"Что ты говоришь, вождь племени рарогов? Опомнись! Ведь это… Это же начало… конца!"

- Но я не предам тебя, мой князь, - горячо прошептал старый Верцин, освобождая свою руку из сильных рук Рюрика. - Не предам! - убеждённо повторил он, - И не смотри на меня так. Не надо! Я душою… чую, что должен са-ам испытать… богов! Всех! Будь то Христос, Йогве или Святовит! Всех-всех! Понимаешь? Я сам должен понять, кто из богов сильнее…

Рюрик отшатнулся от вождя.

Верцин следил за каждым жестом князя, знал цену его чувствам, но не смог остановиться в своём неизъяснимом стремлении высказать все, что обязан пережить сам.

- Какой из богов сильнее?! - снова оторопело переспросил Рюрик вождя, нахмурив брови. - Значит, и… и всем нам надо служить тому народу, у которого самый сильный бог, так, мой вождь? - Он сузил глаза и не отрываясь смотрел в побледневшее лицо вождя.

- Не смотри на меня так, Рюрик, - снова с горечью попросил старый Верцин и пояснил, усмиряя свой и княжий гнев: - Я не виноват, что под закат лет своих вдруг засомневался в своём боге. Но знаешь об этом только ты! - с болью предупредил вождь, затем встал, положил обе руки на плечи молодого князя и добавил с той беспомощностью и безнадёжностью, которые появляются только при безысходности: - Я обязан сказать тебе это. Я вождь - и сомневаюсь!.. Но не это для тебя страшно. Я тебя не предам. Я до последнего вздоха буду предан твоему делу. А вот дружина и друиды - это наши раны, - горячо прошептал он в лицо князю.

Рюрик вновь отпрянул от вождя, словно кто-то толкнул его в грудь.

- Постой, не уходи! Горько слышать правду, но у нас с тобой нет другого выхода, - жёстко проговорил Верцин, силой заставляя Рюрика оставаться на месте. - Выслушай всё до конца.

Рюрик поник. Опустил плечи. Не было никакого желания ощущать прикосновение рук человека, который так глубоко ранил его душу. Но Верцин был настойчив. Он упорно держал свои руки на плечах упрямого князя и, уже не щадя ни себя, ни князя, проговорил:

- Страх мне внушают друиды и дружина, но запрещать миссионерам быть среди них бесполезно. А посему я позволил им вести беседы с друидами, дружинниками и даже с твоими жёнами и наложницами.

Рюрик вырвался из цепких рук старого вождя и в запальчивости крикнул ему в лицо:

- Ни за что больше не подойду ни к одной из них!

- Это твоё дело, - не улыбнувшись, прошептал Верцин. - Моё дело предупредить тебя.

Рюрик в нерешительности постоял возле вождя, затем рванулся к выходу, но через некоторое время опять оказался рядом с Верцином.

- А верховный жрец? - выпалил он, и старый рикдаг его понял.

- Бэрин всё ведает и внял моей истине, - спокойно ответил вождь, вглядываясь в тревожное лицо молодого князя.

Рюрик вновь задохнулся от нахлынувшего прилива негодования.

Верцин понял его и как можно ласковее проговорил:

- Бэрин, как и я, ручается только за себя, но не за друидов. Этих "ясновидцев" ты знаешь не хуже меня, Рюрик.

Князь опустил руки и горько усмехнулся:

- Ну и благословил же ты меня, рикдаг! Через три дня в помощь ко мне прибудет войско фризов, а я словно пакля… Я не знаю, что буду говорить им!

С этими словами Рюрик рухнул на колени у ног старого вождя. Верцин вздрогнул, вскинул руки на плечи молодого князя, ласково погладил их, коснулся пальцами головы.

- Бедный мальчик! - прошептал Верцин, глядя на Рюрика. - На твою долю, чую, выпало самое тяжкое княжение, но ты… должен выдержать это божье испытание! - пророчески потребовал вождь.

В ответ князь издал звук, напоминающий глухое рычание, и ещё ниже склонил голову…

Три следующих дня Рюрик жил как на углях. В нём пылало все: и душа, яростно сопротивляющаяся услышанному; и ум, кричащий о невозможности подчинения исподволь подкрадывающейся силе и корчащийся в поисках выхода; и сердце, горящее ярче смоляного факела. "Зачем же ты здесь будешь нужен, князь, - напряжённо размышлял он, - ежели придёт другая, более сильная духом рать и сметёт тебя?.. Меня сомнут?.. Меня?.. Нет! Этого не будет никогда!.. Сходить к Руцине и выведать у неё все, что она знает о миссионерах?" промелькнула мысль, но в следующее же мгновение в нём взыграла гордыня. Князь метался в своей маленькой спальне, как зверь в клетке, не зная, что надо сделать, чтобы избежать беды…

Три бессонные ночи сделали лицо князя серым, взгляд - мрачным, душу злой, а ноги - бессильными. И только ум продолжал буйствовать и сопротивляться. Ум предлагал сначала один вариант действий, а затем желчно отвергал его по той простой причина, что план этот основывался на убийстве, но Рюрик мог убить врага только в битве с ним. Убить же за веру? Только за то, что кто-то пытается его вовлечь в другую веру?.. Нет, этого сделать он не сможет. У него рука не поднимется. И пусть живут эти проклятые миссионеры, пусть глаголят о своих заповедях и житии святых, пусть любые толки идут из их уст - не убивать же их за это! Но… и… слушать их бредни он тоже не станет. Да, не станет, хотя где-то в глубине души чувствует, что их правда где-то рядом, она почти ощутима. Стоит только едва напрячь память, и он уже утвердительно кивнёт головой, согласившись с их притчей о добре и зле. Да, кивнёт головой. Да, согласится, но тут же отвергнет, ибо это не им выстраданная притча. "И ни к чему меня предостерегать, советовать, чтоб я берег свои силы и силы своей дружины… Мне нельзя медлить! У меня одна беда - германцы! И я должен их одолеть! Вот тогда и посмотрим, чей бог будет сильней… Пусть хитрят, пусть ловчат, но я разобью их, этих ненасытных грабителей! - кричал князь в своей маленькой, глухой одрине. - Я положу конец их разбою на нашей земле!" - клятвенно заверил он себя, не переставая метаться.

Он ходил от окна к постели, отшвыривая ногой мешавший ему табурет, снова ставил его в центр одрины и злился на себя за свою неприкаянность. Нет, нет, никаких сомнений не должно быть! Не может быть! Он теперь же у себя в селении уничтожит улицу иудеев. Это они, они во всём виноваты! Их не видно и не слышно, но все в них нуждаются; лучший товар - у них, но кто слышал хоть раз, о чём молит иудей своего Бога? Никто! Предатели! Встретятся - кланяются низко, на вопросы отвечают словоохотливо, всегда угодливы, терпеливы, во всём и всегда умелы, а в душе?! Никогда у них на языке не бывает того, что происходит в душе. "Ну и народ!.. Сильный народ! вдруг сделал вывод князь и, ошеломлённый, застыл на месте. - А когда они появились у нас?.. Давно!.. Отец говорил - задолго до появления свеев. Смиренны, сметливы, хорошие купцы и мореходы… С великим городом Волином связь держали… А мой дед по линии матери… кем был? - с испугом вдруг спросил самого себя князь и облегчённо вздохнул: - Нет, он был свеем. Да-да, он из рода северных готов… - Рюрик вытер пот со лба, - Так как же быть?.. - прошептал он и сел на табурет. Рванул ворот рубахи - зазвенела тяжёлая серебряная цепь… - Нет, мериться силой с их Богом он не будет. Он просто забудет о нём, и всё! Нет никакого Иогве! И нет никакого Христа! Есть только Свя-то-вит! И всё! Но если так будет угодно Святовиту, то мы померимся силой! - зловеще изрёк Рюрик и недобро усмехнулся. - Не подвёл бы Юббе! Вот дело, угодное Святовиту!.."

В это время во дворе княжеского дома что-то произошло. Но Рюрик не стал вслушиваться. Он всем своим существом почувствовал, что там, во дворе, всё успокоилось и успокоилось так, как бывает, когда собираются все его приближенные - военачальники, их жены и дети, чтобы послушать песни Хетты.

Так и есть. Вот раздались мелодичные, такие родные и тёплые звуки кантеле, и что-то встрепенулось в душе князя. Он почувствовал, что злость и неуёмность не исчезли, но переместились в те далёкие закоулки его души, о которых он боялся и думать. Он сам поразился этой неприятной новости, но понял, что груз его души теперь не просто тяжёл, а ещё и неразрешим. "Неужели так будет тянуться всю жизнь? Помоги, Святовит!" - чуть слышно прошептал князь и встал с табурета.