— Проклятая девка! — стуча зубами, пробормотал Хуль. — Это она во всем виновата!

Великан Ульсен, один из парней Нордаля, бросился к Хулю, схватил его за воротник и поднял, как щенка.

— Не ври, Оле! — прорычал он.

— Я видел, как она привела их… — бормотал Хуль. — Разве я мог не пустить их?..

Хуль замолчал.

Послышался стон. Ульсен бросил причетника и склонился над Элли, которую все считали мертвой. Когда девушке смочили лицо, она открыла глаза и снова жалобно застонала. Едва шевеля губами, останавливаясь после каждого слова, она пролепетала:

— Русского… предал… Оле…

— Причетник?! — вырвалось у Ульсена.

— Оле Хуль… — едва слышно повторила она и в бессилии опустила веки.

Рыбаки хотели взять раненую, но Ульсен отстранил их. Он сам поднял Элли на руки и бережно понес.

— Придержите-ка Хуля, ребята.

Но причетника уже не было в церкви.

Стрельба переполошила поселок. Со всех сторон сбегались люди. Народ плотным кольцом окружил церковь. Вдруг толпа дрогнула и расступилась. В образовавшийся проход вбежали плечом к плечу несколько человек из отряда сопротивления во главе с Нордалем. Это был первый случай за время пребывания немцев на острове, когда патриоты держались так открыто.

Нордаль взбежал на паперть навстречу Ульсену. Великан-рыбак в нескольких словах рассказал о случившемся.

— Слушайте меня, друзья. Тот, кому мы верили, как брату, кого считали своим, кого принимали за норвежца, оказался предателем. Оле Хуль, причетник, продал гуннам русского. Из-за Оле Хуля, может быть, умрет Элли.

Толпа заволновалась. В задних рядах послышались крики. Перед папертью оказался Хуль, вытолкнутый сотнями кулаков. Толпа дрогнула, подалась вперед, готовая наброситься на предателя. Нордаль повелительным жестом остановил рыбаков.

— Вы будете его судить.

Он не мог продолжать. Крики заглушили даже его сильный голос.

— Смерть, смерть! — неслось из рядов рыбаков.

Сжавшись в комок, обхватив голову руками, Хуль лежал у ног Ульсена. Несколько мгновений Нордаль глядел на предателя. Потом сделал знак Ульсену. Тот схватил причетника в охапку и последовал за слесарем. Они шли среди расступающихся рыбаков.

Нордаль подошел к краю скалы, на вершине которой стояла церковь, сделал шаг в сторону и указал Ульсену на море, глухо гудевшее внизу. Ульсен шагнул к пропасти и разжал объятия. Отчаянный вопль Хуля пронесся над толпой и потонул в оглушительном гомоне птиц, черной тучей взмывших над пропастью.

«Флойен»

После жизни на берегу Вольф с удовольствием вернулся на «Марту». С чисто немецкой педантичностью и беспощадностью, привитой годами секретной работы, проводил он в жизнь все, чего требовала быстрая, тайная и надежная организация базы — убежища для немецких рейдеров. Но душой и сердцем Вольф всегда оставался на борту своего судна. Нужно было приготовить судно к рейдерству. Предстояло на многие недели, может быть, даже на месяцы, оторваться от базы, уйти в море, чтобы, скрываясь под флагом какого-нибудь нейтрального купца, нападать на торговые суда англичан, американцев, нейтралов, — на все вообще корабли, пытающиеся поддерживать сношения с союзниками.

Щурясь от дыма сигары, он стоял, опершись на поручни, и взвешивал все «за» и «против» в выборе корабля, имя которого примет «Марта». Имперским адмиралтейством ему были предоставлены на выбор названия: аргентинского хлебовоза и австралийского барка, потопленных при перевозке мяса, и норвежского парусника «Флойен», вышедшего из Южной Америки и потопленного немецкой подлодкой. Любое из этих названий могло быть присвоено Вольфом-Витемой его «Марте», так как их настоящие обладатели отправились на дно морское, не успев оповестить об этом мир, и имена их, таким образом, были как бы свободны.

Шаги на палубе прервали размышления Вольфа.

— Прошу извинить…

Вахтенный офицер доложил, что комендант острова желает видеть капитана.

Комендант с волнением сообщил Вольфу, что толпа жителей требует освобождения заложников, так как все уже знают об аресте русского беглеца. Пока комендант говорил, Вольф внимательно следил за его лицом. Не дав ему кончить, перебил:

— Что же вы намерены делать?

— Вдвое крепче держать заложников, — без колебаний ответил комендант. — Они могут нам очень пригодиться в случае, если жители предпримут что-либо серьезное.

Вольф пренебрежительно скривил губы.

— Ничего другого и не ждал от вас. Так вот… — Он на мгновение умолк, глядя на палубу. — Сейчас же освободите заложников, и первым — пастора. Чем скорее он окажется на свободе, тем скорее мы придем по его следам к зачинщикам волнений. Думаю, что русский не случайно оказался в церкви.

— Может быть, вы и правы, — согласился комендант, — и все-таки… как бы нам не пожалеть о такой поспешности.

— Когда доставят сюда русского?

— Катер должен быть с минуты на минуту.

И действительно, вскоре под левым бортом «Марты» послышался стук мотора. К трапу подошел катер. Двое гитлеровцев внесли связанного по рукам и ногам человека. Голова его была спрятана в мешок. Когда пленнику развязали ноги и поставили его перед Вольфом, тот крикнул коменданту:

— Сейчас же снимите этот капюшон!

Конвоиры поспешно сорвали с пленника мешок, и Вольф очутился лицом к лицу… с юнгой Тэдди.

Вольф удивленно взглянул на коменданта. Тот стоял ни жив ни мертв. Но охранники, доставившие пленника, не понимая причины замешательства, доложили, что как было велено привезли убийцу рыжего барона.

Услышав это, Вольф быстро обернулся к Тэдди и с интересом посмотрел ему в лицо.

— Ты? — спросил он негромко, и одна бровь его удивленно поднялась.

Тэдди смотрел прямо в глаза капитану. Губы юноши оставались плотно сжатыми.

— Ты убил? — переспросил Вольф.

— Я… Я мог убить его, капитан, но…

Вольф перебил:

— Ты знаешь, чем кончается жизнь матроса, если он ослушался меня?

— Знаю, капитан, — твердо ответил юноша. — Колосниками…

— Верно, — ответил Вольф. — Ты знал, что барон мне служит, и все-таки поднял на него руку без моего приказа?

Тэдди поднял на капитана глаза.

— Я хотел его убить, но…

Не слушая, Вольф сделал знак. Двое матросов взяли юнгу за локти.

— Постойте! — крикнул Вольф и, обернувшись к коменданту, негромко сказал: — Замените ему колосники пулей.

Юнгу увели. Комендант хотел что-то сказать капитану, но тот повернулся на шум, раздавшийся за его спиной: между двумя охранниками стоял новый пленник — в таком же мешке, какой был на юнге. Движением руки Вольф приказал снять мешок.

Перед ним был Житков.

— Развяжите, — быстро проговорил Вольф и обратился к пленнику: — Рад снова видеть вас своим гостем.

Их взгляды встретились. Несколько мгновений длилось напряженное молчание. Вольф обернулся к присутствующим:

— Немедленно освободить всех заложников и… — он покосился на Житкова, — в первую очередь, достопочтенного пастора Сольнеса.

Житков с трудом сдержал вздох облегчения: Найденов будет свободен!

Комендант снова подошел к Витеме-Вольфу:

— Я хотел вам сказать насчет этого вашего юнги…

С бака послышался треск револьверного выстрела и короткий всплеск воды.

Целая туча глупышей и бакланов устремилась туда, где расходились круги от упавшего в море Тэдди…

Витема-Вольф обернулся к коменданту:

— Вы что-то говорили о юнге?

— Боюсь, что теперь это уже не имеет значения: он не убивал барона… Я полагал, что вы намерены просто попугать малого…

Капитан посмотрел на него так, что комендант предпочел поскорее откланяться. А Витема-Вольф, круто повернувшись на каблуках, медленно пошел к себе в каюту. Голова его была опущена, что не так-то часто доводилось видеть его подчиненным.

Первый же день пребывания на «Марте» убедил Житкова в том, что о повторном бегстве с корабля пока нечего и думать. Помимо того, что несколько часовых день и ночь расхаживали вдоль бортов, Вольфом была придумана мера, более действенная, чем часовые и замки. Он объявил, что в тот же час, когда обнаружится исчезновение русского, будут расстреляны пять наиболее уважаемых жителей острова, и первым из них — пастор. Говоря о пасторе, Вольф особенно внимательно следил за выражением лица Житкова.