Имелась еще одна деталь, занимавшая Левина. Прояснить ее, как он понимал, уже не удастся: не слишком ли высока цена, которую уплатили бывшему директору коммерческого училища Францу Тюнену – покупка дома и счет в банке – за предоставление крова Алоизу Кизе и за две-три поездки, когда тот болел, в Москву с пакетами от Иегупова? Может быть, Франц Тюнен оказывал еще какие-нибудь услуги? А Клеффер, да и сам Кизе в своем дневнике умолчали об этом? Ведь не случайно две важных странички дневника были вырваны и хранились отдельно… Но гадать уже бессмысленно…

39

В субботу Левин пришел к профессору Нироду, с порога начал извиняться, что задержал книгу.

Старик только кивал, выслушивая извинения, и когда уселись в кресла в мрачноватом кабинете, спросил:

– Интересно?

– Да, очень.

– Всю книгу прочитали или только то, что вас интересовало?

– Всю.

– А что вас конкретно интересовало?

– Очерк "Старорецкие убийства".

– Что-нибудь извлекли для себя полезное?

– Почти все, что хотел.

– Почему "почти"?

Левин подробно напомнил старику содержание очерка.

– Так что вам еще не ясно? – спросил Нирод.

– За какими бумагами охотился Иегупов, – и Левин пересказал те странички дневника Кизе, которые тот когда-то вырвал и хранил отдельно.

Старик слушал, шевеля губами, словно повторял слова Левина или что-то читал по складам, затем задумался, долго молчал, наконец произнес:

– Жертвы Иегупова – бывшие промышленники, крупные коммерсанты, купцы, акционеры, – он сделал паузу. – Случай похожий… По Брестскому мирному договору Советское правительство взяло обязательство оплачивать все русские ценные бумаги, предъявляемые Германией. – Он подошел к книжным полкам, поискал глазами. – Возьмите стремянку, полезайте, слева вторая полка сверху. Там книга с салатовым корешком. Видите? Достаньте ее.

Левин вскарабкался, вытащил книгу, подал Нироду. Тот, полистав, нашел нужное ему и стал читать вслух:

"Используя это положение Брестского мирного договора, агенты германского посла в Москве Мирбаха скупали за бесценок акции национализированных Советской властью предприятий, с тем, чтобы предъявить их затем Советскому правительству к оплате. Так, например, братья Череп-Спиридовичи, являвшиеся крупными акционерами и членами правления Веселянских рудников, были задержаны при попытке продать германскому представительству акции национализированных рудников на сумму пять миллионов рублей. За это преступление братья и их комиссионер, биржевый маклер, 31-го мая 1918 года были расстреляны", – Нирод захлопнул книгу. Годится такая версия?

– Пожалуй.

– Криминалистам не худо бы хоть самую малость быть историками… Поставьте, пожалуйста, книгу на место…

Левин пробыл у профессора Нирода еще около получаса. На прощание старик сказал, словно упрекнул кого-то:

– Видите, от меня еще прок есть. – И как в прошлый раз, когда Левин покидал его квартиру, как-то просяще, словно его грыз голод одиночества, добавил: – Если что-то понадобится, заходите…

Это чувство одиночества старости как бы ссутулило Левина. Спускаясь по долгим крутым лестничным маршам, он думал о себе и жене: "А разве мы не одиноки? Даже вдвоем. Скажи я об этом сыну и невестке, – возмутятся, мол, разве мы не вместе, разве мы не сидим-едим дружно за одним столом?.. Они понимают одиночество, как арифметическую категорию. Можно ли на них за это обижаться?.. Их одиночество еще может случиться задолго до старости, когда сын их Сашенька перестанет довольствоваться словами. Только дух может восстановить все порушенное пафосом пустых слов… Боже мой, сколько мы с женой произнесли за всю жизнь этих пустых слов, обращаясь к сыну?!" Трамвая не было. Наконец подошел. Левин с трудом втиснулся, недавние мысли его отлетели прочь, когда начался скандал: кто-то кому-то случайно наступил на ногу. "Господи, всего-то на ногу", – подумал Левин. Прижатый грудью к кабине водителя, он ухватился за поручень и прикрыл глаза, вслушиваясь в слова людей, поносивших друг друга…

Стойкий запах лосьона

1

Вот уже год, как Левин работал в частном сыскном агентстве "След". Не брезгуя, тут занимались чем угодно: разыскивали пропавших людей и породистых собак, охраняли коммерческие и промышленные тайны, сотрудников агентства нанимали для охраны кооперативов и совместных предприятий, складов и баз, для сопровождения во время перевозок особо ценных грузов; для обеспечения личной безопасности богатых новоявленных бизнесменов. Случались заказы и попикантней: выслеживать неверных мужей или жен, любовниц и любовников…

Первое время Левина тяготила непривычная работа. Не думал он, бывший прокурор следственного управления областной прокуратуры, профессиональный криминалист и следователь, что, уйдя на пенсию, придется вертеться в подобных малопочтенных сферах нынешней суматошной жизни. Начальник агентства Иван Михальченко, в недавнем прошлом оперативник городского угрозыска, создавший агентство после увольнения из милиции (бандитская пуля искалечила ему руку) и уговоривший Левина пойти к нему в агентство, подмечал тоскливое недовольство Левина, и боясь, что тот не выдержит и уволится, старался, если удавалось, подключать его только к делам, где требовался опыт следователя и криминалиста. А удавалось это не всегда, и Михальченко говорил:

– Ефим Захарович, потерпите маленько, все утрясется, наберем оборотов, и я избавлю вас от шелухи.

– Во-первых, Иван, будь реалистом, ни от чего мы не избавимся, коль уж ты затеял это так масштабно, а во-вторых, я ведь не жалуюсь, деликатно отвечал Левин.

– Да вижу я, как вам муторно! Я ведь обещал беречь и лелеять вас, как реликвию, когда уговорил пойти сюда.

– Я не реликвия, Иван, я мумия, – все же шутил Левин, не желая огорчать своего молодого коллегу-начальника и ценя давнюю его славу шустрого опера…

Постепенно Левин втянулся в жизнь агентства, хорошо зарабатывал. Он, правда, обещал жене, работавшей провизором в аптеке, что как только уйдет на пенсию, займется собой: приведет в порядок зубы, покажется кардиологу, съездит в какой-нибудь санаторий подлечиться, но когда Михальченко выманил его из пенсионерского безделья и бездумья в агентство, жена махнула рукой, смирилась, только и сказала: "Когда у тебя выпадет последний зуб, я не буду варить тебе каши, а начну покупать самое старое и самое жесткое мясо…" И, сейчас, вспомнив об этом, Левин улыбнулся, открыл рот и попробовал пальцем зуб: не стал ли сильнее шататься. В это время постучали в дверь.

– Входите! – крикнул Левин.

В кабинет вошел высокий мужчина лет сорока в голубовато-сером костюме в крупную клетку. Низкий седой ежик волос, этот красивый костюм из тонкой ткани и модные светозащитные очки, которые он тут же снял, придавали ему вид значительный, респектабельный. И только жест, которым он утер вспотевший лоб и лицо сложенным вчетверо прекрасным платком из китайского батиста заставил Левина подумать: "Очередной нынешний нувориш… Из грязи в князи… Что ж, послушаем".

– Моя фамилия Чекирда. Это я звонил, – сказал посетитель.

– Мы ведь договорились к десяти, а сейчас двадцать минут одиннадцатого, – вскинул на него глаза Левин. Ему в сущности было наплевать на эти двадцать минут, но хотелось сразу погасить спесь клиента, если таковая имелась.

– Простите, так получилось… не по моей вине… нарушил осевую, а гаишник тут как тут… – Чекирда снова вспотел и начал утирать лоб и шею платком.

– Да вы садитесь… Что у вас за проблемы? – смилостивился Левин.

– Мы с чехами создали совместное предприятие по выпуску баночного пива. Наше сырье, а главное – наша вода, мы нашли под рукой источник с водой очень высокого качества, они сделали анализы и сказали, что такая же у них идет на пльзенское. Договорились, что часть продукции на экспорт, часть на наш внутренний рынок. И им, и нам выгодно. Производственные корпуса почти готовы, чехи начали поставлять оборудование, жесть для банок. Вот тут и пошли неприятности…