Изменить стиль страницы

— Но к чему все это? — возразил терпеливо слушавший пастор. — Не проще ли было бы, например, задушить человека каким-нибудь газом, отравить его быстро действующими веществами?

— Почти от всех газов и так называемых боевых ОВ человек научился защищаться. К тому же газовую атаку очень трудно сделать внезапной. Совсем другое дело — бактерия, если, конечно, она достаточно устойчива и действенна. К тому же она не требует огромного хозяйства, связанного с хранением, транспортировкой и выпусканием огромных количеств газа. Бактерия, прежде всего, компактна. Да что говорить! Идея бактериологической войны не нова. И если бактериологическая война еще не начата, то лишь потому, что не найдено бактерий, действующих столь же мгновенно, как пули и снаряды. Действие бактерий — дело времени. Большего или меньшего, но все же времени. А вот тут-то я их и обогнал. — Фальк с азартом ударил себя по карману. — Здесь лежит живчик, в несколько минут превращающий человека в выжатый лимон, в мешок с костями.

— Но позвольте, — перебил пастор, — если так, то погибает не только враг, но и свой!

— Да, конечно, — сказал Фальк. — Погибает каждый, кому не сделана предохранительная прививка. Каждый, кто не получил, если можно так выразиться, своей порции «фагофага», становится жертвой «белой смерти»…

После некоторого молчания пастор спросил:

— Знает ли кто-нибудь о ваших работах?

— Здесь, на острове, никто не знает истинного назначения моей лаборатории.

— Даже Вольф?

— Он знает одно: мне не следует мешать.

— А ваш «фагофаг»?

— К счастью, об этом еще не знают даже мои хозяева — там, на материке.

— Отлично!

Они чокнулись. Пастор снова принялся покачивать свое кресло.

— Что слышно насчет русского? — спросил Фальк.

— Сегодня ночью его доставят ко мне, чтобы затем переправить на судно.

— Глан арестован немцами…

— Зато осталась его дочь. На нее можно положиться.

— Дай бог, дай бог…

— Здесь я больше полагаюсь на людей, чем на бога, — усмехнулся пастор. — Покойной ночи, дорогой Фальк.

Доцент проводил пастора и запер дверь.

* * *

Широкими, твердыми шагами пастор шел по дорожке, ведущей к приходскому дому. Он не обратил внимания на то, что к стене домика доцента, под тем окном, за которым происходила беседа, прижалась какая-то фигура. Когда шаги пастора замерли вдали, фигура отделилась от стены. Это был причетник Оле Хуль.

Пастор шел от поселка к берегу, над которым прилепились к скале церковь и домик священника. Ночь выдалась на редкость ясная. Такие ночи не часты на острове Туманов. Вид звездного неба был так необычен, что, дойдя до берега, пастор замер. Он видел перед собою мир в беспредельном слиянии моря и неба. Где и когда еще человек может с такой полнотой ощущать величие вселенной, с какой оно вливается в душу моряка, стоящего на корме корабля, уходящего в неизвестность ночи?..

Море!

Пастор снял шляпу, протянул руку в ту сторону, где небо сходилось с морем, где звезды окунались в рокочущую бездну волн, и радостно засмеялся. Чему?.. Он и сам не знал. Ему было хорошо. Просто хорошо. Он радовался морю, ночи, звездам, легкости ветерка, ласково шевелившего волосы на его голове.

Старая трубка

Обстоятельства сложились так, что Житков должен был отплыть с острова, не заходя к пастору; Элли обещала проводить его на берег, прямо к ботику. Это было вызвано арестом старого Глана и необходимостью соблюдать особую осторожность.

— Если мы днем выйдем в море, — сказала Элли, — нас тут же схватят. Как ни светлы пока еще ночи, — все-таки легче ускользнуть, когда остров спит. Вчера ночью я перегнала бот в бухточку, о которой не знает ни один немец. Если бот не разобьет прибоем, мы нынче ночью выйдем в море. Потом набежит предрассветный туман, — только бы он не подвел! И вместе с ним мы будем уходить на юг…

Оставалось ждать ночи — провести в бездействии еще целый день! Житков улегся и скоро заснул. Элли не ложилась. Время от времени она выходила из пещеры — посмотреть, все ли спокойно. Потом занялась приготовлением ужина, собрала в мешок разбросанные вещи.

Солнце зашло за горы. Ужин был готов, вещи уложены. Элли стояла над спящим Житковым, не решаясь разбудить. Наконец окликнула его голосом, в котором звучала напускная грубоватость:

— Довольно нежиться! Вставайте!..

Через два часа Житков и Элли подходили к уединенной бухточке.

Волна, откатываясь, лизала камни. Вода быстро уходила из-под ботика, стоящего на якоре. Но Элли не спешила. Поглядев на часы, она сказала, что в их распоряжении есть еще с полчаса, чтобы добраться до бота и погрузить вещи. Позже это будет уже невозможно: вода начнет прибывать и поднимется между берегом и судном выше человеческого роста.

Следом за Элли Житков вошел в воду. Промокнув, добрались они до ботика. Житков заметил, что на борту припасено все, что нужно для длительного плавания.

Пользуясь последними валами отлива, они стравили бот на дреке, и Элли ловко вывела его из бухточки. Это было сделано как нельзя более своевременно: языки тумана поползли со склонов гор. Подобно водопадам, устремились они по расселинам, погребая, как в вате, голоса птиц. Туман сползал все ниже к морю. Сквозь его непроницаемый покров таинственно шумели волны.

Как ни мал был ход под парусом, приходилось пока удовлетвориться им: шум мотора мог привлечь внимание немецких сторожевых судов. Немцы не привыкли церемониться с нарушителями правил, а разрешение на выход в море осталось в кармане старого Глана.

Судно двигалось впереди стены тумана, гонимого к югу. Прошло немало времени, и Житков считал уже себя в безопасности. Он несколько раз просил Элли включить двигатель, но девушка неизменно отвечала, что еще рано.

Житков предложил сменить ее у руля, но она и слышать не хотела об этом.

Но вот она насторожилась, стала прикладывать руку к уху.

— Разогревайте мотор, — сказала она. — Скоро туман рассеется. Надо уходить.

И действительно, туман стал быстро редеть. Он поднимался над водой, и вот уже открылась широкая поверхность волнующегося моря.

Житков ожидал, что остров Туманов будет маячить где-нибудь далеко-далеко, едва различимый простым глазом. Но его острые вершины оказались совсем близко! Освещаемые с запада слабым отсветом солнца, они казались теперь не серыми, а ярко-желтыми. Розовыми полосами горели между ними потоки глетчеров.

Элли коротко бросила:

— Пятнадцать миль.

— А словно рядом!

— Рефракция, — так же лаконически заявила девушка.

— Ты и это знаешь?

Элли пожала плечами и стала внимательно вглядываться в берег. Внезапно она повелительно махнула рукой и крикнула:

— Стопорить мотор, парус долой!

Житков недоверчиво поглядел на нее.

— Отдай вантины, клади мачту! — еще повелительней крикнула она и, бросив шкот, кинулась к фалам.

— Может быть, так они нас и не заметят за волнами, — Элли указала на отделяющуюся от острова точку — это был сторожевой катер. Окруженный белой пеной буруна, он стремительно несся в море.

— Теперь за сети! Мы должны выглядеть, как обыкновенные рыбаки.

Элли взялась за тяжелые сети, и скоро гирлянда поплавков протянулась за кормою бота.

Сомнений быть не могло, катер мчался к боту. Струйка белой пены выдавала его путь.

— Идите в кокпит, — сказала Элли. — Не отзывайтесь, пока я сама не окликну. И помните: вы Карльсен, сеточный мастер с северного берега.

Житков едва успел скрыться в крошечном кокпите, как отчетливо послышался стук мотора. Хотя катер и нес национальные цвета острова, Элли отлично знала, что в нем сидят немцы.

В крошечный иллюминатор Житкову была видна как раз та часть моря, откуда подходил катер. Он уже различал стоящего на корме человека, видел торчащий на носу ствол пулемета.

Расстояние между судами быстро сокращалось. Катер описал размашистую дугу и исчез из поля зрения Житкова. Теперь слышался только стук мотора за кормою бота.