Он был преподавателем «нового типа». На это, конечно, не каждый способен, и все-таки Уно считал, что Хамамуре следует стремиться к большему.
— Но мне и этого никогда не добиться! — вздохнула Икуко.
Уно взглянул на встревоженное лицо Икуко Кумэ.
— Я не хочу, чтобы вы думали, что я не желаю понять Сумико Уэмуру! — взволнованно сказал он. — Но поймите, ей нельзя уступить!
Не верю, что слова ее действительно отражают мысли. Это все надуманное!
— Не знаю…
Уно вспомнил о своих учениках: о санитарке из госпиталя, об автомеханике, о домохозяйке. Все они, каждый по-своему, стремились пробиться в жизни.
— Видимо, потому что вы, сэнсэй, хороший наставник…
— Нет, не в этом дело. В глубине души каждый из них чист, в них есть здоровое начало!.. И это непременно должно быть и в Уэмуре, и в Асао! Просто мы не сумели развить в них эти черты!
— Сэнсэй, — Икуко Кумэ опустила голову, — я очень устала!..
Ее побледневшее лицо по-прежнему выражало глубокое отчаяние и разочарование.
…Путь домой был неблизким. Смешавшись с толпой, они кое-как втиснулись в переполненный вагон электрички. И сегодня приходилось возвращаться после двенадцати ночи.
Выйдя на конечной станции, Уно быстро зашагал по переходу, чтобы успеть пересесть на последний ночной поезд. В переходе прямо на полу спали бездомные бродяги.
Оставшись один, Уно вновь вернулся к мыслям о Сумико и Юдзи. Должны же быть какие-то серьезные причины, толкнувшие их на самоубийство? Коррозия, разъедавшая их сознание, сделала их равнодушными и к смерти, и к жизни. В голове Уно промелькнуло слово «insen-tience» — неодушевленность… И он вдруг подумал, что, может быть, это и есть ключ ко всему происшедшему.
VI
Сойдя с электрички, Уно разыскал велосипед, одиноко стоявший на привокзальной площади. Когда сегодня днем он ехал на работу, стоянка была полностью забита, и ему пришлось пристроить свой рядом. Но сейчас почти все владельцы велосипедов разъехались по домам. Несколько часов назад поток серебристых колес устремился в сторону недавно построенного жилого микрорайона. И только велосипед Уно одиноко стоял в центре площади.
Еще каких-нибудь двадцать минут — и Уно дома. Рядом с домом росли гималайские криптомерии; там, среди деревьев, выстроились в ряд выкрашенные аляповатой краской двускатные крыши корпусов мотеля. Каждый день Уно приходилось проезжать мимо них. Над каждым домиком горела красная лампочка, означавшая, что он занят. И днем было то же самое.