Нечто подобное случилось и с Алевтиной Петровной Деркач. Как умная женщина, она поняла: этот пожилой, не очень опрятно одетый человек знает все или почти все, морочить ему, опытному следователю, голову бессмысленно, а, главное, опасно – встанет и уйдет разозленный, что его принимают за дурака… Он уловил главное – какой смысл похищать, чтоб тут же уничтожить? – и уже тянул за это звено.

– Завод, который затеял строить Чекирда, становился для нас костью в горле.

– Для кого "для нас"?

– Для меня и руководителей четырех из шести райторгов города. Ну и для сошки помельче – для продавцов. Вы представляете, что такое продавать пиво на улицах из этих железных бочек на колесах? Тут не только недолив, но и левое пиво. Вы видели в сезон, а длится он полгода, с мая по октябрь, какие очереди жаждущих выпить кружку; разочарование очереди, когда пиво кончается? И вдруг возникает завод, делающий баночное пиво. В достаточном количестве и цена пониже. Чекирда просто уничтожал нас своим заводом.

– Серьезный конкурент, – заметил Левин.

Но войдя в исповедальный раж, она не услышала иронии, сказала:

– Еще бы!.. И мы решили: заводу не быть! Сошлись во мнении, что единственный путь – уничтожать оборудование, которое он получает на валюту. Он не выдержит этого, разорится, валюты у него не хватит. Не буду вам говорить, сколько мы теряли, если бы Чекирда одолел нас. Скажу только, что если б вы расторгли с Чекирдой договор и забыли об этом деле, мы бы могли предложить вашему бюро, скажем, миллион, – она сделала паузу, как бы передыхая, но Левин понял эту уловку: дает возможность обдумать ее предложение.

Он, мысленно усмехнувшись, прикинул: "Купил бы Виталику видеомагнитофон. Японский "Панасоник". Осенью с Раей поехали бы в круиз по Средиземному морю. В коммерческом купили бы ей хорошие осенние сапоги. Лучше всего австрийские, фирмы "Габор", а мне – добротные ботинки на толстой каучуковой подошве. Может, что-то еще осталось бы на ремонт квартиры… Хорошо бы", – вздохнул он и мельком глянул на свои истоптанные, потерявшие уже форму туфли местной обувной фабрики, которые купил по блату…

– Почему вы так срочно отправили Дугаева на Волынь? – спросил Левин, покончив со своими мечтами.

– Во-первых, он нашел хороший способ избавиться от ящиков с краской. А главное – мне позвонили с Волыни, что надо немедленно забрать хмель. Он-то – "левый". Так что совпало, – ответила она, поняв, что предложенный миллион вроде отвергнут.

– А где в дальнейшем вы собирались хранить и уничтожать грузы для Чекирды?

– Что-нибудь придумали бы. Это самое несложное.

– Каким образом вы узнавали так оперативно о поступлении грузов Чекирды на склад базы "Промимпортторга".

– Из таможни.

– От кого именно?

– От Ягныша Федора Романовича.

– Платили ему за эти услуги?

– Разумеется. Последнее время он был удобен тем, что на месяц его откомандировали непосредственно на базу.

– Вы хоть приблизительно представляете себе, на какую сумму понес убытки Чекирда?

– Это его забота – посчитать. Но, полагаю, на большую. И это важно, поскольку застопорит пуск завода минимум года на два. Купить все заново, в особенности электронику для линии по разливу – тут напрячься не просто, валюта ведь, – она произнесла это цинично-спокойно.

– Ваша прямота восхитительна, – сказал Левин и спросил: – А если Чекирда все же даст делу официальный ход?

– Следователь прокуратуры от меня ничего не услышит. Протокола-то мы с вами не ведем, подписывать мне ничего не придется. А слова – вы лучше меня понимаете, что им, не подтвержденным моей подписью, грош цена. Я от всего откажусь.

– Резонно, – заметил Левин, а сам подумал: "Самообладание твое, милочка, вещь, конечно, хорошая. Но ты несколько преувеличиваешь свои способности. У приличного следователя ты хоть десять раз отказывайся от всего, а на одиннадцатый попросишь бумагу, чтобы самой все подробненько изложить. Может быть, подробней, чем мне сейчас". И сказал: – Что ж, Алевтина Петровна, мы неплохо побеседовали. Если мне понадобится что-нибудь уточнить, надеюсь, вы согласитесь?

– Возможно, – ответила она.

Он взялся было за дверную ручку, чтоб выйти, когда она остановила его:

– Мне нужен ваш совет… Знаете, на всякий случай, – лицо ее вдруг стало растерянным, голос – просительным. – Если все же… случится, что вы мне посоветуете?

"Вот и дала слабину, – понял Левин. – А все хорохорилась". И ответил:

– Ежели вам действительно необходим совет, то имеется лишь один вариант: явка с повинной, Алевтина Петровна. Все всегда нужно делать вовремя…

28

– Вот такие пироги, Иван Иванович, – пересказав все Михальченко, Левин ждал, что тот скажет.

– Слоеные пироги, Ефим Захарович. В минувшие времена считалось бы, что мы с вами размотали крупное хозяйственное дело. А по нынешним – оно заурядное.

– И заурядное, и старомодное, и не наше, слава Богу.

– Это верно, что старомодное. Сейчас пошло новое поколение таких фантазеров и виртуозов, что наша Алевтина Петровна выглядит рядом с ними мелким карманным щипаем. Сколько она вам предлагала? Миллион? Маловато! Те ребятки постыдились бы даже произносить такую цифру, чтоб не ронять своего достоинства, – сказал Михальченко.

– Так что, готовить отчет Чекирде? Представляешь себе его физиономию!

– Условия договора мы выполнили.

– Как-то они договорятся, у меня такое впечатление. А может, ошибаюсь. Когда-то котел, по-видимому, у них был общий, но потом Чекирда отплыл в самостоятельное плавание. Но мадам Деркач не страдает амнезией и не преминет намекнуть об этом Чекирде.

– Как фамилия этого с таможни, который работал на Деркач?

– Ягныш. Думаю, он не новичок, и она не единственная, кому он мог оказывать разнообразные услуги, – сказал Левин. – Должность у него такая нынче спрос большой… Чекирда полностью с нами рассчитался?

– Почти… Можете писать отчет ему…

Костюкович, согнувшись, втиснул руку между стеной и телевизором, пытался наощупь вставить в гнездо штекер дециметровой антенны.

– Ты понимаешь, что говоришь? – спросила сестра, продолжая разговор. Она стояла в дверном проеме и медленно вытирала кухонным полотенцем тарелку. – Ты уверен в этом?

– Абсолютно, теперь уже абсолютно. Погосов и они – тренер Гущин, Туровский и Алтунин не совмещаются: он доктор наук, человек талантливый, находится совершенно в ином социальном и интеллектуальном ряду, да и по возрасту… Слишком велика разница. Так что твое объяснение, что он компанейский и не разборчив, как ты говоришь, в выборе знакомых, тут не подходит. И тут скорее не он их нашел, а они его. А вот почему согласился – вопрос другой. Он любит деньги? Жаден, скуп?

– Он любит деньги, но только для того, чтоб их тратить. Да и то не на себя, а на других. Он одинок, семьи нет. Тряпками не интересуется. У него даже мебели приличной нет – книги на каких-то досках, которые он называет стеллажами. Знаю, что посылает деньги вдовой сестре в Армению, в Степанован.

– Ты даже такие подробности знаешь?

– Это не твое дело!

– Возможно.

– Я не пойму, зачем им Погосов? – спросила сестра. – Есть же готовые, апробированные, с разрешительным сертификатом Минздрава?

– А если Погосов делает специально для них что-нибудь покруче не серийно, а так сказать штучно, в небольших количествах? А может, отечественные, разрешенные почему-либо не устраивают их, а импортные патентованные именно для их целей не подходят, да и достать сейчас импортные очень сложно. Но мне ясно, что они прибегали к услугам Погосова.

– Что ж, у меня есть личные основания проверить это до конца, жестко сказала она и вышла…

Володя Покатило шел по длинному пустому коридору, несмотря на дневное время здесь было полутемно, свет падал лишь из дальнего торцового окна в конце коридора, где находились душевые кабины с общей раздевалкой. Его вызвал к себе Гущин, и Володя знал, зачем. Перед дверью остановился, услышав громкие голоса в кабинете. Оглядевшись, решил не входить, послушать.