Еще на 4-м пленуме ЦК КП(б) Литвы М. А. Суслов настаивал на «полном освоении земель безземельными и малоземельными крестьянами, которые снова получили от советской власти землю»[481]. Кроме этого, Суслов потребовал резкого ужесточения мер по отношению к «враждебному кулацкому элементу». В принятой на пленуме резолюции говорилось о «необходимости решительно проводить конфискацию земель и имущества тех хозяйств, члены семьи которых участвуют в буржуазно-националистических бандах», и о значительном сокращении земельных участков кулаков и тех хозяйств, владельцы которых (или члены семьи) поддерживали в годы оккупации немцев. Суслов и здесь прямо следовал за бесчеловечной практикой массовых репрессий 30-х годов, проводившихся с «высочайшего соизволения», когда нормой стала ответственность детей за «вину» отца, когда жены расплачивались (нередко жизнью) за мнимые преступления своих мужей. Но все это было лишь началом последующей широкомасштабной кампании раскулачивания и репрессий, началом «выселения врагов народа» и их семей, началом постепенного уничтожения трудолюбивого и хозяйственного литовского крестьянина. В то время как насильственно разрушался рождавшийся веками хозяйственный уклад, по инициативе М. А. Суслова в столице республики был созван I республиканский съезд трудовых крестьян.
Со времен Ставрополья Михаил Андреевич был уже опытным организатором всякого рода показных мероприятий. В тот исторический момент необходимо было продемонстрировать первые успехи сталинской аграрной политики в Литве. 29 марта в Вильнюсе перед тщательно отобранной и «отсеянной» аудиторией Суслов подвел предварительные итоги земельной реформы: «Советская власть за счет помещиков и кулаков, сидевших на шее трудовых крестьян, наделила землей 59 828 хозяйств бывших батраков, безземельных и малоземельных крестьян, передав им бесплатно в вечное пользование (?! — Авт.) 416666 гектаров доброкачественной земли». Далее докладчик предался размышлениям о скором будущем, рисуя «светлые перспективы», открывающиеся перед литовским крестьянством: «Советская власть представляет широчайшие возможности для трудового крестьянства, и от него зависит, как лучше использовать эти возможности и развивать свое хозяйство, повысить свое материальное благосостояние». Дальнейшие рассуждения были исполнены откровенной демагогии и отточенной казуистики: «Ну а как быть с колхозами? — спросите вы. Можно ли развивать индивидуальное хозяйство или надо обязательно идти в колхозы? Советская власть не принуждает крестьян вступать в колхозы. Колхозы — дело добровольное»[482].
Однако в реальной действительности все было совсем иначе. Оказывалось массированное давление на единоличников. Многие из зажиточных крестьян облыжно обвинялись в содействии «националистическим бандам» или сотрудничестве с фашистами. Индивидуальное хозяйство последовательно подрывалось мерами экономического и социального характера. Кулаки и «середняки» (правда, эти термины мало подходят к своеобразию литовской деревни) облагались непомерными налогами. Но главным рычагом преобразований сельского хозяйства был все тот же, испытанный и безотказный, — насилие. Кампании хлебозаготовок, заготовок мяса, молока, кормов велись, по меткому определению самого Михаила Андреевича, «по-военному». И это нужно понимать буквально. Нередко излишки или спрятанные продукты изымались специальными отрядами НКВД (чем-то напоминавшими «продотряды» 20-х). «По-военному» проходили и посевные мероприятия. Зерно, естественно, распределялось централизованно и выборочно. Ежегодное относительное выполнение намеченных планов также обеспечивалось насильственными мерами. Организовывались «показательные суды» над саботажниками. Газеты тех лет пестрели характерными заголовками: «Сломить кулацкий саботаж молокопоставок», «К чему приводит успокоенность и попустительство кулакам», «О кулацких махинациях и либеральных судьях» и т. д. и т. п.
К колхозам отношение было иным. На том же съезде М. А. Суслов откровенно заявил: «Мы не можем и не должны скрывать от вас своего мнения и всегда будем говорить, что единственным путем решительного подъема сельского хозяйства и коренного улучшения всех условий жизни крестьянина является путь объединения мелких хозяйств в крупные общественные хозяйства. Это теперь доказано практикой, проверено Великой Отечественной войной и стало общеизвестным. Об этом вам скажут десятки миллионов колхозников»[483]. Все это было ложью. Ибо те десятки миллионов колхозников, на счастливый опыт которых ссылался Суслов, нищенствовали и жили впроголодь, были полностью бесправны, не имея паспортов и свободы передвижения, и походили скорее на феодальных «крепостных», чем на свободных социалистических тружеников. Впрочем, Суслов это неплохо знал по Ставрополью.
Введение колхозов в Литве стало нелегким, затянувшимся на долгие годы делом. Слишком сильны и жизнеспособны оказались традиции индивидуального (хуторского, фермерского) способа ведения сельского хозяйства. История насильственной коллективизации конца 20-х — начала 30-х годов, потрясшая в свое время Россию, Украину и Белоруссию, повторилась в Литве — в меньших масштабах, но не менее кроваво.
Сразу же после ухода немцев в республике организовалось упорное сопротивление новой власти, переросшее в длительную и жестокую партизанскую войну. В сущности, это была гражданская война, в которой часть литовского населения поддержала Красную Армию и советскую власть, а другая часть с оружием в руках выступила против установления советских порядков. Состав партизанских отрядов «лесных братьев» был сложным и неоднородным. Здесь были лица, сотрудничавшие с оккупантами, богатые крестьяне, дети литовской буржуазии. Но было немало и простых литовцев, выступавших за независимость Литвы. Борьба была очень трудной и кровопролитной. В ходе этого жестокого противостояния значительная часть населения республики просто депортировалась в Сибирь. Из городов высылались представители буржуазии и других «чуждых классов», члены бывшей литовской администрации, лидеры национальных партий, представители литовской интеллигенции. Из сельских областей депортировались крестьяне, обвиненные в помощи «лесным братьям».
Ситуация с «лесными братьями» не поддается однозначной оценке, она сложна и запутанна[484]. Ради исторической справедливости необходимо осознавать многослойность и противоречивость литовского «сопротивления». Нельзя видеть в этом движении лишь «борьбу за свободу страны», независимость и справедливость, как и нельзя сводить все к подрывной деятельности «бандитских, националистических» формирований, этаких «отщепенцев», оторванных от своего народа.
Несомненно, большую роль здесь играли националисты, ориентированные на Запад, связанные с английской, американской, шведской разведками. Эти силы были рождены в годы гитлеровской оккупации. По рекомендации англичан в 1942 году был образован «Союз борцов за освобождение Литвы», а в 1944-м — подпольный центр под названием Верховный комитет освобождения Литвы. Нельзя не принимать во внимание эту главную антифашистскую направленность движения на первых порах. Но объектом борьбы за независимость, помимо Третьего рейха, нередко (и тому были свои причины) назывался Советский Союз. После успешного наступления Красной Армии в июне-июле 1944 года часть вооруженных формирований осталась на родине и ушла в леса, часть переправилась на Запад. С установлением новых советских законов и порядков борьба становилась все более жесткой и непримиримой. Основную силу «лесных братьев» первоначально составляли вооруженные отряды по 20–30 человек, члены которых носили военную форму буржуазной Литвы. Уже в 1947 году был организован координационный центр — президиум Общедемократического движения сопротивления.
В короткий срок — с 1945 по 1947 год — состав «лесных братьев» существенно изменился. Кроме бывших фашистов сюда входили фанатики-националисты, утверждавшие насилие, убийства и террор как единственное средство политической борьбы. Для запугивания людей, срыва мероприятий советской власти «лесные братья» устраивали так называемые «варфоломеевские ночи»: одновременно проводились террористические акты в ряде мест одного уезда или волости. Убийства совершались с особой жестокостью. Вместе со взрослыми не щадили стариков, детей и даже грудных младенцев. Однако членами отрядов становились и простые литовцы, крестьяне, сельские учителя и городская интеллигенция. Кто-то из них искренне заблуждался или боялся угроз «братьев». Таких было меньшинство. Другие, поначалу верившие в социалистическое преображение Литвы, были напуганы и не могли примириться с кровавой жестокостью и беспощадностью, сопутствовавшими установлению новых порядков.