Поздней осенью 1913 года Вегенер возвращается на родину. А вскоре происходит весьма оттянувшееся по разным причинам событие — свадьба Альфреда и Эльзы. И опять нарушена традиция — молодожёны отказываются от свадебного путешествия. Вегенер и так по горло сыт странствиями, ему хочется тишины и покоя. И Альфред в полной мере получает то, чего желал, — они отправляются с Эльзой в тихую деревушку.

Ах, как соблазнительно было бы нарисовать здесь буколическую картинку в духе немецких романтиков! Сельская идиллия, несколько крестьянских домиков среди невысоких холмов, поросших лесом. И как бы сама собою вписывается в этот фон супружеская пара, которая, забыв обо всем на свете, наслаждается счастьем и любовью.

Но не было идиллии. И даже в тихой деревне Альфред Вегенер не мог уделять Эльзе много времени. Он привёз с собой материалы экспедиции, которые требовали неотложной обработки. Он желал поскорее с ними покончить, ибо за время путешествия по Гренландии ему пришло несколько весьма существенных соображений, значительно подкрепляющих идею дрейфа материков, которые сами собой рвались на бумагу.

Ни одной из этих работ не суждено было ему в то время завершить. Не прошло года после его возвращения из Гренландии, как пусть не в идиллический, но всё же в спокойный рабочий ритм жизни Вегенера ворвались совершенно чуждые ему звуки — звуки бравурных маршей. Наступило лето 1914 года. Германия развязала войну, которая вскоре превратилась в мировую. Для далёкого от политики Альфреда Вегенера событие это было полной неожиданностью. Всегда увлечённый наукой, он попросту не воспринимал всерьёз вопли иных соотечественников о «Великой Германии», а их речи, в которых постоянно твердилось одно и то же: «Дойчланд юбер аллее», казались ему просто глупостью, не способной влиять на людей. Словом, дух великогерманского шовинизма, которому в то время поддались многие выдающиеся умы немецкой науки, не затронул Вегенера и краем.

И он был очень удивлён, когда вдруг увидел, что набор глупостей, превратившийся в государственную политику, вершит судьбами миллионов соотечественников. В том числе и его судьбой. Ибо в тот момент, когда была объявлена война, в оценке — с государственных позиций — тридцатичетырёхлетнего гражданина Германии Альфреда Лотара Вегенера перестало иметь значение, что он «звезда» метеорологии, исследователь величайшего заполярного острова и прочее, но важным стало лишь одно: этот гражданин — военнообязанный, капитан запаса и, значит, в трудный для фатерланда момент должен встать в строй и чеканить шаг под эти самые бравурные марши.

И вот малый кусок бумаги — повестка — заставляет Альфреда Вегенера, о котором Бенндорф позднее писал: «Вегенер видел смысл жизни в том, чтобы двигать вперёд всё человечество. Он был совершенно освобождён от ограниченности национализма, взращенного до жутких пределов войны», — надеть капитанскую форму и отправиться на фронт, чтобы заниматься делом, которое сам он глубоко презирает, ненавидит, считает постыдным: командовать солдатами, валяться в окопах и, наконец, самое отвратительное — стрелять в людей, к которым он не испытывает ни вражды, ни ненависти.

Теперь всем: его временем, местом нахождения, действиями, стилем речи, даже самой жизнью — распоряжается вермахт. И только одно не под силу всесильной военной машине, даже она не может подчинить себе мозг капитана Вегенера, не может заставить его думать лишь «о насущных задачах момента». В перерывах между боями, на коротких отходах с передовой позиции в тыл Вегенер продолжает размышлять о дрейфе материков, подыскивает всё новые и новые аргументы в пользу этой концепции.

Конец странному раздвоенному состоянию Альфреда Вегенера приносит пуля, выпущенная из винтовки неведомым ему русским солдатом, — капитан тяжело ранен. После лечения в госпитале ему даётся длительный отпуск, во время которого офицер по предписанию начальства должен быть занят одним — поправкой здоровья, чтобы как можно быстрее получить возможность снова встать в строй.

Вегенер, верный себе, использует отпуск совсем по-иному. Воспроизведём теперь полностью его высказывание о том, как разрабатывалась идея дрейфа, начало которого приводилось в предыдущей главе. «В 1910 году мне впервые пришла в голову мысль о перемещении материков — когда, изучая карту мира, я поразился сходством очертания берегов по обе стороны Атлантического океана. Но тогда я не придал этому значения, так как не считал такое перемещение возможным. Осенью 1911 года я познакомился (благодаря ряду справочных сведений, случайно оказавшихся в моём распоряжении) с палеонтологическими данными о прошлой сухопутной связи между Бразилией и Африкой, о которой я раньше ничего не знал. Это побудило меня проанализировать результаты геологических и палеонтологических исследований, которые имеют отношение к этому вопросу. Изучив эти данные, я убедился в принципиальной верности своей идеи. После этого — участие в гренландской экспедиции под руководством Коха в 1912–1913 годах и позднее служба в армии — помешали дальнейшей работе над теорией. Однако в 1915 году мне удалось использовать длительный отпуск по болезни для подробной разработки теории» (кстати, заметим: думается, не случайно Вегенер оговаривается «отпуск по болезни»: о ранении в серьёзном научном труде ему неловко и поминать).

Итак, несколько месяцев 1915 года ещё слабый от большой потери крови Вегенер работает над концепцией дрейфа материков. Он знает: отпуск не бесконечен, а потому просиживает в своём кабинете с раннего утра до позднего вечера. Ведь война ещё предстоит долгая, неизвестно, вернёшься ли с неё, потому особенно важно успеть довести дело до конца, собрать воедино все новые соображения, которыми он уже к тому времени располагал.

И он успел. За время отпуска им написана книга «Возникновение материков и океанов».

Потом была очередная медицинская комиссия. Врачи признали капитана Вегенера «ограниченно годным». Он получает направление на сей раз не на фронт, но в полевую метеорологию, и ещё три года — до самого конца войны, до полного поражения «Великой Германии» — тянет постылую ему армейскую лямку. А в это время его книга, увидевшая свет в том же 1915 году, свободно шагает сквозь линии фронтов, сквозь океаны и моря. Учёные всего мира широко обсуждают её. И на этот раз реакция на идею дрейфа совсем иная, чем после доклада во Франкфурте-на-Майне. Мнения научных авторитетов разделяются: наряду с прежней хулой раздаются многочисленные голоса поддержки и одобрения. Причём буквально от месяца к месяцу ряды сторонников мобилизма растут. Во всяком случае попытки отбросить мобилизм с порога редки, идея Вегенера вызывает в среде специалистов горячие дискуссии.

И вот опять перед нами возникает вопрос, который на сей раз требует достаточно ясного и подробного ответа: чем же привлекла учёный мир книга Вегенера, что отличало её от многочисленных трудов предшественников учёного, в том или ином варианте пытавшихся развивать идею мобилизма?

Попробуем разобраться в этом.

«Возникновение материков и океанов»

В наши дни трудно найти книгу, так или иначе касающуюся формирования лика Земли, в которой бы не сообщалось о гипотезе Вегенера. Мне довелось читать, пожалуй, не менее двух десятков различных изложений вегенеровских идей: и кратких, сжатых до размера энциклопедической справки, и развёрнутых, занимающих многие страницы.

Те, кто писал о Вегенере, различались по всем критериям: среди них были сторонники и противники идеи дрейфа, были люди, стоящие на разных общемировоззренческих платформах, представители учёного мира разных стран: немцы, англичане, американцы, японцы, наши соотечественники.

И тем не менее каждое из этих изложений получилось, на мой взгляд, по-своему удачным, они верно и точно передавали суть дела. А всё же представить по ним последовательность логики Вегенера, ход его мысли мне никак не удавалось. Чувствовалось, что даже в самых развёрнутых пересказах нечто важное остаётся за бортом. И это было верное ощущение, в чём я вполне убедился, когда принялся штудировать первоисточник — саму вегенеровскую работу. Я понял: о ней действительно крайне трудно писать, ибо она вовсе не похожа на традиционные бесстрастные научные сочинения, где автор нарочито скрывает себя за общепринятыми формулировками, штампами, выкладками.